* * * Детям разрешили гулять до полуночи. Люси попросила меня не провожать ее, и я уступил, предоставив ей свободу. Кэрол не может найти себе место от тревоги. Она пробует читать, но вот уже час смотрит на одну и ту же страницу. – Да не волнуйся ты! – стараюсь успокоить ее я. Кэрол пробует улыбнуться, но не может скрыть беспокойство. Она поднимает взгляд на часы на стене у меня за спиной. Я тоже оборачиваюсь. – Такое ощущение, что сейчас не одиннадцать, а значительно позже, ты не согласна? – Нет, – отвечает Кэрол. – Нисколько. Не понимаю, что ты хочешь сказать. В ее голосе звучит отчаяние. В глазах страх. Она близка к панике. Я открываю дверь и выхожу на улицу. Вокруг темно. С годами небо стало значительно чище, и звезд теперь на нем гораздо больше. Но я ищу луну. Ее нет там, где она должна быть. Я возвращаюсь в дом и прохожу в спальню. Мои старые наручные часы, которые я больше не ношу, потому что редко когда требуется знать точное время, лежат в ящике ночного столика. Я достаю их. Уже почти час ночи. Кто-то перевел часы в гостиной. Кэрол стоит в дверях спальни. Свет у нее за спиной, поэтому лица ее я не вижу. – Что ты наделала? – спрашиваю я. Я испытываю не злость, а лишь разочарование. – С тобой Люси говорить не может. Она считает, что ты не станешь ее слушать. Теперь злость поднимается во мне горячей желчью. – Где они? Кэрол лишь молча качает головой. Я вспоминаю, как Люси попрощалась со мной. Вспоминаю, как осторожно она шла к велосипеду Джека, придерживая свою пышную юбку, такую просторную, что под ней можно было спрятать все что угодно – например, смену одежды и удобную обувь для того, чтобы пойти в лес. Я вспоминаю слова Кэрол: «Ну вот вы и готовы». – Теперь уже слишком поздно, – говорит Кэрол. – Лора заберет их. – Уйди с дороги! Я должен ее спасти! – Спасти ради чего? – Внезапно Кэрол приходит в ярость. Она не двигается с места. – Это игра, шутка, воспроизведение того, чего никогда не было! Разве ты ездил на выпускной вечер на велосипеде? Разве слушал только ту музыку, которую в молодости слушали твои родители? Разве ты рос с мыслью о том, что единственной профессией в жизни будет обшаривать опустевшие города в поисках всего, что может пригодиться? Нашего образа жизни давно нет, он умер, кончился! Что ты прикажешь делать Люси, когда через тридцать лет этот дом развалится? Что она должна будет делать, когда закончится последний пузырек аспирина, когда последняя железная кастрюля проржавеет насквозь? Ты обречешь ее и ее детей на жизнь, наполненную одним только рытьем в мусорных кучах? Ты хочешь, чтобы они год за годом сползали вниз по технологической лестнице до тех пор, пока не растеряют весь прогресс, достигнутый человечеством за последние пять тысяч лет? У меня нет времени спорить с ней. Нежно, но твердо я кладу руки ей на плечи, готовый отстранить ее в сторону. – Я останусь с тобой, – говорит Кэрол. – Что бы ни случилось, я останусь с тобой, поскольку так горячо тебя люблю, что не боюсь смерти. Но Люси – ребенок. Ей нужно дать шанс на что-то новое. Силы покидают меня. – Ты вывернула все наизнанку. – Я смотрю в глаза Кэрол, стараясь вернуть ей веру. – Жизнь Люси придает смысл нашей жизни. Внезапно Кэрол становится обмякшей и спускается на пол, беззвучно всхлипывая. – Отпусти ее, – тихо произносит она. – Просто отпусти! – Я не могу сдаться, – отвечаю я. – Я человек. * * * Выехав за калитку, я отчаянно кручу педали. Луч света фонарика, который я стараюсь удержать в руке, не выпуская руль, судорожно мечется из стороны в сторону. Но мне хорошо знакома эта дорога в лес. Она ведет на ту самую поляну, где когда-то поднялась в челнок Лора. Впереди яркий свет, нарастающий рев