– Почему? Он хорошо движется по этой почве, дополнительный вес совершенно ничему не помешает. – Вес тут ни при чем. Просто хочется пройтись пешком. Все потому… Мика, ты же понимаешь, что это мое рождение? Разве ребенок может появиться на свет из чрева четырнадцатитонной машины? Нечто из верхнего мира …В летописях сказано, что когда Великаны прибыли на Теллуру с дальних звезд, они пожили здесь некоторое время, посмотрели на поверхность земли, увидели, как она скудна и нашли в этом дурное предзнаменование. Поэтому они повелели человеку всегда оставаться в воздухе, в лучах солнца и в лучах звезд, которые должны были бы напоминать людям о них. И Великаны задержались здесь на некоторое время и научили людей говорить, и писать, и плести, и другим полезным делам, о которых говорят летописи. И затем они ушли на самые дальние звезды, сказав: «Примите этот мир и владейте им. И когда мы вернемся, не испытывайте страха, ибо этот мир ваш». Книга Законов 1 Ионафа Кошельщика вытащили из сетей за час до остальных заключенных, так как его сомнения – по сравнению с виной других пленников – были признаны самыми ужасными. Еще не рассвело, но надзиратели провели его напоследок по бесконечным, пахнущим мускусом садам орхидей. Перед ним двигались небольшие темные тени с кривыми ногами, сутулыми плечами и тонкими безволосыми хвостами, свернутыми в спирали, точь-в-точь как у него. За ними на конце длинной веревки скакал Ионаф, выверяя свои прыжки по прыжкам надзирателей, так как любая оплошность привела бы к быстрому падению и, возможно, удушению. Однако вскоре после рассвета он в любом случае отправится на поверхность, расположенную в 250 футах под садами орхидей. Но даже самый закоренелый преступник не хотел бы, чтобы его уход начался до того, как закон скажет «Пора». И как можно уходить с привязанной к телу веревкой? Переплетенная петлеобразная сеть лиан под ними, каждый стебель толщиной с человеческое тело, резко качались вверх и вниз, когда прыгуны добрались до края папоротниковых зарослей, возвышавшихся в окружении хвощового перелеска. Группа остановилась, прежде чем начать спуск. Все глаза обратились к востоку, где виднелась тусклая чаша неба. Звезды быстро гасли одна за другой; только яркое созвездие Попугая можно было безошибочно различить. – Какой хороший день, – дружелюбно сказал один из охранников. – Лучше спускаться вниз в солнечный день, а не в дождливый, слышишь, Кошельщик. Ионаф вздрогнул, но ничего не ответил. Ну разумеется, там внизу, в Аду, всегда шел дождь. Любой ребенок знал об этом. Даже в самые погожие дни бесконечный секущий дождь испарений сотен миллионов листьев вечных деревьев наполнял воздух леса туманом и увлажнял низинные торфяные болота. Он огляделся, чувствуя наступление светлого, влажного утра. Горизонт на востоке мрачно чернел на фоне края диска огромного красного солнца, которое уже показалось из-за горизонта на одну треть. Почти настало время восхода его малой сине-белой, донельзя раскаленной спутницы. В какую сторону ни глянь, вплоть до самого горизонта виднелся океан сплетенных верхушками деревьев, которые покачивались длинными, бесконечными волнами, без резких всплесков, словно густое, тягучее масло. Только оказавшись вблизи, можно было различить детали в этом океане леса, увидеть мир таким, каким он был: гигантской многоярусной сетью толстых лиан, сквозь которые проступали папоротники, пьющие воздух орхидеи и тысячи разновидностей грибов, произраставших там, где пересекались стебли, впитывая из них перегной, где яркие паразиты тянули соки из лиан, деревьев и даже друг из друга. В лужицах дождевой воды, собиравшейся в растущих бок о бок листьях бромелии с появлением света древесные жабы и квакши резко прекращали горланить свои песни и умолкали одна за другой. А на деревьях под верхним миром концерт только начинался: с осторожных скрипов крылягв, душ проклятых, или дьяволов, которые охотились на них. Никто не знал точно, чья глотка издает эти ужасные звуки. Небольшой порыв ветра всколыхнул перелесок хвоща, так что сеть лиан под ним закачалась, словно мираж. Ионаф отдался качке, но один из небольших побегов, к которому он протянул свою безволосую руку для поддержания равновесия, зашипел и быстро уполз в нижнюю тьму – зеленая под цвет хлорофилла змея приползла с влажных троп верхнего яруса, где охотилась, подобно своим предкам, чтобы встретить восход обоих солнц и высушить свою чешую в тихом спокойствии