– А теперь у меня есть ты, – сказал Грэм. – Наверное, это означает, что теперь ты – мой талисман на удачу. – Очень на это надеюсь. – Она отступила от него, чтобы открыть сумочку и аккуратно положить туда дельфина. – Не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. Они снова взялись за руки и продолжили прогулку. – Тебя в Бирму отправили из-за твоей работы в Дипломатическом корпусе? – Да. Меня отправили работать в канцелярию губернатора после того, как Бирма отделилась от Британской Индии и стала настоящей колонией. По большей части это была миротворческая миссия, и мне там очень понравилось. Уверен, что меня выбрали, потому что я довольно неплохо знаю языки. Я читал на персидском и арабском в Оксфорде и с тех пор освоил еще несколько. – Мне кажется, это очень хороший навык, если тебе нравится выезжать за пределы своей родной страны. – Безусловно. – Он помолчал несколько секунд. – Знаешь, мне кажется, он меня не помнит, но однажды в Бирме я встречал Александра Грофа. Я никогда не забываю лиц и совершенно уверен, что это он. От упоминания имени Александра у нее по спине пробежали мурашки, хотя погода стояла теплая. – В самом деле? И он не узнал тебя? Грэм покачал головой. – Видимо, нет, поэтому я не хотел акцентировать его внимание на этом и поэтому не стал ничего упоминать. Это было в Пегу-Клаб в Ранкуне. Гроф приезжал с визитом к своему дяде, немецкому аристократу, чья семья владела одной из самых больших компаний-экспортеров тикового дерева в Бирме. Я пообщался с ним мимоходом, так что не жду, что он вспомнит меня. – Но ты его помнишь. Грэм помолчал несколько секунд. – Да, помню. Есть у меня особый талант. – Как, например, выбрать идеальный подарок, – проговорила Ева, желая увести тему от Александра Грофа. Он прижал ее руку к себе. – Очень надеюсь, что дельфин тебе понравился, – сказал он немного неуверенно. – Он не просто понравился мне, я в него влюбилась. Хоть это и не первая вещь, которую ты мне подарил. – Да? Она кивнула. – Твой платок с вышивкой, помнишь? В тот день, когда мы познакомились. Ты дал мне его, чтобы укрыть мою сумочку от дождя. – Незадолго до того, как ты убежала. В его глазах читался укор, словно он винил Еву в том, что в вечер их первой встречи она посчитала его недостойным знакомства. Хотя это было столь же далеко от истины, как и солнце от земли. – Я не убежала от тебя, – сказала она. – Я была… была взвинчена. Я была не в том виде, чтобы знакомиться… – Она чуть было не произнесла «с кем-то вроде тебя», но вовремя осеклась. – Я была не в том виде, чтобы знакомиться с кем бы то ни было – в такой-то грязной одежде. Я не хотела, чтобы ты посчитал меня какой-нибудь уличной попрошайкой. Он остановился и посмотрел ей в лицо. – Ты думаешь, что для меня это имело бы значение? Я с самого первого взгляда понял, что ты особенная. И не только из-за твоей красоты, Ева. Это очевидная деталь, дальше которой многие даже не смотрят. Мне кажется, это из-за того, что я сразу распознал в тебе жажду. Такую же жажду, как и у меня. Жажду стать кем-то бо́льшим, чем от тебя ждут. Поэтому я и поехал в Бирму, тем самым очень расстроив мать. Но я должен был ехать. Чтобы проверить свой характер. Доказать – в основном самому себе, – что я способен стать кем-то более значительным, чем уготовано мне с рождения. Они продолжали неспешно идти в сторону парка и новых садов Королевы Марии, а Ева вернула свою руку в изгиб его локтя. – Почему это расстроило твою маму? – О, у мамы были определенные мысли. Она из старой аристократической семьи и вышла замуж за человека ниже себя по социальному положению – ну или, по крайней мере, она часто упоминает об этом нам и нашему отцу. У нее очень большие замыслы в отношении моего брата. Бедняга Уильям. – Бедняга Уильям? Он же все унаследует, да? И дом, и поместье? Я бы сказала, что он счастливчик. – Да, имение после смерти отца отойдет ему. Но это означает и то, что мать следит в оба, чтобы он женился на подходящей женщине. Она уже прогнала нескольких, которые не соответствовали ее требованиям. Из-за последней он просто был убит горем. И до сих пор не может прийти в себя. Язык Евы словно сковало льдом, тянущимся из самого сердца. – Как хорошо, что ты второй сын и у тебя есть свобода выбора. Он улыбнулся ей. – Во многих отношениях, да. Вот только Уильям записался в добровольцы в Королевские воздушные силы. Мне кажется, это отчасти из-за его горя, но также отчасти и из-за его убежденности, что война неизбежна. И, стало быть, наши родители считают, что с ним что-нибудь случится. – Он пожал плечами. – Боюсь, с ними всегда так. Она постаралась скрыть в голосе беспокойство. – То есть теперь они сосредоточили все внимание на тебе, чтобы убедиться, что ты в безопасности. – Да. Им бы хотелось, чтобы я оставил работу в Министерстве внутренних дел и уехал с ними в деревню, чтобы оттуда наблюдать, чем кончится война. – Но ведь ты не такой, да? Она любила в нем эту сторону – отважного мужчину, жаждущего покинуть уют дома, чтобы познать жизнь в стране на другом конце света, который сдружился с буддийским монахом и распознал очарование улыбающегося