Фоновой музыки нет, как нет и криков экзотических птиц Юго-Восточной Азии. Вместо этого твой слух заполнен взволнованными голосами и криками. Язык ты не понимаешь, однако напряжение в голосах говорит тебе, что это призывы к близким – не отставать, к друзьям – быть осторожными, к престарелым родственникам – не спотыкаться. Над головой проносится пронзительный вой, и поле впереди и слева взметается огненными взрывами, более яркими, чем рассвет. Земля вздрагивает; ты падаешь в скользкую грязь. В воздухе опять звучат завывания, и новые снаряды взрываются вокруг, отчего у тебя трясутся кости. В ушах стоит звон. Мать подползает и накрывает тебя своим телом. Благословенная темнота отрезает хаос. Громкие, пронзительные крики, проникнутые ужасом. Наполненные болью стоны. Ты пытаешься сесть, однако неподвижное тело матери прижимает тебя к земле. Ты напрягаешься, сдвигаешь ее тяжесть и выбираешься из-под нее. Затылок матери превратился в кровавое месиво. Твоя малышка-сестра лежит на земле рядом и плачет. Повсюду вокруг люди мечутся в разные стороны, кто-то пытается захватить с собой свои пожитки, но брошенные тюки и чемоданы валяются по всему полю рядом с неподвижными телами. Со стороны лагеря доносится ворчание двигателей, и сквозь буйную колышущуюся растительность ты видишь колонну солдат в камуфляже, с оружием наготове. Какая-то женщина указывает на солдат и кричит. Кто-то останавливается и поднимает руки. Раздается выстрел, следом за ним другой. Подобно опавшим листьям, гонимым порывом ветра, толпа бросается врассыпную. От ног пробегающих мимо людей грязь летит тебе в лицо. Сестренка плачет еще громче. Ты кричишь «Стойте! Стойте!» – на своем языке. Ты пытаешься ползти к малышке, но кто-то спотыкается о тебя и падает, придавливая тебя к земле. Ты пытаешься руками защитить голову от бегущих ног и сворачиваешься в клубок. Кто-то перепрыгивает через тебя, другие пытаются, но неудачно, и больно ударяют тебя. Новые выстрелы. Ты выглядываешь сквозь пальцы. Тут и там фигуры падают на землю. Пространства для маневра в бегущей толпе нет, и там, где упал один человек, тотчас же образуется целая куча упавших. Все толкают, пихают, стараясь поместить кого-нибудь – все равно кого – между собой и пулями. Нога в облепленном грязью кроссовке резко опускается на твою спеленутую сестренку, ты слышишь леденящий душу хруст, и ее плач резко умолкает. Владелец кроссовка задерживается на мгновение, но затем неудержимая толпа увлекает его вперед, и ты теряешь его из вида. Ты кричишь, но тут что-то с силой ударяет тебя под дых, и ты теряешь сознание. Учащенно дыша, Тан Цзяньвень сорвала с себя гарнитуру. Трясущимися руками она расстегнула молнию иммерсионного костюма. Ей удалось наполовину стянуть его с себя, но затем она полностью обессилела. Свернувшись в клубок, Цзяньвень лежала на столе, способном перемещаться во всех трех плоскостях. Следы от иммерсионного костюма на ее мокром от пота теле блестели темно-красными полосками в слабом белесом свечении компьютерного экрана – единственного источника света в темной квартире-студии. Какое-то время молодая женщина старалась отдышаться, затем начала всхлипывать. Хотя глаза у Цзяньвень были закрыты, она по-прежнему видела мрачное выражение лиц солдат, кровавое месиво, в которое превратилась голова ее матери, изуродованное тело малышки, затоптанной насмерть. Перед тем как надеть иммерсионный костюм, девушка отключила систему безопасности и удалила амплитудные фильтры из схем, отвечающих за боль, рассудив, что будет неправильно воссоздавать ужасы, выпавшие на долю беженцев из Муэртьена, ограничив восприятие боли. Аппарат виртуальной реальности предназначался для наиболее полного воспроизведения чувства сострадания. Ну разве можно сказать, что она побывала на месте этих несчастных, не испытав всего того, что довелось пережить им? В щель между занавесками проникал свет ярких неоновых огней ночного Шанхая, рисующий на полу резкие, беспощадные радуги. Здесь переплетались виртуальное богатство и реальная алчность мира, безразличного к смерти и боли в джунглях Юго-Восточной Азии. Цзяньвень порадовалась тому, что не смогла позволить себе еще и приставку, воздействующую на систему обоняния. Медный запах крови, смешанный с гарью пороховых газов, доконал бы ее раньше времени. Запахи воздействуют на самые потаенные глубины мозга, пробуждая