– А мисс Энн тем временем успеет позаниматься фортепиано, – сказал Дворецкий. – Я больше не беру уроки музыки, – сказала она. – Этот пробел в образовании мы – вы и я – восполним. Энни стало не до хихиканья. – Это несправедливо, – сказал я. – Ваше возражение не относится к делу, – сказал Дворецкий. – В смысле? – Призывы обойтись с ними справедливо – беспрерывное, но не пробуждающее сочувствия нытье тех, кто живет при республиканском строе. Мы же, монархисты, отдаем себе отчет, что самое лучшее – взяться за дело, которое надлежит сделать. Итак, молодой господин Джонс, возьмитесь за дело. Я пошел выгуливать Неда. Австралийская тропическая гроза – а она весь день то утихала, то опять устраивала ливень, гром и молнию – выждала, пока мы выйдем, и снова обдала нас водой, подобравшись сбоку. Я даже не пытался загораживаться зонтом – спутниковой тарелкой. Думал, Нед сразу запросится домой, так что погуляем минутку и назад. Но он не стал проситься домой. Нед наслаждался. Бегал по лужам – а они были ему по брюхо; уши у него развевались на ветру, глаза он прижмурил, нос вскинул кверху; и он налил на азалии перед домом Кечумов, и на рододендроны перед домом Бриггсов, и на живую изгородь из падуба перед домом Роккаслов, и на петунии перед домом Кертджи, а потом накакал у ворот Билли Кольта – я рассудил, что так этому дураку Билли Кольту и надо, он же слил всем новость про Дворецкого; – а потом Нед еще раз сделал свои дела в лилейниках у другого столба ворот Билли Кольта, а потом мы пошли домой, потому что уже слегка продрогли, да и из Неда столько вылилось и вывалилось, что вряд ли внутри что-то оставалось. А когда мы пришли домой, на кухне было фантастически тепло. Для Неда на полу уже был постелен тряпичный коврик, а меня ждало махровое полотенце, и Дворецкий велел мне пойти наверх, переодеться в сухое и сразу же спуститься. Я сделал, как было велено, и, вернувшись на кухню, увидел на столе только что испеченное печенье с шоколадными крошками и кружку. Из кружки шел пар. – Что это? – спросил я. – Чай с молоком и сахаром, – сказал Дворецкий. – Я чая не пью. – Молодой господин Джонс, все цивилизованные люди пьют чай. – Ну, тогда, видимо, я не цивилизованный. – Это утверждение роднит вас с викингами, гуннами, пестрыми ордами варваров и всевозможными бродячими разбойниками. Я позволил себе вольность положить больше сахара, чем можно было бы ожидать в норме. Я отхлебнул немножко. И еще немножко. Очень даже ничего. – Отстой, – сказал я. Дворецкий вздохнул. – Разве обязательно вновь и вновь афишировать, что вы во всем американец? – А знаете, я вроде бы в этом кой-чего понимаю: я ведь помню, кто я, но если я ошибаюсь, вы так мне и говорите, – сказал я. – Мы же в Америке, так? В смысле, мне и полагается быть американцем, так? Дворецкий снова вздохнул. – Полагаю, молодой господин Джонс, нам будет необходимо прийти к компромиссу. «Вот-вот», – подумал я. 4 Поворот вслепую Когда бетсмены, совершив перебежку, касаются битами земли и бросаются бежать обратно, бетсмен, оказавшийся лицом к той части поля, куда был отбит мяч, должен прикинуть, успеют ли он и второй бетсмен совершить еще одну перебежку до того, как мяч вернут в игру. Если бетсмен оборачивается лицом к противоположной стороне поля, то есть «поворачивается вслепую», – а это опасная привычка, – он не увидит, какая ситуация на поле, и при попытке совершить перебежку может выбыть из игры. Поворот вслепую – дело рискованное. Я решил поднять восстание. Сами понимаете, подтирать собачью блевотину, чуть не утонуть из-за австралийской тропической грозы, пить чай с молоком и сахаром – ну и пусть я выпил всю кружку, не в этом дело! – не говоря уже про сорок пять минут на задачи мистера Баркеса. Мне пришлось их решать, когда Энни разделалась со своим дурацким Шопеном, решать сорок пять минут – полагалось тридцать, но Дворецкий вздумал, что я должен показать: мне все задачки по зубам. И это я еще молчу, что он заставил меня четыре раза – четыре! – переделывать сочинение для миссис Хокнет («Расскажите в одном абзаце об одном из мест, где вы побывали этим летом») и что мне пришлось проверять с Эмили ее домашку – примеры на сложение, а ведь у меня во втором классе никто никогда дома примеры на сложение не проверял, а потом, перед ужином, пришлось еще раз выгулять Неда вокруг квартала, всю свою промокшую одежду самому отнести к стиралке и учиться самостоятельно ее стирать и после всего этого еще и вытирать посуду – Дворецкий мыл, я вытирал, а когда он уже уходил, то взял с меня обещание еще раз выгулять Неда и переложить выстиранное в сушилку, а потом вынуть и аккуратно сложить. «И нижнее белье тоже, молодой господин Джонс». Понимаете? Аккуратно сложить дурацкое нижнее белье! Не многовато ли взвалили на одного человека? И я решил поднять восстание. Но восстание не обязательно должно бросаться в глаза. В смысле, оно может начаться с мелочей. С чего-нибудь, что британский тиран едва ли заметит. Главное – расшатать иго тирании. Именно так победила наша Американская революция, и помните: тогда все началось с пригоршни чая. Итак, на следующее утро, когда в четверть восьмого Дворецкий позвонил в нашу дверь, я открыл дверь и весь разулыбался. И сказал: – Доброе утро. Дворецкий кивнул. – Доброе утро, молодой господин Джонс. И вошел в прихожую. – Мама наверху с девчонками, – сказал я. – Тогда я займусь завтраками в школу и чаем. – Ничего против не имею, – сказал я. И, когда он закончил с завтраками, на кухонном столе появились четыре пакета с аккуратными надписями: «Молодой господин Джонс», «Мисс Энн», «Мисс Шарлотта», «Мисс Эмили». И четыре кружки сладкого чая с молоком. Энни, Шарли и Эмили выпили его как миленькие. – А ты будешь чай? – спросила Эмили. – Нет. – Можно я твой выпью? – Нельзя, – сказал я. – Можно я его Неду отдам? – Эмили, не трогай мой чай. Она показала мне язык. Я тоже показал ей язык. Когда мы уже собирались выходить, со второго этажа спустилась мама. – Как же я вам благодарна. – Не стоит благодарности, мадам. – Вы не обязаны называть меня «мадам». Он посмотрел на нее пристально. – «Мадам» и только «мадам», верно? – спросила она. – Да, мадам. – А мне как вас называть? – спросил я. Мама и Дворецкий обернулись ко мне. – Мистер Боулз-Фицпатрик, – сказала мама. – Мистер Боулз-Фицпатрик? – Да, молодой господин Джонс. Мистер Боулз-Фицпатрик. А теперь, если дамы готовы… – Боулз-Фицпатрик? Дворецкий помедлил и испустил долгий вздох.