утра. Еще ниже изумленная обезьяна вскочила со своего ложа из-за отвратительной ползучей твари, прыгнула на другое дерево, разразившись во время затяжного прыжка многочисленными оскорблениями. Конечно, змея не обратила на это ни малейшего внимания, так как не понимала человеческого языка, однако группа на краю зарослей хвоща одобрительно захихикала. – Там внизу ценят сквернословие, – сказал другой охранник. – Подходящее место для тебя и твоих святотатцев, Кошельщик. Пойдем. Узел на шее Ионафа затянулся, и его надзиратели зигзагообразно запрыгали в низину, к Трону правосудия. Он последовал за ними, лишенный какого-либо выбора, ведь веревка могла оплести его руки, ноги или хвост, и хуже того: сделать каждое его движение смертельно неловким. Над головой едва мерцал, исчезая в синем небе, звездный шлейф Попугая. Ближе к центру кроны над рощей виднелись целые гроздья скрепленных из листьев и кожи домов. Их привязывали к лианам или подвешивали на редких ветвях, слишком высоких или тонких, чтобы выдерживать массивные стебли лиан. Многие из этих кошелок Ионаф хорошо знал, не только как гость, но и как ремесленник. Лучшие из них: вывернутые цветы, открывавшиеся с первой утренней свежестью, которые можно было надежно закрыть с приходом сумерек с помощью одного лишь шнурка, были придуманы и сделаны им самим. Ими восхищались, их ценили и копировали. Его репутация, заработанная благодаря смекалке и кропотливому труду, также помогла ему оказаться на конце этой прикрепленной к спине веревки. Многие начали прислушиваться к его словам, что в конце концов сделало его главным сомневающимся человеком, который довел молодежь до святотатства, человеком, который поставил под сомнение Книгу Законов. И все эти люди помогли ему получить право на путь, ведущий прямиком в Ад. Кошелки как раз начинали открываться, когда группа передвигалась прыжками среди них. То здесь, то там заспанные лица высовывались из отшелушившихся окон, завязанных длинными вымоченными в росе кожаными шнурками. Некоторые из проснувшихся домовладельцев признали Ионафа, он был в этом уверен, однако никто не желал следовать за группой, несмотря на то что к этому времени дня жители уже должны были бы высыпаться из своих зашнурованных цветов подобно созревшим семенам. Сегодня свершится правосудие, и они это знали, но даже те, кто спал эту ночь в лучших домах, построенных Ионафом, не вступились бы за него теперь и не сказали бы ни слова в его защиту. В конце концов, всем было известно, что Ионаф не верил в Великанов. Ионаф уже видел Трон Правосудия – подвешенный стул из плетеного тростника, спинку которого венчал ряд гигантских крапчатых орхидей. Предположительно, они были посажены здесь, тогда же, когда был сделан стул, но никто уже не помнил, насколько они древние; здесь не существовало времен года, поэтому отсутствовали причины не считать, что они росли на этом месте уже целую вечность. Сам Трон находился в дальней части арены, располагаясь высоко над ней, однако в свете дня Ионаф все-таки смог разглядеть белый мех лица Волеизъявителя племени. Он был похож на одинокую серебристо-черную ромашку среди огромных ярких бутонов. Точно по центру арены находился сам Подъемник. Ионаф часто видел его, будучи свидетелем того, как вершится правосудие и Подъемник выполняет свою грязную работу. Но сейчас Ионаф едва мог поверить, что станет его следующим пассажиром. Подъемник представлял собой всего-навсего большую корзину, достаточно глубокую, чтобы воспрепятствовать побегу, с острыми шипами по ободу, ради устрашения и назидания. Три пеньковые веревки, привязанные к ободу, затейливо переплетались на деревянном барабане лебедки, которую без труда могли поворачивать два человека, даже при полностью загруженной корзине. Процедура не отличалась сложностью: приговоренного силой усаживали в корзину, затем опуская ее с глаз долой, пока по провисанию веревок не становилось понятно, что корзина коснулась поверхности земли. Жертва как-то выбиралась, в противном случае корзина оставалась лежать внизу, пока жертва не умирала с голоду или пока Ад не брал свое, после чего веревки наматывались обратно. Приговоры выносили на разные сроки в зависимости от серьезности преступления, однако с практической точки зрения эта формальность не имела ни малейшего значения. Хотя корзину добросовестно опускали по истечении срока наказания, никто никогда не забирался в нее назад. Конечно, в мире без времен года и лун, а