Жаль. — Я знаю, что она неподалеку, — медоточиво проговорил Аэрон. — У нее сильный запах, что даже сейчас зовет меня в бой. Рейес отступил назад, охраняя единственный выход. Охраняя ее. Аэрон закрыл глаза, ее предсмертные крики внезапно зазвенели в его ушах. «Не делай мне больно. Пожалуйста, не делай мне больно», — умоляла бы она. Сообразив, что к чему, он нахмурился. Это не ее крики. Они были настоящими, они были воспоминаниями, и она принадлежали другой. Каждый вопль уподоблялся пьянящей ласке, что услаждала его ничтожные чувства. Ясно, что кому бы он ни причинил боль — убил? — это принесло ему удовольствие. Аромат крови наполнил его нос, сладкий и бодрящий, словно теплая ночь после мучительно холодного дня, нежный свет луны после слишком долгого пребывания под палящими лучами солнца. Он будто перенесся отсюда, словно опять возвышался над ее телом, насмехаясь на ее слабостью. Это не ты. Ты ненавидишь это, ненавидишь того, кем ты стал. Некогда — вечность тому назад? — он наблюдал за смертными, восхищаясь отличиями меж их жизнями и его собственной. Он часто призывал смерть, но скорее всего он будет существовать вечно. Они понемногу умирали каждый день, но все же владели жизненной энергией, какой у него никогда не было. Они были слабы; он — силен. Все же они не боялись смеяться и любить. Любить так, будто они не понимали, что могут лишиться всего в считанные секунды. «Почему?», — всегда гадал он. Он долго жаждал получить ответ, но это так и не случилось. И вот сейчас он радовался воспоминаниям о пытке одной смертной и предвкушал неизбежную смерть другой. Даже демон Гнева находил его позицию странной и неправильной. Аэрон не забыл, как они вместе демоном сопротивлялись этим мрачным побуждениям к насилию. Поначалу. Но боги победили, и, в конце концов, они подчинились. Теперь смерть струилась в его венах, более густая, чем кровь, превращаясь в единственную причину его существования. — Тебе понравится, если я буду умолять? — напряженно спросил у него Рейес. «Понравиться ли?», — усмехнулся Аэрон, впервые за много недель испытав вспышку веселья. Предположил, что понравится. Гордый, высокомерный Рейес не склонялся ни перед кем. Заставить его сделать это здесь и сейчас, было бы впечатляющим. — Мне, мне понравиться, — захлопал в ладони Легион, раздражая слух Аэрона. Рейес не колебался. Упал на колени. — Пожалуйста, — слово скорее походило на рык зверя. — Скажи мне, где они. Едва Легион загоготал, Аэрон перестал улыбаться, понимая, что его не впечатляет стоящий на коленях друг. Напротив ему стало стыдно. — Ты любишь ее? — Нет, — неистовый отрицательный жест головой. — Я не могу. Лжец! Так оно и есть. Иначе, зачем бы ему так унижаться, если он никогда не делал этого ради кого-то другого? Даже ради Повелителя. Аэрон и Рейес были там в тот день, когда Ловцы отрубили голову их другу Бадену. Они с ужасом взирали, как на воина напали из-за спины, мгновенно перерезая горло. Они бросились к нему, вопящие, разъяренные, отчаявшиеся, готовые к битве. Но они не умоляли Ловцов остановиться. Они не просили за жизнь Бадена. Они просто напали. Спасли бы мольбы жизнь хранителя демона Недоверия? Вряд ли, но почему они даже не попытались? Они любили Бадена как брата и с его смертью утратили те крупицы человечности, что они сумели спасти от своих демонов. — О чем ты думаешь? — спросил коленопреклоненный Рейес. — О худшей ночи в моей жизни, — сознался он. — Об открытии ларца. — Нет. О Бадене. Чувство вины засело в нем с той с кошмарной ночи. Вины за то, что он не сумел защитить друга. Вины за то, что наказал только нескольких виноватых перед тем, как отойти от войны с Ловцами, надеясь отыскать островок мира в бесконечности хаоса и смерти в то время, как он не заслуживал его. «Я никогда не любил никого настолько, чтобы сражаться за него, воевать или умолять» — Он был хорошим другом, — сказал Рейес. — Теперешние мы ему бы не понравились. — Он бы смотрел на нас с сожалением во взоре своих желтых глаз. Мы бы не обратили на него внимания, потому что он хотел бы, чтобы мы пожали руки и помирились, а потому он бы ударил нас кинжалом, чтобы привлечь наше внимание. — Да уж он не переносил, когда на него не обращали внимания. — Да. Они, молча, смотрели друг на друга. Рейес не шевелился, оставаясь на коленях. Он будет так стоять, пока Аэрон не расскажет ему желаемого, в этом Аэрон был уверен. Но если он скажет Рейесу, где женщины, а тот сумеет спрятать их от него, Аэрон навсегда останется таким. Никогда не станет нормальным, никогда не познает ничего другого, кроме жажды крови. — Пожалуйста, — новый рык. Легион обвился вокруг его плеч и грудной клетки наподобие змеи, затем уткнулся подбородком в приподнятое колено Аэрона. — Это не очччень весссело. Почему мы не можем поиграть? Выпить? — Вскоре, — сказал Аэрон. Затем обратился к Рейесу: — Скажи девушке подойти к решетке. Наконец-то Рейс вскочил на ноги. Мотнул головой, черная шевелюра взметнулась, а в лице промелькнула паника. — Нет. Она… — Здесь. Я здесь. Аэрон повернул голову на звук этого решительного женского голоса. Рейес подскочил к ней, закрывая собой и не впуская в камеру. Аэрон нахмурился. — Отойди. Я не причиню ей вреда. Не сейчас. Казалось, воин спорил сам с собой, замерев на месте. Наконец-то он отступил на шаг, позволяя Аэрону взглянуть на девушку. Как и было приказано, она встала у решетки, вцепившись в нее так, что костяшки побелели. Демон Гнева воскрес к жизни, вышагивая по темнице Аэронового разума, дрожа в предвкушении. Действуй. — Нет, — ответил он сквозь сжатые зубы. Действуй! Она здесь, она наша. — Нет! Легион погладил его виски, и вопли превратились в простой шепот. — Что? — спросила Даника, переводя непонимающий взгляд с него на маленького демона. Рейес опять встал перед ней, выжидая. Изящные пальчики легли на его плечо и нежно оттолкнули его в сторону. Воин мог устоять, остаться на месте — и напряженное выражение его лица заявляло, что этого он и хотел — но отступил в сторону. Аэрон опять уставился на Данику. Она была невысокой, едва доходила до Рейесового плеча. Светлые волосы обрамляли лицо, и зеленые глазищи сверкали подобно изумрудам. Кичливо вздернутый нос, как у королевы, ожидающий выполнения любого каприза своими слугами. Стройная, даже немного худая, с ангельским личиком, но выражение его не было мягким. Жесткая целеустремленность исходила от нее. — Ты все еще хочешь моей смерти, — сказал он. — Да. У нее были красные припухшие губки, очевидно, ее целовали и совсем недавно. Взгляд Аэрона переметнулся ко рту Рейеса. С ним была та же история. Он бы не сказал, что эта смертная была в Рейесовом вкусе. Да и он вряд ли подходил ей. Но он почувствовал напряжение между ними еще во время первого ее пребывания в крепости. Оно усилилось сейчас. Рейес даже назвал эту женщину своей. Они были врагами, а все же влюбились друг в друга. «Как мило», — про себя хмыкнул он. Но глубоко в душе ощутил нотку… тоски?