И она протянула мне свою тоненькую ручку. – О, с удовольствием! – поспешила я ответить и потянулась поцеловать Нину. – Нет, нет, не люблю нежностей! У всех институток привычка лизаться, а я не люблю! Мы лучше так… – и она крепко пожала мою руку. – Теперь я тебе покажу, что задано на завтра. Пронзительный звонок не дал ей докончить. Девочки бросились занимать места. Большая перемена кончилась. В класс входил француз-учитель. Глава III Уроки Худенький и лысый, он казался строгим, благодаря синим очкам, скрывавшим его глаза. – Он – предобрый, этот monsieur Ротье, – как бы угадывая мои мысли, тихо шепнула Нина и, встав со скамьи, звучно ответила, что было приготовлено на уроке. – Зато немец – злюка, – так же тихо прибавила она, сев на место. – У нас – новенькая, une nouvelle élève (новая ученица), – раздался среди полной тишины возглас Бельской. – Ah? – спросил, не поняв, учитель. – Taisez-vous, Biélsky (Молчите, Бельская), – строго остановила ее классная дама. – Всюду с носом, – сердито проговорила она и передернула худенькими плечиками. – Mademoiselle Ренн, – вызвал француз, – voulez-vous répondre votre leçon (отвечайте урок). Очень высокая и полная девочка поднялась с последней скамейки и неохотно, вяло пошла на середину класса. – Это – Катя Ренн, – пояснила мне моя княжна, – страшная лентяйка, последняя ученица. Ренн отвечала басню Лафонтена, сбиваясь на каждом слове. – Très mal (Очень плохо), – коротко бросил француз и поставил Ренн единицу. Классная дама укоризненно покачала головою, девочки зашевелились. Тою же ленивой походкой Ренн совершенно равнодушно пошла на место. – Princesse Djiavaha, allons (Княжна Джаваха), – снова раздался голос француза, и он ласково кивнул Нине. Нина встала и вышла, как и Ренн, на середину класса. Милый, несколько гортанный голосок звонко и отчетливо прочел ту же самую басню. Щечки Нины разгорелись, черные глаза заблестели, она оживилась и стала ужасно хорошенькая. – Merci, mon enfant (Благодарю, дитя мое), – еще ласковее произнес старик и кивнул девочке. Она повернулась ко мне, прошла на место и села. На ее оживленном личике играла улыбка, делавшая ее прелестной. Мне казалось в эту минуту, что я давно знаю и люблю Нину. Между тем учитель продолжал вызывать по очереди следующих девочек. Предо мной промелькнул почти весь класс. Одни были слабее в знании басни, другие читали хорошо, но Нина прочла лучше всех. – Он вам поставил двенадцать? – шепотом обратилась я к княжне. Я была знакома с системой баллов из разговоров с Анной Фоминишной и знала, что 12 – лучший балл. – Не говори мне «вы». Ведь мы – подруги. – И Нина, покачав укоризненно головкой, прибавила: – Скоро звонок – конец урока, мы тогда с тобою поболтаем. Француз отпустил на место девочку, читавшую ему все ту же басню, и, переговорив с классной дамой по поводу «новенькой», вызвал наконец и меня, велев прочесть по книге. Я страшно смутилась. Мама, отлично знавшая языки, занималась со мною очень усердно, и я хорошо читала по-французски, но я взволновалась, боясь быть осмеянной этими чужими девочками. Черные глаза Нины молча ободрили меня. Я прочла смущенно и сдержанно, но тем не менее толково. Француз кивнул мне ласково и обратился к Нине шутливо: – Prenez garde, petite princesse, vous aurez une rivale (Берегитесь, княжна, у вас будет соперница). – И, кивнув мне еще раз, отпустил на место. В ту же минуту раздался звонок, и учитель вышел из класса. Следующий урок был чистописание. Мне дали тетрадку с прописями, такую же, как и у моей соседки. Насколько чинно все сидели за французским уроком, настолько шумно за уроком чистописания. Маленькая, худенькая, сморщенная учительница напрасно кричала и выбивалась из сил. Никто ее не слушал; все делали что хотели. Классную