– Ага. Вот в подземелье воды не было. – Чего не было, того не было. Надо же, глупость какая. Когда нет воды – жутко пить хочется. А тут снегу горсть захватил – и все, больше не хочется ничего. – Вот. Там и позвать нельзя было. А тут я снег растопила и позвала. Смотри, – и протянула Обру раскрытую ладошку, к которой пристало мокрое, слипшееся от влаги белое перышко. Хорту сделалось так смешно, что он подхватил глупую девчонку, закружил по снегу. Та не поддавалась, сердито колотила по плечам костлявыми кулачками. – Вот увидишь! Вот увидишь! – Ох, ну ты и чудачка! Прибудут твои Лебединые девы, принесут в клюве нечуй-траву, счастье немереное, богатства несметные. Воздух дрогнул. По долине пронесся глухой, нутряной вздох. Будто ладонями по ушам врезали. Обр споткнулся, упал, уронил Нюську. Слыхал он такие вздохи. Ох, слыхал. – Бежим! – крикнул он и поволок девчонку к ближайшему спасительному склону. Главное – взобраться как можно выше. Тогда, может, пронесет. Сзади нарастал низкий, тугой шум, от которого дрожала земля и закладывало уши. – Что это? – задохнулась Нюська. – Лавина! Бежим! Слишком поздно он понял, что убежать не получится. Склон заканчивался отвесной скальной стеной. Тогда, считая последние секунды, он высмотрел подходящую щель. Ввинтился в нее, стараясь упереться покрепче. Хоть какая-то надежда. Быстро оглянулся назад. По долине, заполняя ее до краев, закрывая небо и далекие горы, катилась клокочущая, кипящая снегом туча. Все! Вот теперь все! Пусть это будет быстро. Только бы не мучиться, не умирать под завалом. – Держи меня, – вскрикнула Нюська, – держи меня! Я боюсь! Обр послушался, стиснул девчонку крепко-накрепко, вцепился мертвой хваткой. В лицо хлестнуло жесткой снежной пылью. Он зажмурился и почувствовал, как ноги оторвались от твердой опоры. Его трясло и вертело, крутило и мотало. – Держи меня! – отчаянно шептала Нюська, цепляясь за него слабыми лапками. – Только не отпускай! И он держал, держал до тех пор, пока сильный удар не вышиб из него дух. Но, как всегда, ненадолго. Все-таки Хорты – живучая порода. Вот и руки еще застыть не успели. Он знал: сейчас над ним многопудовая тяжесть. Теперь его никогда не найдут. Разве что по весне, если растает весь этот снег. Значит, быстро ничего не будет. Не заслужил. Правда, пока дышать ничто не мешало. Должно быть, угодил в воздушный пузырь. Медленно открыл глаза, и их тут же запорошило легким сухим снежком. Снег падал со светлого, озаренного невидимой луной неба. – Облака, – прошептал Обр. Облака, ясное дело, ничего не ответили. Ощупал землю вокруг себя. Неровное, комковатое. Лед, едва присыпанный снегом. Канава какая-то. Нет, колея. Дорога. Так же медленно, слегка побаиваясь, что все это исчезнет, сел. Голова намекнула, что с ней не все в порядке, но в общем служить не отказывалась. Спина и еще прошлой весной сломанные ребра болели, но терпеть было можно. И верно, дорога. Замерзшие колеи круто уходили вверх – туда, где мигал, подрагивал, но не гас яркий рыжий огонь. Одно из двух: все это – или смертный бред, или происходит на самом деле. Как отличить одно от другого, Хорт не знал. Поразмыслив, решил действовать, как в жизни. Бред или не бред, а просто так валяться ждать смерти – глупо. Шагах в двадцати впереди, у края дороги виднелась жалкая кучка какого-то тряпья. Нюська? Нюська! Обр поднялся на ноги резко, одним рывком и тут же согнулся пополам. Хорошо, что не ел уже почти сутки. И без того вывернуло знатно. Выпрямляться больше не пытался, одолел эти шаги ползком, на четвереньках. Задыхаясь, уселся рядом, спросил жалобно: – Нюсь, а Нюсь, как мы сюда попали? Падали-то они вместе с лавиной. Так или нет? Ну и где она? Где все эти ледяные глыбы, груды камней и снега? Все чисто. Даже снег, и тот на дороге не держится. Видно, сдувает. Стало быть, это бред. И Нюська ему мерещится. – Нюсь, ты как? Глупая девчонка ничего не ответила. – Слышь, а ты платок потеряла. Платок и вправду исчез неизвестно куда. Светлые волосы рассыпались по дороге. Коты тоже слетели. Вон босая ножка торчит. Замерзнет теперь. «Мертвым не холодно», – произнес кто-то у него в голове. Очень осторожно он поднял девчонку за плечи, притянул к себе. Нюськина голова мотнулась беспомощно. Кляня себя за тупость, путаясь в тонких волосах, запустил дрожащие пальцы под жесткий ворот платья, постарался нащупать на шее бьющуюся жилку. Кожа тонкая, шейка слабая. Как тут понять: то ли бьется, то ли нет. – Вот чего, Нюсь. Мы тут сидеть не будем. Так и замерзнуть