дельфина. Он покачал головой. – Нет, не такой. И все же, кажется, моя мать довольно тщательно разработала план моего будущего. Ее взгляды достаточно далеки от моих. Но отец болен, что послужило одной из причин моего возвращения из-за границы, и я не хочу огорчать его. Особенно сейчас, когда свадьба Софии так близко. Поэтому я делаю вид, что согласен с планами матери, чтобы не огорчать ни ее, ни отца. – Мне очень жаль. Я не знала, что твой отец так болен. Он довольно долго пребывал в задумчивости. – Мы многим еще не поделились друг с другом. Мне кажется, это из-за того, что ты для меня очень особенная. Я не хочу, чтобы реалии остальной части нашей жизни вмешивались и все портили. Я тебя расстроил? Ева покачала головой, ощущая, как ее горло сжимается. Она смогла ответить не сразу. – На самом деле нет. Я все понимаю. У меня нет семьи, но я могу представить, насколько важно оставаться близко друг к другу, особенно в такие времена. – Я знал, что ты поймешь. Я хочу представить тебя моим родителям, позволить им узнать, что ты занимаешь особое место в моей жизни. Но я не могу этого сделать прямо сейчас. Для них это будет достаточно тяжело. Для меня не имеет никакого значения, что ты дочь сельского врача – я люблю тебя так же сильно, как если бы ты была дочерью герцога. Но, боюсь, они смотрят на это иначе. Ты можешь набраться немного терпения? – Если ты просишь меня подождать, то я буду ждать, ты же знаешь. Он поцеловал ее. – Только пока отцу не станет лучше. Врачи полны оптимизма, а это чего-то да стоит. Она наконец-то проглотила ком в горле и произнесла, стараясь, чтобы ее голос звучал весело: – По крайней мере, твоя работа теперь сравнительно безопасна. Наверное, родителям гораздо легче от этого. Грэм не ответил, отчего Ева бросила на него внимательный взгляд, припомнив, как Алекс совершенно справедливо отметил, что она ничего не знает о работе Грэма. Ее смутило то, как запросто Алекс мог прочитать ее; то, что он знал, насколько она простодушна. Она просто представляла себе Грэма за столом с кипами бумаг и телефоном. Это было по-детски наивно, но у нее не было ни опыта, ни знаний, чтобы представить себе что-то иное. – Я знаю, что ты работаешь в Министерстве внутренних дел, но что именно ты там делаешь? Ты так часто в разъездах. Это, конечно, не Бирма, но тоже, наверное, очень увлекательно. – Нет, не Бирма. – Она ждала, что он продолжит, глядя, как мысли омрачают его лицо, но вместо этого он неожиданно улыбнулся. – Мы же тут не для того, чтобы обсуждать работу. И теперь, когда я показал тебе не один сюрприз, а целых два, мне бы хотелось отвести тебя на озеро покататься на лодках. В прошлый раз было слишком холодно, но сегодня довольно тепло. Пойдем? Она взяла его за руку и переплела их пальцы. Они шли медленно, наслаждаясь редкой возможностью побыть вдвоем. На лужайках на расстеленных покрывалах растянулись парочки; их бледная кожа, розовеющая на солнце, походила на рыбье брюхо. Желая вернуть игривое настроение Грэма, Ева произнесла: – Только если ты будешь грести. Боюсь, у меня руки слишком болят, после того как я их вчера весь день держала поднятыми во время примерки всего свадебного приданого Дафни Вигхэм. Ее свадьбу перенесли, так как жених вступил в ВВС. Такое ощущение, что вся страна уже думает, что мы вступили в войну. Пока они спускались по ухоженной тропинке к озеру, уже усеянному рассекающими серую воду весельными лодками, Грэм молчал. Наконец, он проговорил: – Признаюсь, я беспокоюсь по поводу происходящего в Европе. Но сегодня здесь только ты и я. Давай представим, что остального мира не существует. Он потянул Еву за руку и чуть не побежал по стальному мостику к лодочной стоянке. Как и обещал, он взялся за весла, но сделал вид, что раскачивает узкую лодку, пока смотритель усаживал Еву. Она шутливо нахмурилась, и Грэм наклонился вперед, чтобы поцеловать ее, отчего лодка начала сильно крениться. Ева вскрикнула, а Грэм положил руку ей на ногу, помогая поймать равновесие. Она почувствовала, как тепло его прикосновения проникает в кости. Его зеленые глаза сверкнули на солнце. – Не бойся, Ева. Я позабочусь о тебе. Я ни за что не позволю, чтобы с тобой что-нибудь произошло. Оттолкнувшись от пирса, он проплыл между стайкой гусей и другими гребцами, пока не вышел на достаточно открытое место, чтобы начать грести. Ева никогда не бывала в Венеции, но очень внимательно слушала истории, которые Розали рассказывала в Доме Луштак, – истории настолько подробные, что ей казалось, будто она может мысленно увидеть древний город. Она могла представить, как плывет с Грэмом в гондоле под управлением поющего гондольера по красивым каналам. Но в том, чтобы находиться с Грэмом здесь, в Риджентс-Парке, где небо столь же голубое, как, несомненно, и в Италии, заключалось свое очарование. Ева откинулась назад, позволяя своим пальцам слегка касаться все еще холодной, несмотря на жаркий день, воды. Закрыв глаза, она вздохнула. – Пожалуйста, не буди меня. Я, должно быть, грежу. Она почувствовала улыбку в его голосе. – И что же тебе снится, любимая? Она улыбнулась, не открывая глаз. – Ты.