первобытные чувства, подобно мотыге, которая разбивает онемевшие комья современности, открывая копошащееся розовое месиво раненых дождевых червей. Наконец Цзяньвень встала, полностью стянула с себя иммерсионный костюм и заковыляла в ванную. Она вздрогнула, услышав гул воды в трубах, напомнивший шум приближающихся сквозь джунгли двигателей. Даже под горячими струями душа девушка поежилась от холода. – Нужно что-то сделать, – пробормотала она. – Мы не можем этого допустить. Я не могу этого допустить. Но что она могла сделать? Мир практически не обращал внимания на войну центрального правительства Мьянмы с повстанцами из числа представителей национальных меньшинств, проживающих у границы с Китаем. Соединенные Штаты – мировой жандарм – молчали, так как хотели посадить в Нейпьидо[24] проамериканское правительство, которое можно будет использовать как разменную фигуру в борьбе с растущим китайским влиянием в регионе. С другой стороны, Китай стремился переманить правительство в Нейпьидо на свою сторону инвестициями и совместным бизнесом, и заострение внимания на убийстве бирманскими солдатами этнических хань (а по-простому китайцев) никак не вязалось с интересами «Большой игры». Сообщения о происходящем в Муэртьене подвергались строгой цензуре со стороны китайских властей, опасающихся того, что сочувствие беженцам может перерасти в оголтелый национализм. Журналистов в лагеря беженцев по обе стороны границы не пускали, словно это была какая-то постыдная тайна. Свидетельства очевидцев, видеозаписи и вот этот файл виртуальной реальности приходилось тайно переправлять в зашифрованном виде через крошечные отверстия, проделанные в этом «Великом брандмауэре»[25]. В то же время на Западе всеобщее равнодушие действовало эффективнее любой официальной цензуры. Цзяньвень не могла организовывать манифестации и собирать подписи под петициями; она не могла основать благотворительный фонд, занимающийся проблемами беженцев, – хотя в Китае все равно не доверяли благотворительным фондам, считая их деятельность мошенничеством. Она не могла просить всех своих знакомых связаться со своими депутатами во Всекитайском собрании народных представителей, чтобы те предприняли какие-либо действия в отношении муэртьенцев. Получившая образование в Соединенных Штатах, Цзяньвень избавилась от наивной веры в то, что все эти пути, открытые для граждан демократических государств, являются такими уж эффективными, – по большей части они оставались не более чем символическими жестами, никак не влиявшими на мысли и поступки тех, кто в действительности определял международную политику. Но такие действия позволили бы ей по крайней мере чувствовать, что от нее хоть что-то зависит. А ведь в способности чувствовать и состоит весь смысл того, чтобы быть человеком. Старики в Пекине, жутко боящиеся малейшего посягательства на их власть и любой нестабильности, приложили все силы, чтобы сделать все это невозможным. Гражданам Китая постоянно напоминали о полной беспомощности человека, живущего в современном централизованном технократическом государстве. Постепенно обжигающая вода начала вызывать у Цзяньвень неприятные ощущения. Девушка принялась с силой тереть себя, словно можно было избавиться от кошмарных воспоминаний о смерти, очистив себя от пота и отмерших клеток кожи, словно можно было смыть вину мылом с ароматом арбуза. Цзяньвень вышла из душа, все еще оглушенная, но, по крайней мере, к ней снова вернулась способность действовать. В отфильтрованном воздухе квартиры чувствовался слабый запах горячего клея – следствие обилия электроники, втиснутой в ограниченное пространство. Завернувшись в полотенце, Цзяньвень прошлепала босиком в свою комнату и села перед экраном компьютера. Она ткнула пальцем в клавиатуру, пытаясь отвлечься свежими результатами своего майнинга[26]. Экран был просто огромным, с невероятно высоким разрешением, однако сам по себе он был лишь незначительным элементом бездушного оборудования, видимой вершиной мощного компьютерного айсберга, которым управляла Цзяньвень. Матрицы интегральных схем специального назначения в гудящей стойке во всю стену были заняты только одним: решением криптографических загадок. Вместе с другими майнерами по всему миру Цзяньвень использовала специализированное оборудование, для того чтобы отыскивать самородки, состоящие из определенных