даму зачем-то вызвали из класса, и девочки окончательно разбушевались. – Антонина Вадимовна, – кричала Бельская, обращаясь к учительнице, – я написала «красивый монумент». Что дальше? – Сейчас, сейчас, – откликалась та и спешила от скамейки к скамейке. Рядом со мною, согнувшись над тетрадкой и забавно прикусив высунутый язычок, княжна Джаваха, склонив головку набок, старательно выводила какие-то каракульки. Звонок к обеду прекратил урок. Классная дама распахнула двери с громким возгласом: «Mettez-vous par paires, mesdames» (Становитесь в пары). – Нина, можно с тобою? – спросила я княжну, становясь рядом с нею. – Я выше тебя, мы не под пару, заметила Нина, и я увидела, что легкая печаль легла тенью на ее красивое личико. – Впрочем, постой, я попрошу классную даму. Очевидно, маленькая княжна была общей любимицей, так как m-lle Арно (так звали наставницу) тотчас же согласилась на ее просьбу. Чинно выстроились институтки и сошли попарно в столовую, помещавшуюся в нижнем этаже. Там уже собрались все классы и строились на молитву. – Новенькая, новенькая, – раздался сдержанный говор, и все глаза обратились на меня, одетую в «собственное» скромное коричневое платьице, резким пятном выделявшееся среди зеленых камлотовых платьев и белых передников – обычной формы институток. Дежурная ученица из институток старших классов прочла молитву перед обедом, и все институтки сели за столы по десять человек за каждый. Мне было не до еды. Около меня сидела с одной стороны та же милая княжна, а с другой – Маня Иванова – веселая, бойкая шатенка с коротко остриженными волосами. – Влассовская, ты не будешь есть твой биток? – на весь стол крикнула Бельская. – Нет? Так дай мне. – Пожалуйста, возьми, – поторопилась я ответить. – Вздор! Ты должна есть и биток, и сладкое тоже, – строго заявила Джаваха, и глаза ее сердито блеснули. – Как тебе не стыдно клянчить, Бельская! – прибавила она. Бельская сконфузилась, но ненадолго: через минуту она уже звонким шепотом передавала следующему «столу»: – Mesdames, кто хочет меняться – биток за сладкое? Девочки с аппетитом уничтожали холодные и жесткие битки… Я невольно вспомнила пышные свиные котлетки с луковым соусом, которые у нас на хуторе так мастерски готовила Катря. – Ешь, Люда, – тихо проговорила Джаваха, обращаясь ко мне. Но я есть не могла. – Смотрите на Ренн, mesdam’очки, она хотя и получила единицу, но не огорчена нисколько, – раздался чей-то звонкий голосок в конце стола. Я подняла голову и взглянула на середину столовой, где ленивая, вялая Ренн без передника стояла на глазах всего института. – Она наказана за единицу, – продолжал тот же голосок. Это говорила очень миловидная, голубоглазая девочка, лет восьми на вид. – Разве таких маленьких принимают в институт? – спросила я Нину, указывая ей на девочку. – Да ведь «Крошка» совсем не маленькая – ей уже одиннадцать лет, – ответила княжна и прибавила: – Крошка – это ее прозвище, а настоящая фамилия ее – Маркова. Она любимица нашей начальницы, и все «синявки» к ней подлизываются. – Кого вы называете синявками? – полюбопытствовала я. – Классных дам, потому что они все носят синие платья, – тем же тоном продолжала княжна, принимаясь за «бланманже», отдающее стеарином. Новый звонок возвестил окончание обеда. Опять та же дежурная старшая прочла молитву, и институтки выстроились парами, чтобы подняться в классы. – Ниночка, хочешь смоквы и коржиков? – спросила я шепотом Джаваху, вспомнив о лакомствах, заготовленных мне няней. Едва я вспомнила о них, как почувствовала легкое щекотание в горле… Мне захотелось неудержимо разрыдаться. Милые, бесконечно близкие лица выплыли передо мною, как в тумане. Я упала головою на скамейку и судорожно заплакала. Ниночка сразу поняла, о чем я плачу.