– А когда оно наступит, это время? – говорю я, повысив голос. – Через сотню лет, когда её не будет в живых? Светловолосый мальчик, обогнавший нас, оглядывается. Отец толкает его локтем в бок, и он отворачивается. – Петра, мы точно не знаем, что произойдёт. Мама украдкой косится на другую семью и теребит свою косу. – Мне кажется, ты врёшь. Мама переглядывается с отцом и накрывает ладонью мою руку. – Сейчас, Петра, Земля не вращается вокруг тебя. Ты не задумываешься о чувствах других людей? У меня чуть не срывается с языка, что Земля может вообще перестанет вращаться, но рука, за которую меня держит мама, вздрагивает. Обернувшись, я вижу, что мама вся дрожит. Она кивает на вход, откуда мы пришли. – Ты заметила за воротами людей? Я отворачиваюсь. Мне не хочется вспоминать женщину, снимающую обручальное кольцо и подталкивающую ребёнка к вооружённому охраннику. – Ну, пожалуйста, пожалуйста, – просит она одними губами, когда мы проходим через во- рота. Как и предсказывали, эта молодая семья и сотни других каким-то образом выяснили, что правительство что-то скрывает. – Да они отдадут всё, что угодно, лишь бы оказаться с нами на борту. – Мама наклоняется и смотрит мне в глаза. – Ты хочешь улететь? Я думаю о матери с маленьким ребёнком и о том, что могу никогда больше не увидеть папу, маму и Хавьера. – Нет, – отвечаю я. К нам приближаются женщина с девочкой. Они держатся за руки. У девочки из капюшона торчит серебряный рог. Проходя мимо, она подозрительно меня оглядывает. – Сума, тсс, – шепчет её мама, и девочка отворачивается. Моя мама смотрит им вслед, и я понимаю, что она видела их взгляды. – В общем, придержи сейчас своё мнение при себе, пожалуйста. Мама проходит вперёд и догоняет папу с Хавьером. Папа поднимает брови и качает головой. Я понимаю, что даже его терпению пришёл конец. Хавьер бежит ко мне и спотыкается о камень на тропе. Он падает на меня, и я ставлю его на ноги. Он берёт меня за руку. – Всё хорошо, – говорит он, совсем как я ему раньше. На этот раз он ведёт меня. Мы приближаемся ко входу корабля-богомола, и я делаю глубокий вдох. Над нами нависает передняя часть корабля, размером с футбольное поле. Окна впереди похожи на длинные зубы в разинутой пасти от макушки до нижней челюсти. Две задние ноги врезались в землю, удерживая корабль на месте. Вдали видны крохотные полоски на брюхе другого корабля-жука. Он взлетит вслед за нами. Хавьер показывает на два отделения, похожие на крылья в конце корабля. – Наши места там? – спрашивает он. Папа кивает. – Он больше моей школы, – шепчет Хавьер. – Да, – притворно улыбается мама, словно пытается убедить, что мы идём в Диснейленд. – Не каждый корабль может перевезти так далеко столько людей. – И мы будем спать? – спрашивает он. – Да, как будто вздремнём, – отвечает мама. Сон и его блага – единственная радость, которая сглаживает предстоящее путешествие. Однако, если Хавьер засыпает после обеда на полчаса, нам предстоит проспать триста восемьдесят лет. Глава третья Не пойму, как это я сразу не сообразила, что происходит, за неделю до отлёта, когда случайно услышала разговор родителей. Они говорили в гостиной, понизив голос, – знаем мы эти фокусы. Даже если они знали, что мы спим, всё равно не хотели, чтобы до нас долетело хоть слово. Я схватила куклу Джозефину за голову и раскинула её тёмные волосы по подушке. Наверное, я лет пять не играла с Джозефиной, но держала её под рукой для подобных случаев. Выйдя на цыпочках из спальни, я прошла мимо двери Хавьера. Мерцающего света от его аквариума хватало, чтобы идти по коридору. Из его комнаты донёсся довольно громкий шёпот, способный оживить даже Джозефину. – Петра, ты куда? Я поспешила войти к нему, и скрипнула дверью. – Никуда. Просто попить. Он перекатился в кровати, освобождая место. Вместо пижамы на нём была толстовка с капюшоном с изображённой на ней генетической бандой зверей, которую он не снимал три дня. С тех пор, как китайские генетики воссоздали шерстистого Уолли и клонированный мамонтёнок вышел на мировую сцену, у каждого ребёнка лет восьми была толстовка с Уолли в центре на груди, маленьким гипакрозавром с одной стороны и птицей додо с другой. Хавьер протянул мне книжку «Мечтатели»[6], настоящую, бумажную, доставшуюся ему от отца. Книга была старая, написанная задолго до появления либрекса и генераторов историй. – Не сейчас, Хавьер. Я поставила его любимую книгу на полку над кроватью. – У-у-у, – заныл он. Вдруг мама с папой повысили голос, и я приложила к губам палец. – Тише. Мы уже должны спать. Я наклонилась поцеловать его на ночь и ушибла о кровать ногу. Закрыв рукой рот, я повалилась рядом с ним. – Прости, – прошептал он. – Ты тут ни при чём, – буркнула я, растирая на ноге палец. – Я не рассчитала. Глаза подвели. Хавьер схватил меня за руку. – Не переживай, Петра. Я буду твоими глазами. К горлу подкатил комок, и я обняла брата. Взяв его ручонку, погладила пальцем созвездие родинок у сгиба большого пальца, молчаливое послание, о котором знали только мы. Я устроилась рядом с ним на подушке, и мы смотрели, как плавает со дна на поверхность аквариума и обратно африканская карликовая лягушка. С длинными перепончатыми ногами она была похожа на мексиканский томат с торчащими из него зубочистками. – Ну ты её и раскормил. – Её зовут Толстушка, так что всё в порядке, – ответил Хавьер. Я хихикнула и стала гладить родинки, пока не услышала его сонное дыхание. Из-за корешка «Мечтателей» я увидела, как мама взглянула на нас внимательными и добрыми, как у Литы, глазами. Я сползла с кровати Хавьера на пол. В коридоре было темно, и я решила, что до гостиной, чтобы подслушивать, безопаснее добраться ползком. Так я чувствовала обстановку на ощупь и, ни на что не налетая, подобралась к книжному шкафу. – Это как-то отвратительно, – говорила мама. – Сто сорок шесть дежурных на каждом корабле – всё, что нужно, чтобы человеческий род продолжался с достаточным генетическим разнообразием, даже если все остальные погибнут.