Впрочем, Хорт был уверен, что господин Стомах не очень огорчится, обнаружив вместо вторгшихся свеев дохлого Харлама и его сотоварищей. Хорошая плюха городскому старшине, господину Баруху. Надо же, лучшего друга-приятеля поймали на грабеже и поджогах. Так что, ежели городская стража в Кривые Угоры заявится, ее там встретят как надо. Лежать на причале было хорошо. Главное, шевелиться не нужно. Солнышко светит, доски теплые. Обр смотрел на небо, на летучие облака, на взбудораженных тревогой чаек и, кажется, снова ненадолго забылся. Глава 17 Повелитель не спеша отворил тяжелую дверь. Послушно, один за другим, вспыхнули факелы. Вначале, давным-давно, он удивлялся этому, потом привык. Здесь, в подгорном покое, его занимала только доска. Отражение длинного ряда желтоватых огней в бархатно-черных клетках, мягкий золотистый отсвет на светлых. Доску он не видел уже больше недели. Накопились дела, которые можно было решить только лично. Но все фигуры стояли на верных, точно просчитанных позициях, и партия, которую он вел очень давно, тихая битва за полную власть над душой и разумом князя, а значит, и над этой несчастной страной должна была кончиться победой. Личной славы и почестей он не хотел, но власть, настоящая власть была нужна ему, ибо он и только он, один среди жестокого тупого быдла, знал, как распорядиться ею наилучшим образом, к вящей славе княжества и благополучию того самого быдла, которое, как непослушное дитя, постоянно требовало вразумления. Все было так хорошо продумано, что и поправлять ничего не требовалось. Фигуры двигались сами собой. Один ход влек за собой другой. Все же Повелитель, так, на всякий случай, достал из футляра легкую лопаточку, приблизился к доске – и глазам своим не поверил. Победа выглядела как жестокое поражение. Хуже. Полный разгром. Его сторонников теснили по всем направлениям. Ошибка?! Где? Где та малость, которая привела к краху? Крохотный камень, который зовут краеугольным, ибо без него рушится все здание. Хрупкая рукоять лопаточки хрустнула в стиснутых руках. Повелитель вздрогнул, с ужасом глядя, как змеится, ползет по древнему дереву черная трещина. Но он не был бы Повелителем, если бы не умел проигрывать. Обуздав гнев и справившись со страхом, он принялся шаг за шагом, будто распутывая хитроумно сплетенное кружево, перебирать ходы. Назад, назад, к самому истоку, в поисках места, с которого начала рушиться его постройка. Он медленно продвигался вдоль доски, пока не оказался у морских границ княжества, у самого Городища. Городской старшина, на которого опиралась вся комбинация, – на доске слон – заперт в угол и совершенно бесполезен. А где же младший отпрыск свейского рода Лаамов – на доске хитрый непредсказуемый конь? Нет на доске коня. И пешек, которые его прикрывали, тоже нет. Побит! Этого не могло случиться, но доска не лжет. Вестей из Городища дожидаться не меньше недели, но доске можно верить. Всегда. Итак, что мы имеем? Конь побит. Тьфу, то бишь Карл Лаам убит. Стало быть, из союзников Лаамы могут превратиться в противников. Вслед за Лаамами отвернутся Готланды, а высокородные Середовичи снова начнут юлить, выторговывая кусок пожирнее. Конь побит. Кем? Кем, песья кровь?! Повелитель склонился над доской, разглядывая фигуры. В самом центре кошмарного разгрома стояла пешка. Стояла против всех правил, прямо на скрещении линий. Он! Тот самый, из недобитых Хортов. «Вот так простая небрежность может оказаться роковой, – с трагической торжественностью помыслил Повелитель, – и даже изменить судьбы мира!» Но юному паршивцу, натворившему таких дел, на судьбы мира было плевать. Он снова спал. Видно, его пытались будить, потому что он жмурился, уворачивался и бормотал: «Отстаньте! Идите все лесом!» Повелитель всматривался в его грязную, синюшнобледную, но вполне довольную физиономию и не знал, впервые за много лет не знал, что делать. Сбросить его с доски? Было. Отправить туда, откуда он не сможет выбраться? Было. Сыграть против него сильными фигурами? При нынешнем раскладе они будут нужны в другом месте. Да и не поможет это. Наверняка не поможет. Не играет гаденыш по правилам. Вон стоит прямо на линии, и хоть бы что. Доска терпит. Повелитель осторожно тронул пешку лопаточкой, вернул на середину клетки. Может, лучше ее вообще не трогать? Впрочем, кроме игры есть ведь и настоящая жизнь, живые кони, обычные воины. Его собственные воины, например. Конечно, как это сразу в голову не пришло! Послать человек десять, для верности. А чтоб шустрый поганец никуда не делся, запереть его пока. Так, кто там у нас посильнее? Ах да, старый знакомый, господин Стомах – на доске ферзь. Герой десятка морских сражений, искатель северных островов, друг детства князя. К счастью, бывший друг. Управлять им трудно, а поссорить с князем и удалить из столицы было и того труднее. Ну, ничего, в Городище ему самое место. Таким, как он, морские границы надлежит охранять, а не политикой заниматься. Так-так, господин Стомах, посмотрим, как вы сумеете охранить одного паршивого мальчишку. * * * – Отстаньте, я спать хочу! – Потом поспишь, – прикрикнула Верка, – господин Стомах приказал рану твою осмотреть. – Осматривал я уже, – сонно пробормотал Обр. – Ерунда. – Откуда ты