можно. Мы, знаешь, чего сейчас сделаем? Пойдем посмотрим, что там за огонь такой. Где огонь, там и люди. Там и отогреемся. Меня, может, и прогонят, но тебя-то уж верно пожалеют. Ведь пожалеют, Нюсь? Нюська снова ничего не ответила. Снег забивался в легкие волосы, падал на лицо и не таял. Обр зажмурился, чтоб перед глазами ничего не кружилось, стиснул зубы, оперся на колено, и все-таки встал, и смог удержать на руках девчонку, и, покачиваясь, сделал первый шаг. Потом второй, третий и пошел, пошел по промерзшей дороге. Ступал очень осторожно. Стоит поскользнуться, упасть – и больше встать не удастся. Голова гудела, как колокол, и шевелить ею было опасно, но он шел, цепляясь взглядом за манящий огонь, и едва не заплакал, когда тот исчез. То ли скрылся за горой, то ли пропал за летящим снегом. Метель, похоже, начиналась всерьез. Но дорога по-прежнему была под ногами. А раз есть дорога – надо идти. До конца. Донести Нюську к огню. Тяжелая она какая. Будто целый пуд весит. Небось, это не она. Это платье ее толстенное. Чужое платье. Никогда-то у нее не было ничего своего. На плечо бы ее закинуть. Все-таки легче. Но этого Обр сделать не мог. Боялся уронить. Так и шел, качаясь, сквозь летящий снег, по ледяным комьям, застывшим лужам, снежным надувам. Когда стало совсем невмоготу, снова начал считать шаги. Зарок себе поставил: «Сделаю тысячу шагов – сяду, отдохну». Знал, что сам себя морочит, что садиться нельзя, но все-таки считал. Если бы еще ветер не мешал, и снег в лицо, и дорога была бы под гору. * * * На тысяча двести пятнадцатом шаге ветер налетел с бешеной силой, снег поволокло по дороге плотной завесой. Оберон не удержался, рухнул на колени. И, должно быть, потерял сознание, потому что из снежного вихря прямо перед ним вырвался белобрысый и длинноногий прекрасный князь, вымечтанный жених. Длинные волосы разметало в стороны, за спиной бьется по ветру, закрывает полнеба громадный белый плащ. – Песья кровь! – прорычал сказочный красавец. – Так я и знал! – Вырвал из ослабевших Обровых рук Нюську и исчез в метели, будто и не было его никогда. Обр упал лицом в снег, да так и остался. Куда теперь идти? Зачем? Ради чего? Нет и не было никакой Нюськи. И дороги не было, и огня. Только пуды снега над головой. Мало ли что может померещиться погребенному заживо. Скорей бы уж помереть, а то холодно. И больно очень. Да еще всякие белобрысые перед смертью являются. Но оказалось, что белобрысые – это еще не самое плохое. Над головой отчетливо затопали тяжелые сапоги, мелким дребезгом отозвалась солдатская амуниция. – Где он? – Песья кровь! Не видно ни шиша. – Ага! Вот тут, слева. Слева, слева заходи! – Берите его, мужики. На плечо легла твердая солдатская лапа. – Эй, парень, сам пойдешь или как? – Никуда я с вами не пойду, – упрямо пробубнил Обр, не желая сдаваться даже в предсмертном бреду, и добавил пару любимых Маркушкиных выражений. – О, ругается! Значит, живой. – Петро, снимай полушубок. – Сам снимай. Недалеко же. Мы его так донесем. За руки за ноги. – Смотрите, не покалечьте! Вам смехи, а мне отвечать. – Да ладно, он уж и так весь покалеченный. Хуже не будет. Глава 10 Сбоку квадратные кирпичи, отделенные друг от друга светлыми полосками глины. Печка. Сверху грязные, прокопченные доски полатей. Пахнет густо: сырой шерстью, мужским потом и гречневой кашей. Помещение вроде острога в Малых Солях, но побольше. Пол затоптан мокрыми солдатскими сапогами. Никаких таинственных огней и лунного света. Зато перед глазами маячат бородатые ухмыляющиеся рожи. – Это где? – спросил Обр, едва ворочая языком. Мужики в солдатских кирасах[49], толпившиеся над ним, переглянулись. – Врата Вьюги, – пояснил самый старший, с жуткими шрамами через всю морду. – Чего? – По-вашему Журавлиные Ворота, – засмеялся другой, поживее и помоложе, – от вас к нам вьюги-метели, а от нас к вам – птицы весенние. – А, – прошептал Хорт, – Загорье. – Это по-вашему Загорье. По-нашему Пригорье будет. Все у вас не как у людей. – Заткнись, Тимоха! Кончай языком махать. Третий мужик сунулся с кружкой, краем ловко разжал челюсти. Обр ощутил во рту жгучий вкус браги. Похоже, все настоящее. Не мерещится. Значит, вытащили его. Нашли, откопали и вытащили. А Нюська… Нюська-то где? – Помогите! – выговорил он. Получилось даже громко, все услыхали. – Да помогли уже, – хмыкнул старший. – Лежи, не дергайся! – Там человек. – Где? – Там. Под лавиной. Я не один был. – Под лавиной? – протянул один из солдат. – Ну это… гхм… это теперь до весны.