– Мама и папа не любят говорить о подобных вещах при мне, но благо Дэвид ничего от меня не утаивает. Он убежден, что мы движемся к войне. Он работает на правительство, поэтому я доверяю его мнению. Он и сам не раз говорил о записи в ополчение. – О нет, – проговорила Ева, думая о Грэме. – Надеюсь, твой Дэвид ошибается, – сказала Прешес. – Ради всех нас. И так как в этом была вся Прешес, она потянулась через стол и сжала руку Софии. София ответила ей благодарной улыбкой, затем повернулась к Еве. – А Грэм говорил что-нибудь о записи? Ева покачала головой, ощущая горечь в горле. – Нет, не говорил. Возможно, он настолько устал от политики и тому подобного на работе, что предпочитает оставлять это там. Стоит у него поинтересоваться? – Нет, все в порядке, – сказала София. – Может, нам и не следует знать. Я довольно сильно разозлилась на Дэвида за то, что он все это мне рассказал и подпортил мне удовольствие от подготовки к нашей свадьбе. – София расправила плечи. – Но я готова перевоплотиться и стать отважной впервые в жизни. Прямо сейчас мне нужно позаботиться о том, чтобы моя свадьба прошла по плану, чтобы у меня был сын или дочь, которые скрасят мое одиночество, если Дэвид прав и нашим мужчинам придется сражаться. Ева попыталась ободряюще улыбнуться Софии, но губы ее не слушались. – Не придется, София. Я в этом уверена. – Да, все это такое беспокойство. – София ножом и вилкой разрезала эклер в шоколаде, затем положила приборы в тарелку, не притронувшись к пирожному. – Мы с Дэвидом с нетерпением ждем показа в следующую субботу. Мы будем в первом ряду вместе с Грэмом. – Твоя мама снова составит тебе компанию? – спросила Прешес и получила от Евы преисполненный благодарности взгляд за то, что облекла в слова вопрос, который она пыталась задать. – Нет. Не в этот раз. София замолчала, когда появился официант с чайником свежего чая. Прешес воспользовалась этой возможностью, чтобы отлучиться. – Мне нужно попудрить носик, – подмигнув, сообщила она. Когда официант ушел, София наклонилась к Еве и негромко проговорила: – По поводу моей мамы. Хорошо, что ее не будет на показе. Нам с Грэмом потребуется время, чтобы примирить ее с мыслью о тебе. – София откинулась на стуле и посмотрела на Еву поверх стола. Затем произнесла уже обычным голосом: – Ты мне нравишься, Ева. Ты не похожа на тех легкомысленных дебютанток [12], которых мама натравливает на Грэма. Немногие люди посчитают модель подходящей партией, но мне кажется, что ты подходишь идеально. Ева, не зная, как реагировать на заявление, которое не выглядело ни похвалой, ни комплиментом, положила в уже сладкий чай еще одну ложку сахара. София продолжила. – Кроме того, ты же родилась не в семье рабочего класса, правда? Дочь врача – это вполне почтенно. Ты, безусловно, образованная и – как Прешес сказала? – «мудрая, словно стая сов». – София беззаботно рассмеялась. – А еще ты очень красивая. На мой взгляд, выгодная партия. – Она отпила из чашки, затем поставила ее на блюдце – чему ее несомненно учили в классе – так, чтобы при соприкосновении фарфор не издал ни единого звука. – Я говорю это не потому, что мы с Грэмом любим трепать маме ее тщательно приглаженные перья. – На ее лице появилась дьявольская усмешка. – Что касается меня, то мне кажется, что новая кровь – это хорошо. Ева ответила ей улыбкой. Ложка двигалась вперед-назад в чашке; сахар, слипшись в комочки, плавал по поверхности чуть теплого чая. Прешес снова присоединилась к ним, не догадываясь, что все головы поворачивались ей вслед, когда она шла через зал. – За перевоплощение, – сказала София, поднимая чашку. – За перевоплощение, – согласилась Прешес, повторив движение. – За перевоплощение, – повторила Ева, прежде чем поднести чашку к губам и сделать большой глоток. Вкуса она совершенно не почувствовала. – Нет, спасибо, – сказала Фрея Прешес, презрительно хмыкнув. – Я предпочитаю «Бромо-Зельцер». Я всегда его принимаю перед показом и не вижу нужды что-то менять сейчас. Несмотря на отказ других моделей отведать ее предпоказное варево, Прешес не унывала. – Ты не знаешь, от чего отказываешься. Но ничего страшного. Нам же больше достанется. Правильно, Ева? Ева подозрительно осмотрела бутылки кока-колы и миску очищенных земляных орехов, которые Прешес расставила на туалетном столике. Прешес называла их арахисом, но Ева считала их пищей для слонов в цирке. Однажды, когда она была еще маленькой, она видела цирковое выступление, подглядывая через трещину в шатре. – Я, наверное, тоже обойдусь «Бромо-Зельцер». Ну так, на всякий случай. Рассмеявшись, Прешес сложила ладонь трубочкой и высыпала маленькие орешки в горлышко бутылки. Она уже до этого научила Еву, что нужно сделать три глотка, чтобы освободить для них место. Протянув бутылку Еве, она