— Да. — И она ничего не заметила? — Я был очень гладкий. Она не заметила. Поймите же, с тех пор многое переменилось, и все из-за этих. — Что же с вами произошло? — Меня преследовали, ходили по пятам, избивали. Через несколько месяцев после того, как я провел ночь со Сьюзан, какие-то люди напали на меня на улице. Мне изуродовали лицо. Разбили губу, раздробили кости вот здесь. — Он касается очков, указывая на глазницы. — В детстве у меня были сложности с зубами из-за болезни; пришлось сильно постараться, чтобы устранить дефекты. На передних зубах стояли коронки, так что выглядели они более-менее нормально. — А за работу стоматологов платили те люди, у которых вы, по вашим собственным словам, жили? — Семья помогала деньгами. — Вы брились перед походом к дантисту? — Я обривал те области, которые выглядывали из одежды. Например, лицо. Обязательная процедура перед выходом на улицу. А когда меня избили, пострадали зубы, коронки стали непригодны — ну и, в конце концов, вы видите, на что похожи мои собственные зубы. — Где на вас напали? — Я по-прежнему жил в Нью-Йорке. — Вам оказали медицинскую помощь? Может быть, вы заявили о нападении в полицию? — спрашивает Бергер. — О, непозволительная роскошь. Само собой разумеется, приказ был отдан сверху: тут замешано руководство правоохранительных органов. Я ни о чем не мог заявить. И за медицинской помощью не обращался. Стал вести кочевую жизнь, вечно в бегах. Мою жизнь уничтожили. — Не припомните фамилию своего дантиста? — Ох, так давно все было. Сомневаюсь, что он вообще жив. Его звали Трупп. Морис Трупп. Кажется, он принимал на улице Шишаг. — Трупп? Наподобие трупа? — спрашиваю я Бергер. — А Шишаг — переиначенное гашиш? — С отвращением, не в силах поверить подобному цинизму, качаю головой. — Итак, вы со Сьюзан перешли в спальню и занялись сексом, — возвращается к основной теме Бергер. — Прошу вас, продолжайте. Сколько времени вы находились в постели? — Часов до трех утра. Потом она сказала, что мне пора, поскольку ей надо собираться на работу. Так что я оделся, и мы решили снова встретиться вечером. Договорились на семь в «Абсенте», одном приятном французском бистро неподалеку от ее дома. — Вы сказали, что оделись. А она? Она была одета, когда вы уходили? — На ней была черная сатиновая пижама-двойка. Сьюзан ее надела, и мы поцеловались у двери. — И вы спустились вниз? По дороге вы никого не заметили? — Только Жана, портье. Я вышел и какое-то время передвигался пешком. Набрел на кафе и позавтракал. Проголодался как волк. — Он умолкает. — «Нейлс». Так оно называлось. Прямо через дорогу от «Люми». — Вы помните, что заказывали? — Эспрессо. — Вы сильно проголодались и решили ограничиться кофе? — Бергер демонстративно привязывается к слову «проголодался»: она понимает, что он ее дразнит, дурачит, пытается обвести вокруг пальца. Шандонне было не до еды. Он вкушал образы только что свершенного насилия, разорванной плоти, чуял запах крови — мерзавец сейчас оставил после себя женщину, избитую и закусанную до смерти. И что бы он ни говорил, дело обстояло именно так. Негодяй, каких свет не видывал. — Сэр, когда вы узнали о трагичной гибели Сьюзан? — спрашивает Бергер. — Вечером она не пришла, как было условлено. — Да уж, думаю, нет. — Не появилась и на следующий день... — Пятого декабря или шестого? — спрашивает Бергер, наращивая темп, словно желая показать, что пришло время играть по ее правилам. — Шестого, — отвечает Шандонне. — Наутро после нашего несостоявшегося свидания я узнал обо всем из газеты. — Напускает на себя наигранную грусть. — Я был потрясен. — Всхлипывает. — Она, само собой разумеется, так и не появилась в «Абсенте» накануне вечером. Но