Райнер с сочувствием положил Харви руку на плечо и проводил его к кухонному столу. – Вы очень нам помогли на пресс-конференции. После вашего выхода в эфир в диспетчерскую поступило около тысячи звонков, и среди них обнаружилось две версии, которые мы сейчас проверяем. Пока мы не имеем права разглашать первую версию, однако я могу рассказать вам о второй. Нам позвонила женщина и сказала, что нашла детский носок в автобусе, который идет по маршруту от автовокзала Чичестера в Делл Куэй, Бердхэм и Уэст-Уиттеринг. К сожалению, она подняла его и отдала водителю, поэтому на нем чужие отпечатки, но мы все равно отдали его на проверку судмедэкспертам. В больнице Элизабет делали анализ крови, поэтому у нас есть образцы ее ДНК. Мы проведем тесты и сопоставим данные, возможно, они совпадут. Также мы хотели бы, чтобы вы взглянули на носок, возможно, вы сможете его опознать. – Безусловно. А что насчет водителя? Он запомнил Джесси? – Харви с надеждой посмотрел на Райнера. – К сожалению, водитель работал в ночную смену, автобус, в котором сегодня утром нашли носок, уже направлялся в автопарк после последнего рейса. Мы пока не смогли связаться с водителем, но послали машину к нему домой и надеемся вскоре его найти. – Не понимаю, как Джесси вообще могла сесть на автобус? Камеры ведь же этого не засняли, верно? Есть только кадры, где она идет к вокзалу. – Есть вероятность того, что она прошла через железнодорожный вокзал и села на автобус в таком месте, где камер не было. Такое предположение довольно логично, учитывая, что больше на записях ее не видели. Мы считали, что она села на поезд, однако ни одна камера на платформах ее не засняла. – Стало быть, она могла направиться в Уиттеринг-Бэй? – Похоже на то. Связывает ли ее что-то с этим местом? – У меня раньше была ферма рядом с Уиттеринг-Бэй. Она называлась «Сивью», досталась мне в наследство от отца. Но я продал ее почти сорок лет назад, когда Джесси еще была ребенком. – Ферма «Сивью», – повторила Галт с другого конца комнаты и записала это в свой блокнот. – А вы туда когда-либо возвращались? – Не то чтобы часто – дорога в сторону бухты длинная и узкая, там часто бывают пробки. Отчасти поэтому я ее и продал. Но Джесси часто ездила туда вместе с Лиз на летних каникулах, поэтому она вполне могла туда отправиться. Постойте, вы сказали «сегодня утром»? Не могли же они там находиться все это время? Зимой там ужасная погода, холодно и дует сильный ветер. Я был там сегодня утром, выгуливал своих собак, тогда я еще не знал, что Джесси пропала. По дороге туда я пропустил тот автобус! Хотите сказать, что на нем могла ехать Джесси? – Харви изумленно уставился на детектива-инспектора Галт. Мысли его путались. – Но уже стемнело, мы не сможем разглядеть их в темноте. Если они сейчас в бухте, ее дочка замерзнет насмерть. Вы должны отправить поисковые команды на каждую остановку этого маршрута, она могла выйти где угодно, – Харви принялся взволнованно ходить по комнате. – Ну, для начала нам нужно убедиться в том, была ли она на этом автобусе, его маршрут покрывает обширную территорию. Как вы уже сказали, мы не сможем разглядеть их в темноте, поэтому, вероятнее всего, мы возобновим поиски на рассвете, когда получим отчет судмедэкспертизы и скоординируем поиски. – Но врачи сказали, что у Элизабет мало времени, что ее состояние серьезно ухудшится, если мы не найдем ее в течение двенадцати часов. – Мистер Робертс, на организацию поисковой операции нужно время. Нужно раздать снаряжение, создать сетку поисков, проследить, чтобы несколько поисковых групп не патрулировали один и тот же сектор, – детектив-инспектор Райнер взглянул на Галт. – Не могли бы вы проследить, чтобы несколько офицеров поехали сейчас в «Сивью», осмотрелись и поговорили с нынешними владельцами? – Конечно, – сказала детектив-инспектор Галт и вышла из комнаты. Харви покачал головой. – Мы не можем просто сидеть и ждать рассвета, пока они там умирают от холода. С таким же успехом можно ждать звонка с информацией о том, что были найдены их тела. Бездействуя, вы приговариваете Элизабет к смерти. – Несправедливо утверждать, что мы бездействуем. Если вы полагаете, что она может быть там, мы отправим на поиски полицейских с фонарями. Харви глубоко вздохнул. – Ладно, сейчас оденусь потеплее и поеду в бухту. Я возьму с собой парочку друзей, если вы не возражаете. – Думаю, было бы лучше, если бы вы остались здесь, мистер Робертс, на случай если нам поступит новая информация. – Если я кому-нибудь понадоблюсь, звоните. Детектив-инспектор Райнер проводил Харви взглядом и вскоре услышал, как тот с грохотом поднимается по лестнице. – Кто-нибудь ездил в больницу Святого Дунстана допросить ту старушку, о которой