– Остановитесь, – сказал Суини. Он коснулся кончиками пальцев висков, а затем опустил руки и снова посмотрел на Руллмана. Ученый положил на стол вырезку из старого журнала, которая даже под пленкой стала желтой как паэлья[54] после полураспада в воздухе Ганимеда. Руки Руллмана не утратили твердости, а то, что осталось от волос на его голове, было, как всегда, коричневато-красного цвета. – Это все ложь. Конечно же. Но она работает, я знаю, что работает. Они кормили меня ей. Все меняется, когда понимаешь, насколько они жестоки. – Да, – мягко сказал Руллман. – Это очень просто сделать. Развитие приспособленного ребенка – это особый процесс. Ребенок всегда изолирован от других, он стремится копировать других, можно рассказать ему все, что пожелаешь, и ему останется лишь верить тебе. Он жаждет близкого контакта, ждет, что его примут, заключат в объятия, которые ему не суждено познать. Он в высшей степени дитя из пробирки: от груди, что могла бы его кормить, отделен не только стеклом, но и целыми поколениями. Даже голос матери слышен только через провод, если вообще слышен. Я знаю это, Дональд, поверь мне. Это случилось со мной. И это очень тяжело. – Джейкоб Руллман был… – Моим отдаленным… непосредственным отцом. Моя мать рано умерла. С ними это часто происходит. Из-за разлуки, мне кажется; то же случилось и с твоей. Но отец рассказал мне всю правду: там, в пещерах Луны, прежде чем его убили. Суини глубоко вздохнул. – Что ж, понемногу я начинаю во всем разбираться. Продолжайте. – Ты уверен, Дональд? – Продолжайте. Я должен знать все. И еще не поздно. Пожалуйста. – Хорошо, – задумчиво сказал Руллман. – Соответствующие ведомства приняли законы, запрещающие пантропию, но некоторое время они были совершенно бесполезными; Конгресс в это время довольно недоверчиво относился к запрету вивисекции, поэтому они толком и не понимали, что именно их просят запретить, а Порт не стал выкладывать все карты на стол. Мой отец был решительно настроен опробовать пантропию, пока в законах можно было найти хоть какие-то лазейки. Он хорошо знал, что законы станут поистине драконовскими, как только Порт решит, что время пришло. И он был уверен, что мы никогда не сможем колонизировать звезды, строя купола и терраформируя планеты. Это может сработать на некоторых близлежащих планетах: на Марсе, Венере, но не за пределами Солнечной системы. – За пределами системы? Как люди смогут туда попасть? – С помощью межзвездного двигателя, Дональд. Он существует уже несколько десятков лет, практически полвека. После его изобретения было сделано несколько пробных полетов, и все закончились очень успешно, хотя в прессе того времени нельзя было найти и малейшего упоминания об этом. Порт не видел никакой прибыли в изобретении межзвездных перелетов, поэтому запретил публикацию новостей, завладел всеми патентами, уничтожил любые записи о полетах, насколько только смог. Но все корабли Порта на всякий случай оснащались ускорителем. Он есть и на нашем корабле. И на корабле твоего друга, пилота-дальнобойщика, на орбите. Суини молчал. – Дело вот в чем: большинство планет, даже здесь, внутри Солнечной системы, не приспособлены для куполов и не подлежат терраформированию никоим известным и воображаемым образом. Юпитер, к примеру. И многие другие. Ведь результаты подобной процедуры будут слишком медленными и чересчур затратными, чтобы Порт начал этим заниматься. Что же касается межзвездных систем, Порт не предпримет ни единой попытки, так как не будет никакой торговли и движения космических кораблей, с которых можно было бы взимать сборы. Пантропия была очевидным ответом. Конечно, не для Порта, но для будущего всего человечества. Каким-то образом у отца получилось убедить некоторых политиков и людей с большими деньгами. Он даже смог найти нескольких ветеранов тех первых межзвездных экспедиций, людей, кое-что понимавших в планетах, лежащих за пределами Солнечной системы, и в принципах работы ускорителя. Все эти люди желали провести хотя бы один демонстрационный эксперимент в сфере пантропии. Неограниченный по времени эксперимент, который при успешном его начале, мог бы повлечь за собой ряд других экспериментов. Мы и являемся этим экспериментом: вот эта колония на Ганимеде. Порт запретил ее еще до того, как мы смогли как следует развернуться, но к тому времени, как они обнаружили наши лаборатории на Луне, было уже слишком поздно. Мы спаслись. Именно тогда они бросили все силы на принятие законов, которым дали обратную силу, ведь во что бы то ни стало следовало убить пантропию, и они это хорошо понимали. Именно поэтому само наше существование