вы, по вашим словам, пришли. — Пропустил бокальчик вина в баре и ждал. В конце концов, ушел. — Вы кому-нибудь в ресторане говорили, что ждете ее? — Да. Поинтересовался у метрдотеля, не заходила ли она — вдруг, думаю, оставила для меня записку. Сьюзан постоянно мелькала на экране, так что ее все знали. Бергер очень подробно опросила его насчет метрдотеля, в чем был одет сам Шандонне, сколько он заплатил за вино и как — наличными или чеком, представился ли, когда наводил справки о подруге. Разумеется, нет. На все про все ушло пять минут. Бергер заметила, что кто-то из бистро позвонил в полицию и сообщил — к ним заходил человек и ждал Сьюзан Плесс. Тогда, два года назад, все тщательно проверили. Оказалось правдой. Описание интересующего следствие человека полностью совпадало с тем, как описывает себя Жан-Батист. Посетитель действительно заказал в баре бокал красного вина, спрашивал, не заходила ли Сьюзан, не оставила ли записку, и не представился. А кроме того, его внешность идентична внешности человека, который накануне вечером ужинал с убитой в «Люми». — Вы кому-нибудь говорили, что провели с ней ночь, когда она погибла? — задает вопрос Бергер. — Нет. Когда я узнал, что произошло, просто не смог. — И что же, по-вашему, произошло? — Это они сотворили. Они с ней такое сделали. Чтобы снова меня подставить. — Снова? — Еще до того, в Париже, у меня тоже были женщины. С ними произошло то же самое. — У вас были любовницы до смерти Сьюзан? — Одна или две. Потом еще и после. Со всеми происходит то же самое, потому что за мной следят. Я снова и снова пускался в бега, прятался от людей, переживал немыслимое напряжение и трудности, и состояние мое ухудшалось. Я живу в постоянном кошмаре... Нет, я никому ничего не говорил. Кто бы мне поверил? — Интересный вопрос, — отрезала Бергер. — Я, кстати, вам не верю, сэр. Вы убили Сьюзан, ведь правда, сэр? — Нет. — Вы ее изнасиловали, сэр, так? — Нет. — Били и кусали ее, сэр, верно? — Нет. Вот поэтому я никому и не стал ничего рассказывать. Кто бы мне поверил? Кто поверит, что на меня объявлена настоящая охота только потому, что отца моего считают преступником, крестным отцом мафии? — Вы не пошли в полицию и не стали рассказывать, что вы, возможно, последний, кто видел Сьюзан живой, потому что сами ее и убили. Не правда ли, сэр? — Я действительно не стал рассказывать. А если бы и решился, то меня тут же обвинили бы, как и вы. Я уехал в Париж. Скитался. Тешил себя надеждой, что обо мне забудут... Не тут-то было. Эти так легко не отступятся. — Сэр, вы в курсе, что тело Сьюзан было покрыто следами от укусов, в которых обнаружена ваша слюна, и что ДНК слюны и семенной жидкости из ее влагалища совпадает с вашим генным профилем? Черные стекла очков устремлены на Бергер. — Надеюсь, вам не надо объяснять, что такое ДНК? — Полагаю, тема моей ДНК должна была всплыть. — Потому что вы ее кусали. — Я не кусал. Я придаю большое значение оральным ласкам. Я... — Он умолкает. — Вы в чем-то хотели признаться? Каким вашим действием можно объяснить присутствие на следах от укусов вашей слюды, если вы их не наносили? — Я люблю любовные игры, — снова говорит он. — Обсасываю, лижу. — Где конкретно? Вы хотите сказать, что буквально облизываете каждый дюйм кожи? — Да. Всю целиком. Мне нравится женское тело. До последнего дюйма. Может, потому что сам я лишен... Потому что оно так прекрасно, а красота — то, чего я всегда был лишен, понимаете? Я их боготворю. Моих женщин. Их плоть. — К примеру, стопы? Лижете и целуете их? — Да. — Щиколотки? — Везде. — Вы когда-нибудь кусали грудь этой женщины? — Нет. У нее была очень красивая грудь. — Но вы сосали ее, лизали? — О, как одержимый.