* * * Вожак забыл о Змее, сделался задумчив, и думы те были невеселые. От этого и конь заскучал, затомился, замедлил бег. Но тут, к счастью, впереди показалась ползущая под гору телега. Кто-то из Подорожья спозаранку собрался в город. Змей живо догнал попутчиков и принялся объяснять пожилому чалому мерину, спокойно занимавшемуся своим делом, кто здесь главный. Мерин ничего не отвечал, только осуждающе косился из-под седой челки, зато возница заорал, заругался, попытался съездить коня кнутом. Змей этого, конечно, стерпеть не мог, но тут вожак очнулся, быстро растолковал всем, что главный здесь он, и твердой рукой направил коня в сторону города. Трястись вялой рысью Змей не любил, поэтому снова пошел во весь мах. Два часа конь и всадник в полном согласии рвали на части холодный воздух, не думая ни о чем, кроме бешеной скачки. Только ворвавшись в тесные переулки пригородных трущоб, Обр сообразил, что коня следовало оставить где-нибудь за городом. Из-под копыт то и дело выныривали какие-то оборванцы, кто-то визжал, кто-то безбожно ругался, вслед летели комья грязи, палки и камни. Змей злился. Хорт с трудом удержал его у двери знакомого кабака. Коновязи тут не было. Видать, на конях клиенты «Доброй кружки» прибывали редко. Тогда Обр решительно толкнул створки ближайших хлипких ворот. Палка, которой они были заложены, хрястнула, и открылся путь на грязный двор, окруженный кособокими сараями, сарайчиками и сараюшками. Накинув поводья на торчащий из забора гнилой кол, Хорт заметил, что на другой стороне улички уже собрались местные жители самого неприглядного вида, плотоядно поглядывая на шикарно одетого пришельца и его роскошного коня. Ну и пусть себе! Всякого посмевшего приблизиться к Змею придется потом отскребать от забора. Похлопав коня по лоснящейся шее, Обр с великолепным пренебрежением к сверлящим спину взглядам направился к «Доброй кружке», спустился по пяти заплывшим грязью ступенькам, распахнул замызганную дверь. Ничего этого при свете дня он не узнал, зато запах узнал сразу. Пахло кислым пивом, горелым жиром и сыростью. По утреннему времени в кабаке было пусто. В щели под потолком, вероятно, изображавшие окна, свет почти не проникал. В полутьме раздавался размеренный шаркающий звук. Хорт прищурился, привыкая к темноте, и с трудом разглядел сгорбленную фигурку, упорно скребущую толстую столешницу широким тупым ножом. – Эй, – окрикнул он, – смотри, дыру протрешь! Шорканье прекратилось. Нюська подняла голову, заморгала как сова. – Выйдем? – спросил Обр. Девчонка встрепенулась, радостно кивнула, пискнула: «Я сейчас!» – и укатилась куда-то в темноту. Хорт вынырнул на воздух, вздохнул с облегчением, глядя в серое небо. Холодно. Ничего не поделаешь. Октябрь уж за половину перевалил. На днях первый снег выпал. День в самом разгаре, а не поймешь: то ли раннее утро, то ли поздний вечер. На нижней ступеньке возникла счастливо улыбающаяся Нюська. Платочек затянут туго-натуго. В красных ручонках видавшая виды торба. – Пойдем, – быстро проговорила она, – пойдем скорее! – А чего это ты с узлом? – Так у меня уже два дня как все собрано. Я только и ждала, когда ты за мной придешь. – Прах гнилой! – высказался Обр, подхватил дурочку под локоток, быстренько затолкал в ворота, не переводя дыхания, запихнул в ближайший сарай, как оказалось доверху набитый дровами. Нюська, прижатая к дровам, смотрела на него снизу вверх, и улыбка медленно гасла, становилась неуверенной, жалкой. Руки беспокойно тискали узелок. Хорт тяжело вздохнул. – Слушай меня. Не знаю, чего ты там себе выдумала, но забрать тебя отсюда я не могу. – П-почему? – еле слышно прошелестело