и является преступлением, Дональд. Это незыблемое требование политики Порта: эксперимент с колонией должен закончиться неудачей и им нужно это доказать. Именно поэтому они хотят, чтобы мы вернулись. Они хотят выставлять нас напоказ, демонстрируя, какими беспомощными уродами будем мы на Земле, рассказывать людям, что у нас ничего не получилось на Ганимеде и им пришлось спасать нас из того бедлама, какой мы здесь устроили. В конце концов, можно вспомнить ту ложь о захвате пассажирских судов, о которой ты мне рассказал. Нас будут судить. Скорее всего, нас казнят, поместив в обычные земные условия на потеху публике. Это послужит хорошим наглядным доказательством, завершающим, можно сказать, штрихом. Суини скрючился на своем стуле, с глубоким отвращением испытывая свое первое полноценное чувство: ненависть к самому себе. Теперь он понимал скрытые намеки в голосе Руллмана. Он предал всех, всех! Голос ученого звучал безжалостно, превращая все мысли Суини в пепел. – Теперь, что касается нашего проекта. Тут все просто. Мы знаем, что в долгосрочном плане человечество не сможет колонизировать звезды без пантропии. Мы знаем, что Порт не разрешит использовать пантропию. Поэтому мы понимаем, что мы сами должны донести пантропию до звезд, прежде чем Порт опередит нас. Раз, два, три, бесконечность. Именно этим мы и собираемся заняться, вернее, собирались заняться. Мы подготовили наш старый корабль к путешествию, у нас выросло новое поколение детей – их совсем немного – которые могут управлять кораблем и которые приспособлены… – скажем так, к другому месту. Эти дети не могут жить на Земле, они не могут жить на Ганимеде, но могут существовать на одной из шести различных внешних планет, которые мы подобрали, – каждая находится в своем секторе на разном расстоянии от местного солнца. Я знаю названия только двух из них, и только дети обладают всей остальной информацией. К какой планете они полетят, будет решено только после взлета. Никто из оставшихся здесь не сможет их предать. А Земля никогда их не найдет. Это послужит началом самой колоссальной «программы засева» в истории человечества: засев звезд людьми. Если, конечно, корабль сможет взлететь. В последовавшей за этой речью тишине было слышно, как тихо отворяется дверь офиса Руллмана. Вошла озабоченная Мика Леверо, держа в руках планшет. Она остановилась, увидев их, и сердце Суини сжалось на тающем льду его холодной грудной клетки. – Прошу прощения, – сказала она, – я думала… Что-то случилось? Вы выглядите такими мрачными… – Да, кое-что случилось, – сказал Руллман. Он посмотрел на Суини. Угол рта Суини непроизвольно дернулся. Доктор подумал, не пытается ли тот улыбнуться, а если да, то по какому поводу. – И никто нам не поможет, – сказал Суини. – Доктор Руллман, ваши колонисты должны будут восстать против вас. 4 Осветительный снаряд взмыл высоко, должно быть, на три мили вверх. И хотя его запустили над западным краем плато, света было достаточно, чтобы осветилось дно Борозды, по которому двигался урчащий полугусеничный вездеход. Однако звук казался слишком слабым, чтобы его можно было услышать сквозь рев турбин, а Суини не помешала краткая вспышка. Вездеход пробирался на север со скоростью двадцать миль в час под дикой растительностью Борозды, поэтому его было бы сложно засечь с воздуха, – не легче, чем разглядеть мышь, юрко пробирающуюся среди корней. Кроме того, никто не станет сейчас смотреть на Борозду. Признаки сражения, развернувшегося на высоте, были слишком очевидными; сам Суини с пристальным вниманием следил за ними. Мика вела вездеход, а Суини перебрался в заваленный инструментами и приборами кузов и сел рядом с большой алюминиевой канистрой, не спуская глаз с экрана радара. Параболоидное плетение антенны над вездеходом не вращалось вокруг своей оси, сканируя окрестности, а было направлено назад, в сторону, противоположную движению вездехода. Антенна принимала микроволновую ретрансляцию с последней автоматической станции, которую они несколько минут назад проехали. Сканирование выполнялось большим радиотелескопом на вершине «пи» Хоува. Суини не обращал особого внимания на низкие, быстрые отблески на экране. Они были вызваны ракетной артиллерией малого калибра, которая не играла никакой роли в общем ходе битвы. Обстановка – яснее некуда: в течение многих дней силы восставших удерживали гору и тяжелое вооружение в ней, однако атакующие лоялисты, начавшие наступление из своего лагеря на севере, не выпускали инициативу из рук и набирались сил. Похоже, что ситуация стала патовой. Хотя повстанцы смогли выгнать лоялистов из «пи» Хоува, возможно