значит, без какого-либо определенного по длительности года, который высчитывался здесь примерно-приблизительно, вычислять длительные периоды времени было довольно сложно. Корзина могла быть спущена на тридцать-сорок дней раньше или позже нужного срока. Такова была техническая сторона вопроса, ведь если время было так трудно подсчитывать в верхнем мире, то уж, наверное, совершенно невозможно было вычислить в Аду. Охрана Ионафа привязала свободный конец его веревки к ветке и расселась вокруг узника. Один из конвоиров передал ему сосновую шишку, и Ионаф попытался отвлечься, выбирая из шишки сочные семена, однако по какой-то причине они казались совершенно безвкусными. Приводили и других пленных, и Волеизъявитель племени смотрел на них со своего стула маслянисто-черными глазами. Привели Матильду Собирательницу, которая мелко тряслась, словно в приступе малярии. Мех на ее левом боку блестел и топорщился, словно она нечаянно перевернула на себя растительную кадку с водой. Затем привели Аляскона Навигатора, человека средних лет, на год или два младше самого Ионафа. Его привязали рядом с Ионафом, и он тотчас же присел, с безразличием на лице, катая во рту тростниковую дудку. Пока что собрание проходило в полном молчании, но все изменилось, когда из сетей пытались вытащить Сета Игольщика. Его было слышно на значительном расстоянии: целая гамма постоянно меняющихся визжащих и вибрирующих звуков различных тонов, которые могли означать страх или ярость. Все в перелеске, кроме Аляскона, повернулись туда, откуда раздавались дикие вопли, а из туго затянутых кошелок показались головы, словно новорожденные бабочки начали вылупляться из коконов. Через мгновение охранники Сета показались в перелеске кучной группой, также громко крича и вопя. Где-то посередине этой толпы, перекрывая голосом все прочие звуки, вопил Сет; видимо, он пытался зацепиться за любую лиану, которая только подворачивалась у него на пути, а как только его отцепляли, пытался прыгнуть назад и вновь зацепиться за другую, чем доставлял огромное неудобство всем пяти охранникам. Тем не менее его неумолимо спустили на арену: два фута вперед, один назад, три фута вперед… Охранники Ионафа тем временем продолжали выбирать ядра из сосновых шишек. Во время разразившейся суматохи Ионаф понял, что с той же стороны перелеска безо всякого шума привели Чари Чтеца. Его, отрешенного, расслабленного, посадили на сплетение лиан напротив Аляскона. Чтец поник головой, выставив плечи далеко вперед, и от него настолько веяло отчаянием, что Ионаф почувствовал, как снова начинает дрожать. На своем Троне Волеизъявитель племени сказал: – Ионаф Кошельщик, Аляскон Навигатор, Чари Чтец, Сет Игольщик, Матильда Собирательница, пришло время призвать вас к ответу, да будет совершено правосудие. – Правосудие! – закричал Сет, с нечеловеческими усилиями вырываясь из рук своих надзирателей. Его вернули на место, дернув веревку. – Нет никакого правосудия! Я не хочу иметь никаких дел с… Охранники поймали его, крепко зажав рот своими коричневыми руками. Волеизъявитель племени смотрел с довольным ехидством. – Выдвинутых обвинений, по сути, три, – продолжил Волеизъявитель. – Первое: развращение детей ложью. Второе: побуждение людей к сомнению в благости высшего закона. Третье: отрицание Книги Законов. Каждый из вас может высказаться в порядке старшинства. Ионаф Кошельщик, суд готов выслушать твои возражения. Ионаф встал, пытаясь подавить легкую дрожь, но с удивлением ощущая вернувшееся чувство своей былой независимости. – Ваши обвинения, – сказал он, – связаны исключительно с отрицанием Книги Законов. Я не учил ничему, что противоречило бы нашим верованиям, и ничего не ставил под сомнение. Я отрицаю все обвинения. Волеизъявитель племени посмотрел на него свысока с явным сомнением. – Мужчины и женщины сказали, что ты не веришь в Великанов, Кошельщик, ты не сможешь заслужить помилования, продолжая лгать. – Я отрицаю обвинение, – настаивал Ионаф. – Я верю в Книгу Законов в целом и я верю в Великанов. Я учил лишь тому, что Великаны не являются реальными существами в том смысле, в котором реальны мы. Я учил, что они служат символами некой высшей реальности, и мы не должны считать их существующими на самом деле. – И что это за высшая реальность? – требовательно спросил Волеизъявитель. – Опиши ее. – Ты просишь меня сделать то, чего не смогли даже сами составители Книги Законов, – горячо сказал Ионаф. – Если им пришлось