Вдруг все вокруг потонуло в реве несущих винтов. Яркий свет прожекторов залил землю. Прибыла Джулия на «Артуре Эвансе». Джеймс перенес обмякшее тело Мэгги на борт челнока. Кожа ее стала на ощупь грубой, словно обожженной. – Джулия, подготовь камеру для стаза. Мэгги, не бойся, тебе просто придется немного поспать. Устроившись в безопасности в камере, Мэгги кивнула и закрыла глаза. Джеймс умирал от жажды, у него кружилась голова, он чувствовал себя бесконечно уставшим. Напоследок он еще раз взглянул на навигационную панель, собираясь передать управление Джулии, чтобы самому забраться в камеру для стаза. На панели тревожно мигали красные лампочки. Неисправность оборудования. Выход на орбиту планеты – операция деликатная. Любые, даже самые незначительные, ошибки недопустимы. На мгновение Джеймса захлестнула бесконечная злость – на самого себя, на строителей этого хранилища, на погибшую цивилизацию Пи Баэо, на Вселенную. Они с Мэгги погибнут, убитые древней загадкой, которую он не успел разгадать вовремя. – Мне совсем не страшно, – хрипло прошептала в полудреме Мэгги. Джеймс посмотрел на спящую дочь. У нее на лице появилась слабая улыбка. Она полностью доверяла ему. Джеймс понял, что должен сделать. Он был готов – он всегда был готов, хотя и не сознавал этого. Он заглянул в камеру. Когда Мэгги проснулась от его прикосновения, он смахнул с ее лица волосы и поцеловал в лоб. – Слушай меня внимательно, Мэгги. Как только я выведу челнок на орбиту, Джулия подаст сигнал бедствия. Через несколько месяцев сюда прибудут специалисты по терраформированию и заберут тебя. Не беспокойся, Джулия будет поддерживать тебя в анабиозе до тех пор, пока ты не окажешься в настоящей больнице. Тебя вылечат, и ты будешь как новенькая. – Папа, извини, что так получилось. – Все в порядке, моя милая. Ты импульсивная и хочешь получить ответы на все вопросы. Совсем как я. – Джеймс помолчал. – Нет, ты лучше меня. Ты всегда понимала, в чем главное. – Когда я проснусь, мы будем вместе исследовать Вселенную и рассказывать всем истории умерших миров. Сделав глубокий вдох, Джеймс задержал его в себе. Мэгги должна была знать правду. – Мы с тобой больше не увидимся, малышка. Я навсегда прощаюсь с тобой. – Что? – Мэгги попыталась усесться. Джеймс силой ее остановил. – Доверять Джулии вести челнок слишком опасно. Радиация вызвала многочисленные неисправности оборудования. В общем, именно это и стало причиной аварии. Я должен буду вести корабль в ручном режиме, с помощью аналогового управления. К тому времени как я выведу его на орбиту, лучевая болезнь поразит мой организм настолько, что стаз уже ничем не поможет. Я умру, Мэгги. Извини. – Нет! Пусть корабль поведет Джулия! Ты должен быть здесь, вместе со мной! Я не могу потерять обоих… – Ты была лучшей загадкой из всех, какими я занимался, – перебил ее Джеймс. – Я тебя люблю. Прежде чем Мэгги успела что-либо сказать, он закрыл крышку камеры. Его лихорадило, у него начинался бред. Он представил себе, как безжалостные лучи вспарывают его тело – остаточное тепло погибшей цивилизации. Но он не испытывал ни страха, ни печали, ни злости. Даже умирая, народ Пи Баэо пытался спасти тех, кто придет следом. И вот сейчас он делал то же самое для своей дочери. Эта история всегда будет иметь смысл – это послание нужно передавать дальше, даже в холодной, черной и умирающей Вселенной. Кометы на небе были такими яркими. Скоро все начнется сначала. Джеймс потянул рычаг управления на себя и почувствовал, как планета осталась позади. Вырезание На вершине горы, выше облаков, монахи храма Сю годами вырезают слова из священной книги. Вера монахов родилась давным-давно. Они знают это из пергамента, на котором написана Книга, хрупкого, растрескавшегося, местами испорченного водой, так что читать написанное нелегко. Настоятель, старейший монах в храме, вспоминает, что Книга уже была такой, еще когда он только пришел сюда юным послушником. – Эта Книга написана людьми, общавшимися и говорившими с богами. – Трясущийся настоятель дает своим словам впитаться в сердца молодых монахов, сидящих перед ним ровными рядами. – Они записали то, что помнили, из своего опыта, а посему читать Книгу – это снова слушать голоса богов. Молодые монахи прикасаются лбами к каменным плитам пола, молитвенно распластав руки. Но монахам также известно, что боги частенько говорили туманно, а человеческая память – инструмент хрупкий и деликатный. – Вспомните друга своего детства, – продолжает настоятель. – Мысленно представьте себе его лицо и опишите его, приведя столько подробностей, сколько сможете. А теперь снова представьте это лицо. Оно неуловимо изменилось у вас в памяти. Слова, которые вы использовали, чтобы его описать, заменили какую-то часть ваших воспоминаний. Процесс вспоминания – это процесс извлечения, и, занимаясь этим, мы стираем и заменяем оригинал. Точно так же обстояло дело с теми, кто составлял эту Книгу. В своем страстном рвении они записывали то, что считали правдой, однако многое они исказили. Они ведь были только людьми. Мы изучаем слова Книги и размышляем над ними, для того чтобы извлечь истину, погребенную во многих слоях метафор. Настоятель гладит свою длинную седую бороду. – И поэтому каждый год монахи после долгих споров и обсуждений принимают решение, какие новые слова нужно вырезать из Книги. После этого обрезки пергамента сжигаются как подношение богам. Монахи верят, что так, отделяя лишнее и раскрывая книгу внутри книги, повествование внутри повествования, они и сами общаются с богами. На протяжении десятилетий книга становится легче, ее страницы, изрешеченные вырезками, дырами, пустотами там, где прежде покоились слова, стали похожи на филигрань, на кружева, на рассыпающиеся пчелиные соты. – Мы стремимся не помнить, а забыть, – говорит настоятель, вырезая из Книги очередное слово. * * * вера хрупкая, испорчена людьми, которые тонут в ровных рядах. воспоминаний, прикасаемся, молимся. знаем, что память хрупкая и нежная. детство воскрешает тех, кто был погребен под слоем метафор. соглашаемся с вырезками, дырами, пустотами.