сообщила по телефону медсестра? – спросила, вернувшись, Галт. – Она не медсестра, она одна из сиделок в ее доме престарелых – Рози Джонс, если не ошибаюсь. Мы не были уверены, что у нас с ней получится поговорить со старушкой, врачи думают о том, чтобы переводить ее в отделение интенсивной терапии. Если читать между строк, то они не уверены, что у нее осталось много времени, – добавил Райнер. – Напомните еще раз, почему нас так заинтересовало это обращение? – спросила детектив-инспектор Галт. – Она видела Харви Робертса в дневных новостях и утверждает, что знает, где находится ее ребенок. – Ее ребенок, не ребенок Джессики? – уточнила детектив-инспектор Галт. – Нет, ее ребенок. Но старушка заявила, что знала Джесси, или скорее Джесси знала ее. По словам Рози Джонс, пару недель назад Джесси пыталась с ней связаться. Джесси пришла в дом престарелых, но старушка спала, а та не захотела ее будить. Потом Рози узнала ее по фотографии в дневных новостях. – Кто эта женщина? Откуда Джесси вообще ее знает? – детектив-инспектор Галт просмотрела записи в блокноте в поисках каких-либо подсказок, потом кивнула самой себе. – О’кей, я отправлю в больницу машину. Сообщите, когда с ней поговорят. На ферму уже выехали? – Да, – ответил детектив-инспектор Райнер. На лестнице послышались тяжелые шаги Харви. Спускаясь, он заметил, как один из полицейских, неся к выходу коробку с его вещами, взял со стола в коридоре фотографию Джесси и Лиз. Проследовав за ним, Харви еще раз взглянул на двух улыбающихся на снимке женщин и разглядел на заднем фоне «Сивью», их домик у моря, возвышающийся на прибрежных скалах. Ну конечно же, она отправилась в бухту Уиттеринг. Как он мог быть так слеп все это время? Преградив полицейскому путь, Харви достал из коробки рамку с фотографией своей жены и дочери и вышел за дверь в спускающуюся на город ночь. Глава восемнадцатая Гарриет Январь 1947 года Гарриет Уотерхаус стояла на подъездной дороге перед особняком Норткот и наблюдала за тем, как ее мужа в смирительной рубашке и под действием успокоительного увозят на скорой в психиатрическую лечебницу Гринуэйс. Почувствовав на себе чей-то взгляд, она взглянула наверх и увидела Сесилию Бартон, которая в изумлении смотрела на нее в окно своей спальни. Она была бледная, как привидение, и ее била дрожь. Встретившись с Гарриет взглядом, Сесилия прижала ладони к оконному стеклу и раскрыла рот в беззвучном вопле. – Ты в порядке, дорогая? – К Гарриет повернулась старшая горничная, заталкивавшая обратно любопытных слуг, вышедших посмотреть, отчего такой переполох. – Да. Мне просто нужна минутка, если позволите, – с трудом выговорила Гарриет и бросилась по холодным коридорам в свою спальню, где свернулась в маленький клубок на кровати. Обхватив голову руками и закрыв глаза, она попыталась осмыслить все то, что произошло утром, хотя и догадывалась, что память об этих событиях будет мучить ее еще много лет. Она раскладывала одежду, которую Сесилия должна была надеть в тот день, когда услышала, как кто-то снаружи бежит по каменной плитке коридора. Зная, что бегать в особняке Норткот было запрещено, Гарриет с ужасом почувствовала, что в доме случилось что-то неладное. Когда в дверь заколотили руками, она с тревогой открыла ее и увидела одну из служанок, запыхавшуюся и бледную. – Прошу прощения, что побеспокоила вас, миссис Уотерхаус, – пробормотала она, пытаясь перевести дух, – но мистер Джеймсон сказал вас позвать. На кухне произошел несчастный случай, ваш муж был там. Как бы Гарриет ни торопилась добежать до нужного крыла, к тому моменту, когда она оказалась у двери в кухню, Джейкоб заблокировал ее изнутри колодой для рубки мяса, и никто не мог ни войти, ни выйти. Изнутри был слышен только крик поварихи. – Что происходит? – спросила она мистера Джеймсона, старшего лакея, который молотил по двери кулаками и кричал, чтобы его впустили внутрь. – Ваш муж заперся с Бетти. Кажется, он убежден в том, что немцы оккупировали дом, а виновата в этом Бетти, которая якобы их укрывала. Он вырвал из стены телефон, поэтому мы не можем позвонить в полицию, а когда он закрывал дверь, я видел, что он держал у ее горла нож. Гарриет в ужасе посмотрела на старшего лакея и, пошатнувшись, оперлась рукой о холодную каменную стену. Коридор снова наполнился пронзительными криками поварихи. Она повернулась к молодой служанке, вызвавшей ее из спальни Сесилии. – Мэри, беги в конюшню и скажи Сэму, чтобы он ехал на велосипеде в город и вызвал полицию. Пусть скажет, что в поместье Норткот случилась беда, нужна срочная помощь. Иди сейчас же, да поторопись. И не возвращайся со словами, что не можешь его найти. Если его нигде нет, поезжай ты. – Хорошо, миссис Уотерхаус. Гарриет