сотворив что-то с системой вентиляции – диверсию, выполненную партизанским отрядом, – очевидно, что они не могли сражаться с лоялистами в открытом поле. Повстанцы теряли территорию в два раза быстрее, чем смогли ее занять. Огневая поддержка с горы ничуть им не помогала. Она не отличалась точностью попаданий. Частые осветительные снаряды свидетельствовали о плохой видимости и еще худшей разведке. А лоялисты, отстраненные от власти, имели в своем распоряжении весь воздушный флот и обнаглели настолько, что в открытую летали на низкой высоте при полном освещении. Что лоялисты собирались делать, чтобы вернуть себе гору, – это уже другой вопрос. Даже самое мощное оружие не причинит никакого вреда «пи» Хоува. К тому же, несмотря на тот факт, что вся тяжелая артиллерия была размещена внутри горы, использовать ее на Ганимеде любой из сторон было смерти подобно. Сражение еще не перешло к решающей ожесточенной фазе, но с минуты на минуту здесь могло стать жарко. И корабли Земли, которые уже были видны на экране, установленном в вездеходе, хорошо это понимали. Об этом четко свидетельствовало их текущее положение. О да, они были там, потому что знали, что Суини ведет за собой повстанцев, однако не демонстрировали ни малейшего желания хоть как-то им помочь. Вместо этого корабли ждали, чуть в стороне от орбиты Каллисто, примерно в 900 000 милях от Ганимеда. Достаточно далеко, чтобы успеть убраться, если увидят вспышку атомного взрыва на Ганимеде, но и достаточно близко, чтобы помочь Суини, если бы он начал одерживать победу. Голос Мики, что же она там кричит? – наконец, стал различим в реве турбин вездехода. – Что случилось? – заорал он, повернув к ней голову. – … та скала впереди. Если она… прежде чем… повредит канал связи. – Ни в коем разе! – закричал Суини. – Нужно сделать еще одно считывание. Вездеход послушно встал, и Суини сопоставил показания, переданные Руллманом, с данными на экране. Все нормально. 900 000 – уже достаточно близко. Может, чуть ближе, чем было нужно, но ненамного. Ударная волна от взрыва всего спутника преодолеет это расстояние за пять секунд, неся за собой смерть. Но за пять секунд автоматика на кораблях Земли успела бы включиться, чтобы унести их прочь. Он похлопал Мику по плечу: – Пока все нормально. Поехали. Ее ответа он не услышал, но увидел, как она качнула головой в защитном шлеме, и вездеход медленно начал двигаться вверх по длинному пересеченному подъему, усыпанному скальными обломками и булыжниками. Вот по таким опасным склонам в Борозду ежегодно скатывались камни. Мика посмотрела на него и весело улыбнулась, он улыбнулся в ответ; гусеничный лязг, увы, препятствовал нормальному общению. Весь план с самого начала зависел от стольких многих если, что все еще мог развалиться в любой момент, пойди что-то не так. Надежным он казался только при его разработке. Сигнал, который Суини отправил Майклджону, VVANY, не сообщил тому никаких определенных сведений, так как он не знал значений кодов, однако этот код оповестил компьютер, что Суини не получил тот контроль над приспособленными людьми, который был нужен Земле, но у него была необходимая помощь, чтобы довести до конца начатое. Какие приказы выдаст компьютер Майклджону в ответ на это сообщение, и было самым первым если. Компьютер мог, конечно, отреагировать каким-то замысловатым ходом, идущим вразрез с обычной человеческой логикой, ходом, не поддающимся никакому предсказанию. Иногда шахматные машины Шеннона выигрывали партии у признанных мастеров, однако чаще они проигрывали даже самым глупым новичкам. И так как невозможно было понять, каким окажется гамбит, ни Суини, ни Руллман не тратили время на то, что именно будет предпринято.[55] Но другая альтернатива казалась более вероятной. Машина предположит, что Суини в безопасности, о чем свидетельствовало появление кодового сигнала; а если он получил какую-то поддержку, то мог собрать вокруг себя тайную клику недовольных колонистов «Ганимедское подполье» или что-то в этом роде. Земля, предположив такое, введет соответствующие алгоритмы в компьютер, указав, что многие колонисты недовольны сложившимся положением вещей. Была надежда, что Земля поверит этому, ни о чем не подозревая, так как никто на Земле и понятия не имел, насколько прекрасен Ганимед. И компьютер также предположит, что, возможно, пройдет совсем немного времени, прежде чем Суини установит контроль над ситуацией, после чего отправит Майклджону сигнал WAVVY или даже YYAWY. – Но как мы узнаем, что компьютер так и поступил? – спросил Руллман. – Если он так сделает, то пройдет некоторое время, и Майклджон ничего