двигателей. Я выхватываю пистолет и делаю несколько выстрелов в воздух. Рев двигателей стихает. Я выезжаю на поляну, под небом, полным ярких холодных точек-звезд. Соскочив с велосипеда, я отбрасываю его в сторону. Челнок стоит посреди поляны. Люси и Джек, уже в повседневной одежде, застыли у открытого люка. – Люси, милая, вернись! – Папа, извини, я ухожу. – Нет, ты никуда не летишь! Из динамиков челнока раздается синтезированный электроникой голос Лоры. – Брат, отпусти ее! Она должна иметь возможность увидеть то, что не желаешь видеть ты. А лучше присоединяйся к нам! Мы так по тебе соскучились! Я не обращаю внимания на нее – на это. – Люси, там нет будущего. Того, что тебе обещают машины, в действительности не существует. Там нет детей, нет надежды – лишь бесконечное неизменное подобие существования в качестве фрагментов компьютера. – У нас уже есть дети, – произносит копия голоса Лоры. – Мы придумали, как создавать детей сознания, уроженцев цифрового мира. Ты должен прийти сюда и познакомиться со своими племянниками и племянницами. Это ты цепляешься за существование, в котором ничего не меняется. А мы сделали следующий шаг в эволюции человечества. – Если ты не человек, ты не способна ничего ощущать. – Я качаю головой. Не надо мне было заглатывать приманку и вступать в спор с машиной. – Если ты уйдешь, – говорю я Люси, – твоя смерть станет бессмысленной. Мертвые одержат победу. Я не могу этого допустить. Я поднимаю пистолет и целюсь в Люси. Я не отдам своего единственного ребенка мертвым. Джек пытается заслонить ее собой, но Люси отстраняет его. Ее глаза наполнены скорбью, и свет в кабине челнока окрашивает ее волосы золотом, как у ангела. Внезапно я понимаю, как она похожа на мою мать. Мамины черты лица, пройдя через меня, вновь ожили в моей дочери. Вот так должна проходить жизнь. Родители, дети, внуки – каждое поколение освобождает дорогу следующему на бесконечном пути в будущее, к прогрессу. Я вспоминаю, как у мамы отняли свободу выбора, как ей не дали умереть по-человечески, как мертвые сожрали ее, как она стала частью их бесконечных циклов, бездушных алгоритмов. Лицо моей матери из воспоминаний накладывается на лицо моей дочери, моей милой, невинной, глупой Люси. Я крепче сжимаю пистолет. – Папа, – говорит Люси, ее лицо такое же спокойное, как и мамино лицо много лет назад. – Этот выбор делаю я, а не ты. * * * Когда Кэрол выходит на поляну, уже утро. Теплый солнечный свет, проникающий сквозь листву, покрывает пятнами пустой круг травы. На кончиках травинок висят капли росы, и в каждой из них застыло миниатюрное изображение мира. Тишина заполняется пением пробуждающихся птиц. Мой велосипед валяется на земле, там, где я его бросил. Кэрол молча садится рядом со мной. Я касаюсь ее плеча, привлекаю ее к себе. Я не знаю, о чем она думает, но нам достаточно просто сидеть вот так, прижавшись, согревая друг друга своим теплом. Слова не нужны. Мы обводим взглядом девственно-чистый мир – сад, унаследованный от мертвых. Впереди у нас все время мира. Настоящие художники – Вы добились значительных успехов, – заметил художественный директор Лен Палладон, просматривая резюме Софии. София щурилась в лучах золотистого калифорнийского солнца, падающих на нее в огромные окна зала совещаний. Ей хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что это ей не снится. Она здесь, честное слово, в святая святых киностудии «Семафор пикчерс», на собеседовании с легендарным Палладоном. Девушка облизнула пересохшие губы. – Я всегда хотела снимать кино. В самый последний момент она прикусила язык, не добавив: «для «Семафора». Ей не хотелось, чтобы сложилось впечатление, будто она на грани отчаяния.