– Нет. Я ужасно ошибся. Снова. Иногда мне кажется, что меня нельзя пускать к людям. – Милый мой, хороший, что с тобой? У кошки боли, у собаки боли, у нашего мальчика не боли. – Нюсь, – сказал Обр, из последних сил цепляясь за невесть откуда взявшуюся на усольской дороге дурочку, – они убили ее. – Кого убили, хороший мой? – Маму. Я все видел. Убили. Дед или отец. Нет, отец не мог. – Не мог, конечно, не мог. – Должно быть, Ольгерд. Дед приказал, а он… В спину… Из арбалета. – Ой, беда! – Благородные Хорты. Соль земли. В крови по самые уши. Я же Хорт, Нюська. Что мне делать? Я тоже Хорт. – Вот, выпей, господин Ивар для тебя смешал. Уснешь – и все пройдет. Пройдет, минует, забудется. – Да уж, минует! Это вы его так за мое героическое спасение наградили? Славная вышла награда! Парень-то теперь весь седой. * * * Оберон ушел в лес. Возвращенная память легла на сердце тяжким грузом, на голову сединой, но не убила. А вот Нюське стало хуже. Должно быть, снова что-нибудь ему отдала. С утра с ней сидела рыжая, глядела на Обра жалостливо, пыталась утешать. Ну, он и ушел. Никто его не удерживал. Пошел без дороги, по колено в траве, прямо через пустошь. Добрался до легкой тени могучих лиственниц и шел до тех пор, пока вокруг не осталось ничего, кроме смолистых стволов. Тогда он улегся и стал смотреть, как ветер волнами проходит по лохматым верхушкам. Никогда ему еще не было так скверно. Зарыться бы в ржавую хвою с головой, никогда больше ничего не видеть и не слышать. Обманул колдун, он же милосердная Лебединая дева. Больно. Еще как! О чем ни подумаешь, все больно. Поэтому Обр старался не думать. Вот деревья качаются. Облака плывут. С одного боку светлые, яркие, с другого темные. Вот паук на паутинке повис, шевелит лапками. Брусника цветет. Мелкие белые колокольчики, жесткие зеленые листочки. С лесом бы поговорить, да не выйдет. И пробовать не стоит. Тихо зашуршала хвоя. Щелкнула, разрушаясь, сухая шишка. Обр медленно, как больной, приподнялся и сел. Из-за седых толстенных стволов, летящих теней и косых столбов света вышел господин Лунь, присел рядом, прислонившись спиной к ближнему дереву. На плече у него бодро скакала мелкая лесная птаха, синичка-пухляк, топорщила белые перышки, норовила клюнуть в небритую щеку. «Или это она целоваться лезет? – равнодушно подумал Оберон. – А что, очень похоже». Посидели, помолчали. Даже птица от этого молчания нахохлилась и, поразмыслив, упорхнула по своим птичьим делам. – Прости меня! – тихо сказал крайн. Обр вздрогнул. Недоверчиво сдвинул брови. Просить прощения – это еще хуже, чем просить о помощи. Последнее дело. Верный признак слабости. Но этот… Он же правит страной побольше, чем Повенецкое княжество. Пусть негласно, но правит. Да еще колдун страшный. Взглядом убивает, мысли читает. Назвать его слабым язык не повернется. Насмехается, что ли? Пытаясь понять, Оберон посмотрел колдуну в лицо и снова встретил прямой взгляд холодных зеленоватых глаз. Голова закружилась. Земля и небо поменялись местами. Он упал в качающиеся верхушки лиственниц, в летящий над ними ветер, понесся над растревоженным лесом, над темными волнами Злого моря и, замерзший, измученный пучок встопорщенных перьев, сирота-галчонок, опустился на теплую, милосердно подставленную ладонь. Кто-то смотрел на него, маленького и жалкого, и были в этом взгляде любовь и забота. Тот, кто смотрел, знал про него все, и жалел, и прощал, и готов был помочь. Вот только длилось это