не предпримет. Просто останется на орбите, пока компьютер не передумает. Что еще он может сказать машине? Он всего-навсего человек на маленьком корабле без какого-либо тяжелого вооружения. К тому же землянин, который не смог бы спуститься и присоединиться к моей подпольной группе, даже приди такая мысль ему в голову. Он останется на месте и будет ждать. Вездеход пытался взобраться на валун кубической формы, заскользил вдоль его грани и тяжело рухнул на мелкие круглые камни. Суини отвел взгляд от радара, оценивая ущерб – как большая алюминиевая канистра перенесла падение. Она вся была усыпана инструментами: кирки, топоры, молотки, зубцы, катушки провода, однако сама канистра была надежно закреплена. Чудо пиротехнической химии (а именно химии Ганимеда) все еще плескалось в ней. Он залез в кабину, сел рядом с Микой и застегнул ремень. Никто не мог бы предугадать или каким-то способом вычислить, насколько продление срока компьютером на корабле Майклджона позволит Суини продолжить его восстание. Колония трудилась так, словно у них не было никакой отсрочки. Когда время истекло, а Майклджон не подал никаких признаков жизни, хотя радиотелескоп все еще показывал его присутствие, Суини и Руллман не стали поздравлять друг друга. Они не были уверены, что молчание и задержка означали именно то, на что они надеялись. Они могли только продолжать работать. Через одиннадцать дней на «пи» Хоува началось движение машин, людей и энергий, что выглядело для Майклджона как восстание колонистов. Все признаки говорили о том, что именно лоялисты организовали свою базу рядом с северным полюсом Ганимеда. Суини и Мика и раньше ездили по Борозде с одной лишь целью: разместить в этих местах, и без того способных свести с ума любой радар, ряд небольших автоматических устройств, которые должны были отображаться на детекторах Майклджона как целые бригады тяжелой техники. Видимое стратегическое движение противоборствующих армий свидетельствовало о концентрации лоялистов на полюсе. А теперь Суини и Мика возвращались к этому «лагерю». Похоже, компьютер выжидал. Скорее всего, Майклджон ввел в него данные о том, что на Ганимеде идет настоящая война и что сторонники Суини одерживали победу. У компьютера не было никаких причин заново экстраполировать данные вплоть до первого дня, когда лоялисты удержали свои позиции; затем компьютеру необходимо было оценить, смогут ли лоялисты отвоевать гору, даже если в ближайшие пару недель им и удастся очистить окрестности от сторонников Суини. – Детские игры, – сказал Суини. – У него нет никаких причин считать по-другому. Проще простого заставить его экстраполировать дальше первого производного. – Не слишком ли ты в этом уверен, Дональд? Суини заерзал в ковшеобразном сиденье, вспоминая улыбку Руллмана. Ни у кого из приспособленных людей, не говоря уж о Суини, никогда не было настоящего детства, а уж тем более «детских игр». К счастью, копы Порта считали, что для выполнения возложенной на Суини задачи нужно было обучить его теории игр. Вездеход остановился на относительно гладкой поверхности, и Суини встал, чтобы проверить экран. Осыпающийся склон, как и предполагала Мика, прервал прием сигналов с оставшейся позади станции ретрансляции; Суини начал сканировать радаром. Большая часть поля была закрыта ближним краем Борозды, однако постепенно это начнет меняться. Дно Борозды плавно поднималось к северному полюсу, хотя никогда не достигало уровня равнин. Он уже мог сканировать достаточный участок неба, чтобы увидеть, что корабли Земли находились там же, где раньше. Был риск, что Майклджон, обеспокоенный постоянными рекомендациями компьютера о бездействии, свяжется с Землей и потребует консультацию с вышестоящим начальством. Очевидно, что колонисты восстали на Ганимеде ради того, что можно было бы условно назвать «Мы хотим домой». И это идеально соответствовало бы целям Земли. Земля не только настояла бы на том, чтобы Майклджон оставался на орбите в соответствии с рекомендациями компьютера, но и поспешила послать подкрепления для Суини, просто на всякий случай. И Суини, и Руллман, зная, насколько велика была вероятность этого, решили, что шансы достаточно велики и начали готовиться к последствиям. И не прогадали: земные корабли прибыли сюда, но даже это походило только на подготовку. Радуясь, насколько это было возможно, сложившимся обстоятельствам, Суини продолжал свое дело. Прежде чем пристегнуться, он остановился, чтобы поцеловать Мику, так что та на несколько секунд вынуждена была прервать управление вездеходом. Взрыв со всей силы отбросил его обратно на пустое ковшеобразное сиденье.