Я сжимаю её ручонку. Завтра, после того, как я сообщу Канцлеру, что всё помню, будет не до историй. – Что ты хочешь рассказать? Рыжий ворочается в ячейке, но продолжает похрапывать. – Это называется cuento, история, – говорю я. – Они нужны, чтобы служить Коллективу. Но пока оставим их для себя. – Cuento… – повторяет Зетта-четыре. Я начинаю так же, как, бывало, Лита: – Érase que se era… Она морщит лоб. – Что это за слова? – Это обычное начало. «Давным-давно жил-был». Она в полном недоумении. Я понимаю, что здесь провал в памяти, она не узнаёт фразу ни на испанском, ни на английском. – Все cuentos начинаются с чего-нибудь, чтобы задать настроение. И заканчиваются прибауткой. Она кивает, но вряд ли что понимает. – Давным-давно жила-была принцесса по имени Бланкафлор, что означает Белый цветок, – начинаю я. Сказка необычная. Местами я даже не знаю, как её передать по-английски. Когда Лита была маленькой, она боялась прилюдно говорить по-испански или рассказывать истории, если кто-нибудь мог услышать. В то время испанский язык и смуглый цвет кожи могли навлечь беду. Под одеялом из звёздного неба и соснового дыма, по привычке, она шептала мне истории на спанглише, смеси двух языков. История, передаваемая из поколения в поколение, досталась ей от бабушки, а той от бабушкиной бабушки, у каждой была своя история, и они слегка отличались в зависимости от событий, происходивших в ту пору в мире. Помню, как Лита говорила про мои истории: «Никогда не стыдись своего происхождения или историй, донесённых до тебя предками. Пусть они станут твоими». Настоящей сказочницей, как Лита, мне не стать. Но для Зетты-четыре я решаю рассказать одну историю. И, как учила Лита, эта сказка будет моей. Я представляю её версию в сочетании с кислым лицом Канцлера и гадкими словами, когда осколки Земли полетели в космос: «Случившееся со старым миром – не трагедия, а возможность оставить прошлое позади». Я сажусь, скрестив ноги, перед спальной ячейкой Зетты-четыре. – Отец Бланкафлор был странным королём. Он так боялся внешнего мира, что превратился в огра с прозрачной кожей и змеиным голосом. Зетта-четыре отшатнулась и хихикнула. Я тоже отодвигаюсь, поразившись её фырканью. И улыбаюсь. Или им не удалось блокировать эту часть мозга, или что-то в моём рассказе до неё дошло. – Но Бланкафлор была щедрой, доброй и хорошо относилась ко всем, кого встречала. Кожа у неё была смуглая, красновато-коричневого оттенка, как горы Сангре-де-Кристо. Зетта-четыре закрывает глаза и улыбается. Знаю, что она рисует всё это в воображении, хотя понятия не имеет, что это за горы. Я глажу её мягкие волосы. – А волосы у неё светлые, как перья снежной совы. Пушинка. Вот нашлось имя и для Зетты-четыре. – Сова, – шепчет себе под нос Пушинка и морщит лоб, совершенно сбитая с толку: как может выглядеть птица, которую мы никогда не увидим. – Однажды, когда в их владения забрёл принц, Бланкафлор спасла его от отцовского гнева. Я рассказываю Пушинке о невозможных заданиях, которые король давал принцу, чтобы выкупить свободу. Как Бланкафлор помогала принцу, доставая необходимые инструменты для выполнения задачи. Но король всё равно не отпустил принца на свободу, и принц с Бланкафлор бежали. Не слишком ли далеко я захожу… – Когда её отец послал погоню за Бланкафлор и принцем – а скакали они на королевских крылатых конях, – Бланкафлор вытащила из волос гребень и бросила. И выросли из земли скалистые горы. – Земля? Я представляю вечеринку, устроенную Канцлером, вращающийся зелёно-голубой шар в их бесцветном мире. Никаких расцветок, кроме тоников. У меня в груди разгорается жар. – Да. – Земля, – шепчет она. Я продолжаю. – Там жили Бланкафлор и принц. Такая была планета. – Кажется, я о ней слышала. Но как cuento поможет служить Коллективу? Я пропускаю вопрос и продолжаю: – Во второй раз Бланкафлор бросила золотую булавку, превратившуюся в горячие пески пустыни, как Сахара. Но злой король продолжил погоню. Тогда Бланкафлор сняла сапфировую шаль – и за ними возникли синие волны и белая пена, как в Тихом океане. Я говорю об океане, а Пушинка хмурит лоб. Только тут я соображаю, что даже не знаю, откуда она родом. – Наконец Бланкафлор благополучно доставила принца домой. Отец принца был благодарен Бланкафлор за возвращение сына. А теперь расскажу по-своему: – Король оценил её ум и объявил своей наследницей и следующей правительницей его королевства. Своим главным помощником она выбрала принца за знание местных привычек и традиций. Правила она с умом и по справедливости. И не только этой страной, но и перехитрила отца, огра, и других тиранов-правителей. Я заканчиваю: – Y colorín Colorado, este cuento se ha acabado. Пушинка вздыхает. – А завтра споешь мне aluro и расскажешь ещё cuento? – Arrullo, – улыбаясь, поправляю я. – Только если пообещаешь никому не рассказывать. Она кивает. Из другой ячейки слышится голос: – Я тоже никому ничего не расскажу. Меня кидает в жар. Я наклоняюсь над следующей ячейкой и вижу проснувшегося Рыжего, подпёршего голову локтем. Что же я наделала? – Чудесная история, – говорит Рыжий. – Мне нравится Бланкафлор. Пушинка падает на подушку и закрывает глаза. – Мне тоже, Зетта-три. Я глажу её по голове и уползаю к себе. – И мне, – добавляю я: мой вариант сказки мне очень нравится. Конец жизни не может быть таким. Моя история закончится не так. Тишину комнаты нарушает только еле слышное сопение детей да бульканье геля в капсуле Сумы. Я закрываю глаза, но в голову приходит лишь одно – пустые капсулы родителей. И безразличный голос: «Выброс». Что бы сейчас посоветовали родители? Что, если Хавьер сейчас меня видит? Они бы хотели, чтобы я жила. Боролась. Я не могу оставаться на корабле. Нужно найти способ бежать. Лита сказала бы: «Молись!» Но когда я закрываю глаза и пытаюсь поговорить с Богом, то ничего не слышу. И пока мне нечего сказать Лите. Вместо этого я представляю, как сижу с Литой под одеялом из звёзд. Их так много рассеяно во тьме, что если прищуриться, то всё небо заблестит. Или лежу в кровати, обняв Хавьера, уткнувшись щекой в его мягкую толстовку с бандой мультяшных героев на груди, и глажу пальцем созвездие родинок у него на руке. Потом я с папой, он обнимает меня, нас обволакивает свежий запах прошедшего дождя, поднимающегося от земли пустыни и скал. Мама убирает с моих глаз прядку волос и показывает на пустынный шалфей: я воображаю, как навстречу нам порхает фея с фиолетовыми крыльями.