Обр встряхнулся и пронзил мрачным взглядом ухмыляющегося красавчика. – Есть хочешь? – поинтересовался красавчик. – Ну. – Тогда пошли отсюда. Если я щас не поем – помру на месте. – У нас денег нету, – напомнил Обр, – ты вечно без кошеля шляешься, а у меня кончились. В трактире даже тебя даром кормить не будут. – В трактире? Ну нет, сегодня едим роскошно. У господина наместника прекрасный повар. Поучительные беседы о сушенице болотной происходили на втором этаже городской ратуши. Наместник же по обычаю помещался на самом верху, в царившей над городом многооконной башенке. Господин Илм восседал за аккуратно прибранным столом и с мрачным видом терзал пером ни в чем не повинный документ. Полуденное солнце радостно играло на хрустальных колпаках масляных ламп, отражалось в полировке стола, заставляло сверкать начищенный письменный прибор с чернильницей и горкой тщательно очиненных перьев, но сам наместник был мрачен и неприступен, как глухая полночь. – Может быть, господин изволит отобедать? – вкрадчиво поинтересовался Варка. – А то мой ученик весьма голоден. Того и гляди опять набрасываться начнет. Обр хмыкнул с некой скрытой угрозой. Не любил, когда его подкалывали. Важный господин Илм, не отрывая глаз от свитка, протянул руку к серебряному колокольчику. – Обед для господина Ивара и его ученика. Озабоченный секретарь сунулся в дверь и тут же нырнул обратно. – Постой, Август, – громко вмешался Варка, – господину наместнику то же самое. Полный обед из четырех блюд и погорячее. – Не умничай, красавчик! – Да где уж мне, умник! – И распоряжаться тут ты не можешь. Обр усмехнулся. Чувствовалась между этими двумя зрелая вражда, давно перешедшая в заклятую дружбу. – Могу, – ехидно улыбнулся Варка, – как твой травник, я все могу. Где угодно и когда угодно. – Не нужен мне никакой травник! – Да неужели? У больного наблюдается потеря веса. Глаза запали, цвет лица изжелта-бледный. Диагноз – крайнее истощение организма. Август, господину наместнику двойную порцию. Еда и вправду оказалась роскошной. Даже серебряные приборы, тонкий фарфор и растопыренные от крахмала салфетки ее не портили. Обр выбрал из всех выложенных перед ним ковырялок и прочих штучек ложку поприемистей и принялся метать в рот аппетитные куски. Надо сказать, что прекрасный и изящный, как принц, господин Ивар делал то же самое. Лишь господин Илм вяло ковырялся в белом соусе непонятной двузубой штуковиной. Но потом вошел во вкус и незаметно умял обе предложенные порции. * * * – Красота! – вытянув долгие ноги и закинув руки за голову, вздохнул Варка. – Ты бы хоть иногда нам в замок чего-нибудь присылал. – Не моту. Дурная молва в народе пойдет. Пресвет-лым крайнам по чужим домам побираться не положено. – А я нынче утром твоего начальника приютов того… изгнал навечно. – Туда ему и дорога. – Трое детей еще в среду умерли. Трое! А за мной только вчера послали. Теперь зараза, того и гляди, на город распространится. – Ладно, присмотрим. У меня крыло в ратуше пустует. Вот мы их туда всем приютом и переселим. Сначала здоровых, а уж потом и прочих, когда ты, надежда наша, их на ноги поставишь. – Раньше-то ты куда смотрел? – Раньше-то? – господин Илм возвел глаза к потолку и забубнил: – Починка мостовых в Бренне, постройка нового причала в Бренне, починка Язвицкого моста, раздача желающим земель в Поречье, постройка домов на оных землях. Ну и так далее. Вот у меня тут отчетик. Специально для господина Луня. – Ты чего, дурак? Он это ни читать, ни слушать не станет. – Ну, так ты послушай. За истекшие полгода построено новых мостов – три. Починено старых – восемь. Починено дорог – в общей сумме двадцать верст. Построено домов на разоренных