выразить реальность в символах, вместо того чтобы записать все прямым текстом, то как это может сделать простой кошельщик? – Твое утверждение – не более чем пускание ветров, – сказал Волеизъявитель. – Оно служит только тому, чтобы поставить под сомнение власть и закон, установленные Книгой. Скажи мне, Кошельщик, если человек не должен бояться Великанов, почему же он должен испытывать страх перед законом? – Потому что он человек, и соблюдение законов в его интересах. Он не ребенок, нуждающийся в неком реально существующем Великане, заботящемся о нем или наказывающем за дурной поступок. Более того, Волеизъявитель, эти архаичные верования ни во что не ставят самих нас, людей. Пока мы верим, что Великаны реально существуют и что когда-нибудь они вернутся и будут дальше обучать нас, мы не сможем найти ответы на все интересующие нас вопросы. Половина из того, что мы знаем, дана нам в Книге, а другая половина предположительно свалится на нас с небес, если мы будем сидеть и ждать достаточно долго, не ударяя пальцем о палец. А пока мы существуем всего-навсего как какие-нибудь растения. – Если часть Книги является ложью, то ничто не мешает сказать, что вся Книга ложна, – веско сказал Волеизъявитель, – и тогда мы потеряем даже то, что ты называешь «половиной наших знаний», хотя для тех, кто смотрит на мир незамутненным взглядом, это и есть все наши знания. Внезапно Ионаф вышел из себя. – Так теряйте же! – закричал он. – Давайте забудем все, что мы столь старательно зазубрили, вернемся к основам, и научимся всему заново, а потом продолжим учиться на своем собственном опыте. Волеизъявитель племени! Ты старый человек, но некоторые из нас еще не забыли, что такое любопытство. – Молчи! – сказал Волеизъявитель. – Мы услышали достаточно. Призываем к ответу Аляскона Навигатора. – Большая часть Книги со всей очевидностью является неправдой, – безучастно сказал Аляскон, поднимаясь с места. – Как настольная книга мелкого ремесленника, она дала нам многое. Как руководство по творению и устройству вселенной, – это, по-моему мнению, полная бессмыслица. Ионаф слишком мягко о ней высказался. Ни для кого не секрет, что я так считаю, и я не изменю своего мнения. – И заплатишь за это, – сказал Волеизъявитель племени, тяжело моргая, глядя сверху вниз на Аляскона. – Чари Чтец. – Мне нечего сказать, – ответил Чари, не вставая и даже не подняв глаз. – Ты не будешь отрицать обвинений? – Мне нечего сказать, – повторил Чари, но затем запрокинул голову и посмотрел отчаянными глазами на Волеизъявителя племени. – Я умею читать, Волеизъявитель. Я вижу слова в Книге Законов, которые противоречат друг другу. Я указал, где они. Это факт, эти противоречия четко видны в книге. Я не говорил ничего плохого, не сеял ложь, не учил неверию. Я лишь показывал людям очевидные факты. Вот и все. – Сет Игольщик, твой черед. Охранники вежливо убрали руки, закрывавшие рот Сета. Он успел укусить их несколько раз, пока ему не позволили говорить. Однако Сет тут же принялся вопить. – Я не имею ничего общего с этими людьми! Я – жертва слухов, завистливых соседей, кузнецов, которые не в состоянии соперничать со мной! Никто не может сказать обо мне ничего плохого, кроме как то, что я продавал иглы этому кошельщику, но продавал их безо всякого умысла. Обвинения, выдвинутые против меня, – это ложь, сплошная ложь! Ионаф, пылая гневом, вскочил на ноги, но затем снова сел, пытаясь подавить в себе желание выкрикнуть в ответ что-то злое. Какая теперь в конце концов разница? Свидетельствовать против этого юнца? Это не поможет другим, а если Сет пытается с помощью лжи избежать Ада, то, возможно, что-то у него да получится. Волеизъявитель племени посмотрел на Сета сверху вниз с тем же выражением гневного неверия, которое он адресовал Ионафу. – Кто вырезал святотатства на твердой коре рядом с домом Хоси Законодателя? – спросил он. – Это сделано острыми иглами, и есть свидетели, которые видели, чьи руки эти иглы держали. – Опять ложь! – Иглы, найденные в твоем доме, соответствуют проделанным бороздам, Сет. – Они не мои… Или были подброшены! Я требую, чтобы меня освободили! – Тебя освободят, – холодно сказал Волеизъявитель. Никто не сомневался в том, что он имел в виду. Крики Сета перемежались отчаянными стонами. Руки стражей крепко закрыли его рот. – Матильда Собирательница, суд готов выслушать твои возражения. Молодая женщина нерешительно встала. Ее мех уже практически высох, но она все еще дрожала.