недолго. Лес вернулся на место, в стиснутые руки впились сухие хвоинки. – Ну как, полегчало? – тихо спросил крайн. Ошеломленный Обр неуверенно кивнул, отчего земля и небо снова закачались, грозя отправить его в новый полет. Боль не пропала. Но отошла в сторону. Остановилась поодаль. И надежда какая-то появилась. Хотя на что уж тут надеяться. – Че это было? – Ты запомни это. Может, потом поймешь. – Но это же вы сделали? – Нет. Не я. Я только помог немного. – Чего помог? – Услышать. Иные, как твоя Анна, с этим живут. Другие слышат лишь изредка. Ну а тебя вырастили совсем глухим. Пришлось помочь. – Зачем? – Я виноват и хотел бы… – Да ладно! Чего вам от меня надо? – Мне? – крайн искренне удивился. Даже светлые брови стали домиком. – Что может быть нужно такому, как я, от такого, как ты? – Откуда мне знать. Может, убить кого-нибудь. Или украсть чего. Крайн усмехнулся невесело. – Ну, если надо будет кого-нибудь убить, я сделаю это сам. Легко. Веришь? – Верю, – сдался Оберон. – Я очень виноват перед тобой. Добавил к твоей тяжкой ноше еще и это. Иногда лучше не знать и не помнить. Хочешь снова забыть? – Нет! Это мое и со мной останется. – Не все можно выдержать. – Ничего, – по привычке пробормотал Обр, – я же Хорт. Мы, Хорты, и не такое… И вдруг осекся. Хорт! К горлу подкатило и чуть не вывернуло. С трудом удержался. Кто он теперь? Благородный Хорт, всю жизнь бившийся за правое дело? Бешеный пес, выращенный для убийства? Покорная пешка, орудие смерти в чужих руках? – Кто я? – вырвалось у него. – Несчастный ребенок с искалеченной душой. Может, мне и вправду сиротский приют открыть? – Какой я, к свиньям, ребенок! Я думал, что должен мстить за своих. Для того и выжил. Кому я должен мстить за нее? Они все мертвы. Зачем мне жить? – Жить для того, чтобы мстить? Знаешь, я пробовал. Мне не понравилось. Думаю, тебе лучше придумать что-нибудь другое. – Думать не обучен. Прирезать кого-нибудь – это пожалуйста. Зверь среди зверей. – Человек, спасший от вымогателей целый край. Не всякий такое сумеет. Я, например, в твои годы был всего лишь избалованным богатым бездельником. Ты многое можешь. – Угу. По карманам шарить. Еще коней воровать могу. А более ничего. Мать из-за меня убили. Ну а жену свою я сам загубил. – Неверно. Смерть матери – не твоя вина. Жену спасай, если любишь. Еще не поздно. А что до талантов твоих, есть у меня работа. – Так я и знал! – Ну вот, опять. Я что, посылаю тебя убивать? Шпионить в Заозерье? На дорогах грабить? Я сказал – работа. За плату и харчи. Ну и за кров, раз уж ты все равно торчишь в замке. Обычная работа, как у людей. Можешь отказаться. – Ну? – буркнул Обр, полный самых черных подозрений. Но крайн вдруг замолчал, пристально глядя в небо. – Ну? Что за работа? Крайн вздохнул. Сцепил руки на коленях, прикрыл глаза. – Господин Ивар нуждается в защите. – Он? Да он сам кого хочешь в блин раскатает. – Верно. Полагаю, ты еще не знаешь, на что он способен на самом деле. Но… – господин Лунь снова замолчал, точно собираясь с духом. – Третьего дня на ярмарке сотни людей видели его крылья. – Ну и чего такого? – не понял Обр. – Примета есть. Крылья показать – крыльев лишиться. – А этот ваш Ивар сказал – суеверие. – Раньше я тоже так думал. Господин Лунь слегка повернулся, небрежно указал на свою горбатую спину. – А разве вы… А у вас… – Да. Сменял крылья на жизнь нескольких глупых подростков. А наш Варка – на жизни тупых сенежских обывателей. – Но он вроде своих спасал.