чисел, поддерживающих целостность различных криптовалют. И хотя днем девушка работала программистом в финансовой службе, только здесь она ощущала себя по-настоящему живой. Майнинг давал ей почувствовать, что и у нее есть какая-то сила, что она тоже часть глобального сообщества, взбунтовавшегося против власти во всех ее проявлениях: авторитарных правительств, огосударствленной демократии, центральных банков, по указке сверху манипулирующих инфляцией и обесценивающих деньги. Это было самое близкое к тому, чтобы стать активисткой, кем ей действительно хотелось быть. Здесь имела значение только математика, а логика теории чисел и изящного программирования образовывали нерушимый код доверия. Проверив, как идут у нее дела, Цзяньвень присоединилась к новому сообществу, заглянула на несколько каналов, на которых энтузиасты-единомышленники болтали о будущем, и немного успокоилась, читая бегущий по экрану текст, но не подключаясь к разговору. N♥T>: Только что настроил свой новенький «Хуавей». Кто-нибудь может посоветовать приличную ВР, чтобы его проверить? :: В масштабах комнаты или в масштабах квартиры? N♥T>: В масштабах квартиры. И мне только самое лучшее. : Ого! Похоже, ты здорово намайнил в этом году. Я бы посоветовал попробовать «Титаник». N♥T>: От «Тенсента»? : Нет! Тот, что от «ЭСЭЛДЖИ», гораздо круче. Но если квартира у тебя большая, тебе для хорошей графики потребуется подключить свои прибамбасы для майнинга. Анони 🐭 >: Ну да, реальность высокого качества или результативная работа. Что для тебя важнее? Подобно многим, Цзяньвень с головой окунулась в прикладное ВР-безумие. Разрешение оборудования наконец стало достаточно высоким, чтобы картинка получалась четкой, неразмытой, а мощности процессора обыкновенного смартфона теперь хватало для управления простенькой гарнитурой – пусть и не такой, какая требовалась для полной иммерсии. Цзяньвень уже побывала на вершине Эвереста, прыгнула с крыши «Бурдж-Халифа»[27], вместе со своими друзьями по всему миру «побывала» в различных ВР-барах – при этом все они оставались в своих квартирах и пили настоящий байцзю[28], она целовалась со своими любимыми актерами и переспала с теми из них, кто ей особенно нравился; она смотрела ВР-фильмы (именно то, что следует из названия, и не очень хорошие), сыграла в виртуальные ролевые игры, полетав по комнате в виде крошечной мухи, в то время как двенадцать разгневанных вымышленных женщин спорили о судьбе еще одной вымышленной женщины, при этом она направляла их спор в желаемое русло, садясь на различные улики, чтобы привлечь к ним внимание[29]. Однако все это оставляло чувство какой-то смутной, необъяснимой неудовлетворенности. Виртуальная реальность пока что была лишь податливой глиной, полной потенциала и возможностей, подпитываемой надеждой и алчностью, обещающей все и ничего, технологическим решением, ищущим, к какой проблеме себя приложить; и до сих пор оставалось неясно, какой подход, нарратологический или людологический[30], в конечном счете одержит верх. Однако последний ВР-опыт, короткий клип из жизни безымянной юной беженки-муэртьенки, воздействовал на Цзяньвень совершенно иначе. «Если бы не случай, определяющий, где кто рождается, эта девочка могла бы быть мной. У ее матери такие же глаза, как у моей». Впервые за последние годы, после того как ее юношеский идеализм был растоптан безразличием окружающего мира, Цзяньвень ощутила потребность сделать что-то. Девушка уставилась на экран компьютера. Мелькающие показатели ее криптовалютных счетов основывались на согласованности криптографических цепочек, на доверии, построенном на том, чему нельзя доверять. А что, если в мире, оградившемся от боли стеной алчности, подобное доверие также станет способом просверлить в преграде дырочку, через которую можно будет выпустить поток надежды? Можно ли на самом деле превратить весь мир в виртуальную деревню, где все связаны между собой состраданием? Открыв на экране новое окно, Цзяньвень лихорадочно застучала по клавишам. * * * «Я ненавижу Вашингтон!» – решила София Эллис, глядя в окно. По мокрым от дождя улицам медленно ползли машины. Время от времени какой-нибудь водитель раздраженно сигналил – самая подходящая иллюстрация того, что в последнее время считалось в столице политически нормальным. Памятники на Эспланаде[31] вдалеке – призрачные за висящей в воздухе