подошла к кухонной двери, попросила мистера Джеймсона отойти и тихонько постучалась. – Джейкоб? Это я, Гарриет. Пожалуйста, открой дверь. Ты пугаешь Бетти. Отпусти ее, Джейкоб. Я знаю, что ты не хочешь ей зла. Она просила и умоляла его выйти, но все было тщетно. И тогда, стоя у двери и пытаясь смириться с ужасом от того, что Джейкоба, скорее всего, должны были поместить в психиатрическую лечебницу, она начала вспоминать все, что происходило в последние несколько месяцев, отчаянно размышляя о том, что она могла сделать, чтобы это предотвратить. Несмотря на то что Джейкоб полностью от нее отдалился и уже полгода жил в сарае, она все еще старалась навещать его. Однако в какой-то момент Гарриет осознала, что каждый ее визит только злил его еще больше, в то время как гнездышко, которое он соорудил себе на чердаке сарая и куда он принес парафиновую лампу, книги и одеяла, приносило ему, казалось, что-то вроде умиротворения. Поэтому в последнее время у Гарриет стали опускаться руки и она оставила своего одичавшего мужа в покое, чему тот, видимо, был только рад, – лишь бы она держалась от него подальше. Крики Бетти затихли, и мистер Джеймсон снова начал колотить в дверь. Гарриет представила себе сцену на кухне, то, как налились от злобы карие глаза ее мужа, разбросанную по всей кухне утварь, повариху, которая оставила все попытки высвободиться из его рук и замолкла в ужасе за свою жизнь. Во всем этом была виновата именно она. Зная, как сильно им была нужна эта работа, она делала все возможное, чтобы скрывать от других поведение Джейкоба, молясь о том, чтобы со временем его состояние улучшилось. Во многом успех ее плана зависел от того, будут ли у мистера Бартона жалобы, однако Джейкоб, мучившийся от бессонницы, работал до двенадцати часов в день, а недавно даже был повышен до должности старшего смотрителя. Судя по слухам, ходившим между слуг, он был самым трудолюбивым смотрителем из всех, кто когда-либо работал в особняке Норткот. Более того, с тех пор как Джейкоб исчез из жизни Гарриет, она смогла круглосуточно ухаживать за женой мистера Бартона, которую он с недавних пор стал называть «надоедливой», и усердие Гарриет не могло не радовать хозяина дома. Прошло, казалось, несколько часов, и Гарриет уже охрипла от попыток докричаться до Джейкоба через закрытую дверь, когда наконец послышался вой сирен, и она, как в тумане, бросилась к главному входу и увидела, как по подъездной дороге к особняку несутся три машины: две полицейских и скорая. Из машин вышло больше десятка людей, которые, минуя Гарриет, бросились к дому. В считаные секунды полицейские выломали дверь на кухню, прижали Джейкоба к полу и воткнули ему в ягодицу огромную иглу. Накинув ему на плечи коричневый плед, его повели мимо нее, и Гарриет с ужасом поняла, что он почти без сознания. Когда она протянула к нему руки, он впервые за долгое время не отшатнулся от нее и со слезами на глазах попросил у нее прощения за то, что совершил. Все это время Гарриет знала, что Джейкоб никогда не оправится от своего недуга, однако она убедила себя в том, что в последнее время его жизнь стала гораздо спокойнее – вот уже больше года он жил вдали от войны, вдали от города, и, казалось, находил умиротворение в работе по хозяйству. Помимо того эпизода в сарае, Джейкоб никогда и ни к кому не проявлял своей жестокости. Эпизод в кухне стал для Гарриет полнейшей неожиданностью. Высокий мужчина в твидовом пиджаке и с впавшими щеками вышел из машины скорой помощи и протянул ей свою руку. – Меня зовут Филипп Пул. Я один из соцработников в психиатрической лечебнице Гринуэйс, и я буду следить за тем, чтобы за вашим мужем хорошо присмотрели. В нашей лечебнице есть отделение для пациентов, страдающих от военного невроза, и поскольку ваш муж находится в довольно тяжелом состоянии, мы хотели бы госпитализировать его и понаблюдать за его состоянием в течение нескольких дней. Гарриет беспомощно взглянула на мужчину, который был заметно выше нее и отбрасывал на нее тень исполинских размеров. – Что вы с ним будете делать? Он никогда бы не навредил Бетти. Это война во всем виновата, не он. – Пока мы не будем предпринимать никаких действий. Подозреваю, что он уже долгое время плохо спит, поэтому мы назначим ему лекарство, которое поможет справиться с его бессонницей. Затем мы подумаем о других методах лечения. – Пожалуйста, не применяйте к нему шоковой терапии, – взмолилась она, приблизившись к врачу и понизив голос, чтобы их не услышали другие. – Ему просто нужно отдохнуть. Я не хочу, чтобы вы к ней прибегали. – Несмотря на то что Гарриет пыталась держать себя в руках, при мысли о том, что они могли сделать с ее мужем, по ее щекам потекли слезы испуга.