землях Поречья – сорок восемь. Варка картинно свесился со стула, изображая глубокий обморок от тоски и скуки. – Предложено взяток лично мне и моим людям – шестьдесят семь. Принято взяток – сорок. Уволено продажных чиновников – двенадцать. – Чего так мало? – Скоро вообще всех разогнать придется. Один останусь. Как только стройка с подрядом от государства или дело какое выгодное – все, конец света. – И ведь все наши, не чужие. Трубежские-бреннские. Все про договор знают. А все равно берут. – И берут, и крадут, и своих во все места пристраивают, и пакостят втихаря, чтобы им наживаться не мешали. И что с этим народом делать, я не знаю. – Ага. Давеча Липка жаловался. Пришел смурной-смурной. Что такое, спрашиваю. Кто тебя, сироту, обидел? Оказалось, мальчик государственный совет проводил. Он, видишь ли, недавно выучился в душах читать. Сидят, говорит, две дюжины мужиков. Из них пятеро – натуральные заговорщики. Стакнулись между собой, хотят Липку скинуть и власть поделить. Еще трое – шпионы, Людвиком Заозерским с потрохами купленные. Прочие – кто с похмелья мучается, кто о бабах мечтает, кто думает, как бы себе чего-нибудь урвать. Только Алек, воевода Пучежский, о деле радеет. – Алека – старшим воеводой. Лазутчиков и заговорщиков – в подземелье, – отрубил господин Илм. – Смертной казни у нас не полагается, так пусть посидят. В Сенеже хорошие подземелья. Никакой виселицы не надо. С год их даром покормим, а там уж и хоронить пора. – Да. Точно. Ты у нас государственный ум. Все правильно излагаешь. А с остальными что делать? Что ж ему, весь совет разогнать? – Не, нельзя. Тогда они все в заговорщики подадутся. – То-то и оно! Да ладно, чего далеко ходить. На днях в Овсяницах старикан один расхворался. Сижу, занимаюсь им, слышу вопли и бабий вой. Прибегаю за околицу – драка. Местные парни пришлых бьют. Тех самых, которые из Поречья и из-под Лодий к нам перебрались. А может, наоборот, пришлые местных метелят. Девок не поделили или еще чего. Серьезно так дерутся, до вил и кольев дело дошло. А рядышком на заборе телохранитель мой сидит. Наблюдает. Интересно, вишь, ему. – Так не тебя же метелили! – огрызнулся Обр. – Как только ты разнимать полез, я сразу… – Угу. И тоже с колом. – А чего? С колом-то сподручней. – Ничего мы не сделаем. Прав был господин Лунь. Влезли – и теперь весь век мучиться. Если раньше не убьют. – Доску бы вам, – ляпнул разомлевший от сытной еды Обр. – Доску? – качнул бровью Варка. – По головам всех лупить, пока не очухаются? Обр замялся. Подумал – не тайна ли это. Решил – не тайна. И рассказал. Не о себе, а так, вообще. Есть, мол, в Загорье такая доска. Слушали внимательно. Господин Илм недоверчиво поджимал губы, зато Варка мрачнел на глазах. – Да. Аннушка говорила что-то такое. Я думал – бредит. Надо же, жуть какая! – Не, не скажи, не скажи, – возразил Илка, наместник Трубежский, – мне бы такая доска очень пригодилась. Ты только представь. Все на своих местах, все работают, никто не ворует. Никаких тебе заговоров, никаких интриг. Надо воевать – идут строем и с песнями. – Гад ты все-таки, умник! – Угу. Потому еще здесь и держусь. – Точно гад! – не вытерпел Обр. – Тоже, как все, власти над людьми хочешь. – Сдохнуть я хочу! – пробормотал Илка. Резко отодвинул тяжелый стул, встал, отошел к окну. – Побыстрее сдохнуть. Варка мгновенно оказался рядом, тоже поглядел в окно на бреннские крыши. Спросил тихо: – Сколько ночей не спал? – Не помню. Наплевать. Дай чего-нибудь. Мне ж работать еще. И бросить нельзя. Все Пригорье на мне. А теперь еще и Поречье. – Дам, конечно. Но ведь не первый раз уже. Вредно. – Вот и отлично! То, что надо. – Ты бы поговорил с ней. – Говорил. – Она дура.