моросью – словно издевались над Софией своей величественной незыблемостью. Члены совета директоров болтали между собой в ожидании начала заседания по итогам квартала. София рассеянно слушала их; мысли ее были в другом месте. «…ваша дочь… Передайте ей мои поздравления!» «…чересчур много блокчейн-проектов[32]…» «…в сентябре я проездом был в Лондоне…» София предпочла бы вернуться в Государственный департамент, где было ее настоящее место, однако нелюбовь нынешней администрации к традиционной дипломатии навела ее на мысль о том, что у нее появится больше перспектив, если она перейдет в руководство каким-нибудь некоммерческим фондом. В конце концов, ни для кого не секрет, что крупнейшие американские некоммерческие фонды с филиалами по всему миру служили неофициальными проводниками зарубежной политики Соединенных Штатов и должность исполнительного директора фонда «Беженцы без границ» можно было рассматривать как хорошую стартовую позицию для возвращения в государственные структуры после прихода новой администрации. Ключом здесь являлось то, что нужно было делать для беженцев что-нибудь хорошее, продвигать американские ценности и добиваться стабильности в мире, даже несмотря на то что нынешняя администрация, похоже, стремилась, закусив удила, промотать могущество Америки. «…увидела снятое на телефон видео и спросила у меня, собираемся ли мы что-либо предпринять по этому поводу… Кажется, это Муэртьен?» София встрепенулась, возвращаясь к действительности. – Мы не можем вмешиваться в это. Тут ситуация сродни той, что в Йемене. Кивнув, член совета директоров переменил тему. Цзяньвень, соседка Софии по комнате в общежитии во время обучения в колледже, пару месяцев назад прислала ей по электронной почте сообщение о событиях в Муэртьене. В своем вежливом и продуманном ответе София выразила свои сожаления. «Возможности нашего фонда ограничены. Далеко не каждый гуманитарный кризис можно решить надлежащим образом. Мне очень жаль». И это было правдой. Отчасти. К тому же те, кто разбирался, что к чему, сходились во мнении, что вмешательство в происходящее в Муэртьене не в интересах Соединенных Штатов и не в интересах «Беженцев без границ». Стремление улучшить мир, которое в первую очередь и привело Софию в дипломатию и благотворительный фонд, приходилось ограничивать и направлять в нужную сторону реализмом. Несмотря на свои разногласия с нынешней администрацией (а может быть, благодаря им), София считала сохранение могущества Соединенных Штатов важной и достойной целью. Привлечение внимания к кризису в Муэртьене поставит в неловкое положение нового американского союзника в регионе, а этого следовало избегать любой ценой. Наш сложный мир диктовал, чтобы интересы Соединенных Штатов (и их союзников) ставились на первое место за счет тех, кому приходилось страдать, и тем самым все больше обездоленных нуждалось в защите. Америка неидеальная, но, если взвесить все альтернативы, она лучшее из того, что у нас есть. – …за последний месяц количество небольших пожертвований от тех, кому еще нет тридцати лет, сократилось на семьдесят пять процентов, – сказал один из членов правления фонда. Пока София предавалась философским размышлениям, заседание началось. Докладчик, муж влиятельного депутата британского парламента (женщины), принимал участие из Лондона через робота, обеспечивающего телеприсутствие. София подозревала, что свой голос он любит больше, чем жену. Большой экран, закрепленный на телескопической шее, придавал его лицу строгий и властный вид; робот выразительно жестикулировал – предположительно, подражая движению рук самого докладчика. – Вы хотите сказать, что у вас нет планов по противодействию спада вовлеченности молодежи? «Этот тезис тебе предложил кто-то из команды жены?» – подумала София. Она сомневалась, что оратор изучал финансовые отчеты достаточно внимательно, чтобы обратить внимание на такой факт. – Мы не полагаемся на прямые пожертвования конкретно этой демографической прослойки… – начала было София, но ее перебила коллега, еще один член правления. – Дело не в этом. Тут главное – общественное внимание, воздействие на сознание. Без значительного количества пожертвований со стороны этой ключевой демографической группы число упоминаний «Беженцев без границ» в социальных сетях резко снижается. И это в конечном счете влияет на крупные гранты.