знаешь? – Что я, огнестрельных ран, что ли, не видел? – Где это ты их видел? – тут же прицепилась Верка. – Перевязать надо, – тихо, но упрямо сказала Нюська. – Да перевязал я, – простонал Обр-Лекса, приоткрыв один глаз. Так было хорошо, а тут опять лезут с глупостями. Над ним склонился щекастый дядя в черном господском камзоле. Борода на его солидных щечках росла отдельными лохматыми перьями, а цвет носа сразу наводил на мысли о свежем пиве. – Ты кто? – зевнул Обр, все еще надеясь, что тот отстанет. – Лекарь, – ответствовал дядя. – Ты, парень, эти деревенские замашки брось. В своих Угорах, или как их там, гнилому пню тыкать будешь. По мне, так сдохни прямо здесь, на причале, я не заплачу. Но у меня приказ. Господин начальник порта изволили лично распорядиться. Обр понял, что сопротивление бесполезно. Уж если господин Стомах изволили распорядиться лично, то из него веревки совьют, бантиком завяжут и на главной башне вывесят вместо флага. Он, кряхтя, встал, с удовольствием повис на чистеньком франтоватом лекаре всей своей грязной костлявой тушкой, позволил отвести себя в портовую караулку и усадить на лавку. Лекарь кривился и отворачивался, потому что пахло от Хорта далеко не розами, но живо разрезал заскорузлую штанину, размотал кровавые тряпки и принялся копаться в ране. Вытерпеть, конечно, можно все, Обр и терпел, сколько мог. А потом взвыл и попытался вмазать лекарю здоровой ногой. Лекарь прикрикнул на него и сунул стакан. Хорт выпил залпом. Думал – бражка, а оказалось – сонное зелье. Говорил Маркушка: нельзя пить из чужих рук. И верно, нельзя. * * * Проснувшись, он увидел над собой низкий свод в грубых швах каменной кладки и кусок нежно-голубого неба, перечеркнутый прутьями решетки. Схватили и опознали! Он тут же сел, намереваясь немедленно бежать. Конечно, это было глупо. Из каменной темницы так просто не убежишь. Спина и плечи сейчас же отозвались болью, прозрачно намекая, что лично они никуда бежать не намерены. В ногу же и вовсе будто вогнали железный лом. – Что ты? Больно? Может, принести чего? Хм. Верка. Ухватила за плечи и толкает назад. Уложить пытается. От боли Обр не стал сопротивляться, покорно улегся на что-то мягкое. Ладно, с ним все ясно. А вот сестру Жилы за что посадили? – Ты что здесь делаешь? – За тобой ухаживать осталась, – ласково сказала Верка, – господин лекарь строго приказал, когда проснешься – накормить как следует. У меня тут припасено в горшочке. Не остыло еще. Сам поешь или помочь? – Сам. Есть не очень хотелось, но Хорт лучше всяких лекарей знал, сколько крови из него вытекло. В таких случаях надо и правда есть побольше. Может быть, тогда голова перестанет кружиться и можно будет попробовать смыться отсюда. Верка поддержала его, подложила под спину взбитую подушку. Обр понял, что лежит не на лавке, а на самой настоящей кровати с тюфяком и одеялом. Такое случилось с ним впервые в жизни. А ничего, мягко. Вот только на окнах решетки и сводчатый потолок давит на голову, сводит с ума. – Где мы? – В Рычащей башне. Прямо над нами пушки стоят. Страх какие громадные. А в соседнем покое у них порох хранится. Там солдат с ружьем и никому ходу нет. Та-ак. Вот это попал. Наверху пушки, за дверью солдаты, а внизу… Внизу тоже от красных мундиров плюнуть некуда. К Рычащей башне примыкали городские казармы, которые осторожный последыш Свена всегда обходил за версту. Перевязанными, облепленными липкой мазью руками он принял у артельной кухарки горшочек, с трудом зажал ложку в кулаке и принялся торопливо есть. И зачем только его понесло в этот проклятый город? Надо было их одних послать. Дубина, испугался, что не справятся, не дойдут до начальства или ляпнут что-нибудь не то. Хотя нет. Нюську он одну не отпустил бы, а на ней все держалось. Сам он говорить был не мастер, а Верка с Родькой при виде господина начальника порта и вовсе растерялись. – Где наши? – Родька с господином Стомахом на лодье ушел, домой отправился. Хорту это не понравилось. Представилась Нюська, плывущая в Крутые Угоры на полной солдат лодье. Обидеть не обидят, а шутить начнут, слова всякие говорить станут. А Родька не защитник. Теленок он еще, Родька-то. Таким теленком последыш Свена и в семилетием возрасте не был. – А Нюська? – упрямо переспросил он. – Да здесь она, здесь, – недовольно проворчала Верка, – вон, в углу сидит, неделуха ленивая. У Обра прямо гора с плеч свалилась. И тут он вспомнил нечто важное. Совсем из головы вылетело с этим Харламом и его придурками. Он проглотил остатки хорошей, молочной каши, поскреб по глиняному дну ложкой. – Слышь, Вер, а можно еще? Не наелся я. – А как же, – встрепенулась Верка, – господин лекарь велел давать, сколько попросишь. Сейчас принесу. – Подхватила горшочек и убежала, громко стукнув дверью. Обр про себя отметил, что дверь не заперта и засова снаружи нет. – Нюська, – шепотом позвал он, – где ты там? По полу прошелестело, и в изножье появилась дурочка, остановилась, держась за грубо сколоченную занозистую спинку кровати. – Сюда садись, – Хорт похлопал по одеялу. Нюська отцепилась от спинки, робко подсела поближе. – Легче тебе? – Ниче мне не сделалось. На мне все быстро заживает. Сама знаешь. Этот дурак лекарь разбередил только. Больше не дамся.