Но этого ей мало. Может быть, я не умею выражать свои чувства, может быть, я недостаточно даю ей тепла и заботы, раз она постоянно пытается вызвать меня на эмоции? Любую опеку Дашка всячески отвергает, а мне больше нечем доказать своё трепетное отношение к ней. Даша не виновата в том, что я зачерствел и запёкся, что мало осталось во мне живого, но мысль о том, что ещё кто-то способен меня полюбить, кто-то живее и эмоциональнее меня, греет моё сердце, не давая мне окончательно окаменеть. Я надеваю форму полковника, заляпанную моей же кровью, потому что другая не подойдёт. Сменная у меня без отличительных знаков — обычный камуфляж, а мне нужно держать лицо, и прежде всего, перед капитаном Воронько. Теперь я был похож на ряженного. Кижанский китель с берлесскими погонами выглядел смешно и даже нелепо. Мне не нравилась эта форма, но другого обмундирования, отличавшегося бы от других стран, в нашей республике не было, как, собственно, и самой республики. Я носил несуществующую форму, воюя за несуществующую страну, в звании, которое я получил в несуществующей армии. Только вот жители в республике были самыми что ни на есть настоящими, как и наши враги северяне. И солдаты в моей армии были живыми и смертными, из плоти и крови. Кто я тогда? Самозванец, взявший на себя ответственность больше себя самого. Наряду с таким же самозванцем и психом губернатором Северо-Борвинской области Дорониным мы пытаемся отстоять свою независимость. Я ненавидел всё это! Как же я всёэто ненавидел! До рвоты, до треска костей! Мне казалось, что ещё немного, и я не выдержу, пущу себе пулю в рот! Много раз я заглядывал в дуло своего трофейного "Стечкина", пытаясь увидеть там свою смерть, как будто бы больше у нас не было другого повода с ней встретиться. Спустить курок не хватало духа! Я жалкий трус, неспособный разделаться с самим собой по-мужски. Отступить или выйти из этой войны я тоже не смел. Я подписал себе смертный приговор, дезертировав из армии Кижей. Я почти мёртв, как и моя армия до последнего солдата. Когда мы сдохнем — только вопрос времени. Даже если независимость Северо-Боровинска признают действительной, и берлессы зайдут на её территорию, как миротворцы, меня они не отпустят живым. Никакой милости или пощады. Никто не станет разбираться с военным преступником. Казнь моя будет непременно показательной, чтобы весь мир знал, что не стоит делать так, как сделал я, что на всех несогласных найдётся управа. Потому в моей армии нет контрактников. Каждый воюет за идею и осознаёт, на что подписывается, вступая в ряды ЧВК Грэя. Слишком много ошибок было допущено в ходе войны. Их нужно будет на кого-о повесить. Полковник Грэй — разве может быть лучший козёл отпущения? Нет, я подхожу идеально. Не надо никого больше искать. Я прихожу в свой кабинет вовремя, и меня уже ждут несколько командиров подразделений, в том числе и Даша. Они о чём-то спорят, но стоит мне войти, все замолкают и строятся в шеренгу перед моим столом. Сев в кресло, я внимательно оглядел командный состав. Внешний вид присутствующих был идеальным, не к чему придраться. Доебаться до вояк не было смыслом этого собрания, но дисциплина должна быть безупречной, иначе мы скатимся в никуда, если ничем не будем отличаться от обычной шайки бандитов. — Старший сержант Моисеенко, докладывайте! — приказал я. Коля Моисеенко по кличке Малой был в группе Даши и подчинялся ей, поэтому докладывать о выполнении задания должна была она. Мне же хотелось услышать правду, а Малой никогда не пиздел, по крайней мере, мне. Сопляк совсем. Он служил срочку, когда началась война, поэтому хорошо помнит воинский устав, который Даша в глаза не видела. Вертела она все уставы, вместе взятые. Сержант переглянулся с Воронько и замялся. — Как так получилось, сержант, что наша машина подорвалась на мине? Погиб человек! — Не могу знать, товарищ полковник! — хриплым от волнения голосом чеканил Малой. — Мы заметили движение в лесу у дороги, поэтому решили проверить, что там! В ходе проверки был убит один корреспондент и один взят в плен! Слушая доклад сержанта, я смотрел на Дашу. Её опечалила весть о погибшем сослуживце — это было видно по её лицу. Что ж, она хотя бы отдупляет, что это её вина? Меня не могло это не радовать. — Вы убили корреспондента? — уточнил я, внутренне вскипая от ярости. — Вы в своём уме? Лицо Коли покрылось густой испариной. Он, так же, как и я, как и все присутствующие, понимал, что это просто пиздец! — Разрешите обратиться, товарищ полковник! — не выдержала Дашка. — Обращайтесь, Воронько! — Девка была вооружена! У меня не было другого выбора! Господи, боже! Это ещё и женщина? Они пристрелили женщину-корреспондента? Даша! Её убила Даша! Это такой сюрприз у неё? Просто зашибись! — Второго корреспондента мы взяли в плен! — продолжила "добивать" меня девчонка. — Мы не берём пленных, капитан! — напомнил я ей. — Так какого хера? Зачем нам военный корреспондент? — Виновата, товарищ полковник! Но тут особый случай! Это Анна Дюпон! Дочка Андре Дюпона! Мы можем использовать её в своих целях, как заложника!