сказала: – Давай. Ева ожидала, что напиток ей не понравится, но после первого сладко-соленого глотка уже не смогла остановиться. – Недурно, – признала она. – Посмотрим, останутся ли у меня силы после десяти выходов, но в целом – на удивление приятно. – Улыбнувшись подруге, она спросила: – Ты хоть когда-нибудь ошибаешься? – Уверена, что ошибаюсь, но я говорю себе, что ошибка – это всего лишь возможность найти другой ответ. И уж точно так гораздо легче мириться со своими решениями. Прешес поднесла свою бутылку к губам и закинула голову назад. Ева сделала то же. Прешес склонилась к ней, внимательно ее рассматривая. – Макияж на шее смазался, теперь видно маленькую черную точку. По-моему, она даже придает тебе загадочности. Незачем ее скрывать. Рука Евы тут же поднялась к шее в попытке прикрыть родимое пятнышко. Хоть оно и было не больше монетки в полшиллинга, она боялась, что мадам Луштак заметит его. Ева поставила бутылку на столик и поднялась. – Пойду найду мистера Данека. Я ненавижу эту родинку и не хочу каждый раз ее видеть в зеркале. – Хорошо. Я оставлю тебе немного арахиса. Рассеянно кивнув, Ева завязала пояс пеньюара и вышла. До показа по расписанию оставалось еще не меньше часа, но мистер Данек уже сделал макияж шести моделям и устроил себе небольшой перерыв, пока не началась суматоха. Он сидел, откинувшись в кресле и закинув ноги на стул. Держа сигарету, он с угрюмым видом читал газету. – Мистер Данек? – Он поднял глаза все с тем же угрюмым видом, но, увидев Еву, улыбнулся. – Мне нужно немного подправить макияж, если у вас есть минутка. – Для тебя всегда найдется. – Он поднялся, взял ее большим и указательным пальцами за подбородок и повернул ее голову из стороны в сторону. – Я вижу лишь сплошное совершенство. – Тогда вам пора заказать очки. Можете мне чуть подправить макияж на шее? – попросила она, сев и задрав подбородок, чтобы он мог увидеть, в чем дело. – Мне кажется, все в порядке, но если ты настаиваешь, я сделаю все, что возможно. Он сел на табурет рядом с ней и стал перебирать косметику, которой был заставлен весь стол. Одну за другой он выуживал баночки и внимательно рассматривал их. – Почему вы такой хмурый? Птички поют, цветы цветут; не представляю, что может мне испортить настроение, когда за окном весна. Он взял в руку небольшую баночку и сердито посмотрел на Еву. – Тебе стоит больше интересоваться новостями, Ева. В мире происходит многое, что тебе следует знать. Польша продолжает отклонять требование Германии передать ей Данциг и Польский коридор. А герр Гитлер не любит, когда ему говорят «нет». – Но это же все так далеко, – проговорила Ева, наклонив голову, чтобы он мог загримировать ей шею. – Я лучше буду об этом волноваться, когда – и если – мне придется. Его темные глаза сверлили ее взглядом. – Именно так и сказала сонная муха, а потом ее прихлопнули газетой. Неужели твой Грэм ничего не говорит тебе о том, что происходит? Он ведь работает на Уайтхолл, да? Она ответила мягкой улыбкой. – О таких вещах мы не говорим. Он водит меня по очаровательным зданиям в городе и рассказывает мне об их истории и дизайне. Мы много гуляем и разговариваем о вещах, которые нам нравятся, о людях, которых мы знаем, а иногда вообще не разговариваем. А завтра мы идем в Кью любоваться цветением вишни. Понимаете? В жизни так много всего помимо беспокойства из-за Гитлера. Слава богу, что нас от Европы отделяет Английский канал [13]. – Боюсь, для мистера Гитлера Канал – всего лишь прудик, который он может перейти вброд, чтобы получить то, что ему хочется. – Мистер Данек вынул пуховку и слегка прошелся по носу и шее девушки. – Иногда я жалею, что у меня нет невежества, присущего молодости. Я был бы гораздо счастливее. Услышав резкий тон мистера Данека, Ева с вызовом ответила: – Я не невежественна, мистер Данек. Я просто пытаюсь быть счастливой. – Она моргнула, поняв, как это прозвучало. – Я не легкомысленна, я знаю, что в мире есть настоящие страдания и опасности. Но я первые восемнадцать лет своей жизни прожила в нищете и наконец поймала свое счастье. И не собираюсь его отпускать. В его глазах стояла печаль, и Ева вдруг вспомнила о его умершей жене и о том, как, в сущности, мало она знает о мистере Данеке. – Я понял, что счастье – это просто отсутствие всех других эмоций. Запомни, нужно держать нос по ветру. Что-то плохое происходит тогда, когда никто не обращает на это внимания. – Вам поэтому пришлось уехать из Праги? Потому что вы не обращали внимания? Он выпрямился. – Это одна из причин. – А ваш друг из кафе, мистер Земан. Что он говорит? – Иржи думает, что мы должны сотрудничать с Германией, что наша экономика будет процветать, если мы подчинимся их требованиям. – А разве не будет более спокойно, если мы подчинимся немцам?