в ответ. – Потому что я не этот, не жених с белыми волосами и все, что ты захочешь, делать не стану. Девчонка вздрогнула, узелок спрятала за спину. – На-ка вот, держи! Он порылся за пазухой, достал тяжелый мешочек. – Что это? Обр оглянулся, не подсматривает ли кто, рванул тугие завязки. В полутемном сарае золото блестело тускло, точно засаленное. – Ты что… – задохнулась Нюська, – ты зачем… – Пойдешь в город, купишь себе, наконец, башмаки хорошие, одежду попригляднее, наймешь комнатку, где почище, взнос заплатишь, вступишь в цех к белошвейкам. Будешь сидеть, вышивать на продажу. – Спрячь сейчас же! – Дура! Не бойся, деньги чистые. – Ты… это… сам не очень умный, – зашептала в ответ Нюська, – ничего не понимаешь, да? Это же золото. Здесь такое и разменять-то не у кого. А увидят – в два счета убьют. Хорту стало совестно. И вправду, сам дурак. Но ошибки свои он признавать не любил, поэтому быстро придумал кое-что другое. – Тогда вот! – Скинул теплый плащ на меху, завернул в него девчонку, так что снаружи остались одни только перепуганные глаза. Сверху присыпал дорогую тряпку захваченной из-под ног землей, растер как следует и остался доволен. Теперь никто не подумает, что вещь новая. – И еще, – содрал безрукавку, стянул через голову рубашку, скомкав, сунул под плащ, в холодные Нюськины лапки. – Держи. Она еще чистая. – А ты как же? – У меня их полно. Деньги-то разменять я тоже не могу. Для этого в город надо, а туда мне соваться не стоит. Вдруг узнает кто-нибудь. Я тебе из замка дня через три серебра привезу. Или нет, пожалуй, меди. – Может, лучше уедем? – шепнула Нюська. – Нет! Не уедем! – отрезал Обр, упорно глядя на дрова. Дрова были старые, позапрошлогодние, пахли мертвым деревом и сухой трухой. – Ха! – сказала белобрысая подавальщица, с порога «Доброй кружки» наблюдая бурное отбытие Хорта на раздраженном Змее. – А говорила, он тебе брат. – Брат, – глядя в землю, твердо сказала Нюська. – Видали мы таких братьев. * * * «Еще раз, – думал Обр, – еще только один раз – и все. Больше видеться не будем. Октябрь на исходе. До зимних собраний полтора месяца. Устрою ее получше, приданое добуду. Через полтора месяца станет она вдовой, сможет выйти замуж за кого пожелает, хоть за того же Федора. Через год-другой про меня и думать забудет. Так и расплачусь. Все по-честному». Правда, от такой честности он почему-то впал в уныние. Но держался твердо. Все. Все! Еще только раз – и с этим покончено! Глава 10 Господин Стрепет поднял глаза от книги, поглядел на своего телохранителя устало и печально, как отец, донельзя утомленный поступками непутевого отпрыска. – Ты выяснил, куда он все время ездит? Рад качнул могучим плечом, выражая полное презрение. – Ну, выяснил. Город. Кабак. Девка. – Хм. Девка. Кабак. Все это как-то грязно, ты не находишь? – А чего? Дело молодое. А парень умный. В город не суется. Нашел себе дыру на окраине. – Что за девица, узнать не удалось? – Да кто их разберет. Есть там подавальщица одна, вроде ничего. – Все же это… хм… довольно странно. Вот так исчезать из-за какой-то подавальщицы. – Чего ж тут странного? Да и не исчезает он. Ночует в замке. – Да-да. Но все-таки, я думаю, стоит показать ему иную жизнь. – Э-э… Да я уж отстал от этого. – Поручи своим подопечным. Я полагаю, они знают места получше. * * * Временами Обру казалось, что он подхватил какую-то заразу. Будто сквозь него прорастает, ласково щекочет измученный мозг липкая цепкая паутина. Даже сознание временами мутилось, и все виделось нечетко, будто сквозь мутное слюдяное окошко. Кристально ясным оставалось только одно – яростная, неутолимая ненависть к князю.