Там, в большой комнате, которая сейчас в двадцати шагах от меня, нет никакой радуги. Черным-черно. Должно быть, тяжелые шторы плотно задернуты. Я сажусь прямо, чувствуя, как организм начинает вырабатывать адреналин, и вглядываюсь туда, через коридор, в комнату. Допускаю, что из-за усталости я мог не запереть входную дверь. Может, это горничная зашла? И я не услышал ее стука? Хотя разве полночь – подходящее время для уборки? – Кто здесь? – спрашиваю я, с трудом выдавливая даже эти два слога. Мой номер по европейской моде оборудован энергосберегающей системой. Потолочные лампы не зажгутся, пока я не всуну в специальный разъем карту-ключ. А разъем, естественно, расположен на другом конце номера, у входной двери. А карта-ключ – в джинсах, которые тоже где-то там. Бесполезно. Мои глаза привыкают к темноте, и мрак гостиной расплывается во внятные силуэты. Силуэт обеденного стола. Силуэт стула за этим столом. Силуэт широкого дивана. Силуэт человека, сидящего на этом диване. Да, там точно кто-то сидит. Я различаю голову, плечи. Длинные волосы? Я вскакиваю с кровати, и силуэт на диване тоже встает. Отсюда он кажется подвижной чернильной кляксой. На мгновение я задумываюсь, не смотрюсь ли сейчас сдуру в ростовое зеркало. В памяти всплывает момент, когда Мария Корви неестественно подскочила с церковного пола. Но не может же это быть Мария Корви. Однако это или ребенок, или кто-то совсем небольшого роста. Я хватаю с тумбочки свою верную «Зиппо», щелчком открываю колпачок и кручу колесико. Пламя льет свет в межкомнатный коридор, но никак не достает до гостиной. Кем бы ни был посторонний, он не шевелится. Он вытянут по струнке, как паук перед броском на жертву. Я не заставляю себя долго ждать и начинаю идти в сторону гостиной. Олимпийский огонь моей зажигалки горит высоко, свет расползается по стенам к потолку. Я вздрагиваю от собственной тени, когда она выныривает рядом со мной, и лишний раз убеждаюсь, до чего я устал и запутался. Я на середине коридора, когда свет зажигалки достигает гостиной. Я различаю знакомое детское лицо, обрамленное длинными темными волосами. Не может быть. Этого просто не может быть… Предваряя ваши вопросы: ни на секунду мне не кажется, что я сплю. Только последние идиоты додумаются щипать себя в реальной жизни. С каждым шагом я все ближе, светоч истины в моих руках приоткрывает все больше. Лицо постороннего все еще скрыто мраком ночи. Я трясу головой, как собака после дождя, твердо намереваясь стряхнуть остатки нелепых сновидений. В этот момент я выпускаю зажигалку из рук. Она падает на пол, захлопывается, и все погружается в беспросветную темень. Я падаю на карачки и шарю по полу вокруг себя. Мои пальцы оставляют в ковре глубокие борозды, но ничего не находят. – Мария? – спрашиваю я вопреки здравому смыслу. Нет ответа. Ледяной воздух лижет мне шею. Я вспоминаю «Хорошую жизнь» и открытый иллюминатор. Наверное, горничная оставила форточку открытой. Левой рукой я натыкаюсь на холодный металл. Я хватаю зажигалку и откидываю колпачок. Кремень. Искра. Свет. Посторонний стоит так близко, что я чуть не поджигаю его… ее комбинезон. Синий комбинезон. В котором она работает на ферме. Я отползаю и поднимаюсь на ноги, скрипя сухожилиями. Огонь зажигалки танцует по всему телу гостьи. Я вскрикиваю и пячусь назад. Это происходит непроизвольно – животный инстинкт. Мария Корви изгибает губы в уродливой ухмылке. Ее лицо красное и воспаленное. Эти лихорадочно-желтые глаза впиваются в меня, в зрачках сверкают те же серебряные звезды, что и тогда, в церкви. «Я знаю такое, о чем ты и не догадываешься». Я не могу отвести глаз. В горле пересохло. Воздух кажется густым, как масло… или это у меня разыгралось воображение? Мария поднимает руки и принимает позу распятого Христа. – Счастливого пути, – бросает она с прокисшим вздохом. Потом она падает навзничь, из света во тьму, а ее туловище остается неподвижным, как деревяшка. Я не слышу удара об пол. Когда я опускаю зажигалку и освещаю то место, куда она должна была приземлиться, я ничего не вижу. Никого. Я вожу зажигалкой по сторонам, освещая ковер во всей комнате. Ничего и никого. Меня колотит. От злости. От ярости. Кто дал право католической церкви терроризировать меня? Кипя от негодования, я выхватываю телефонную трубку из держателя на стене. Я сообщаю недоумку на ресепшене, что в моей комнате был посторонний. Нет, я не прошу позвать охрану, я прошу посмотреть, не будет ли пробегать внизу тринадцатилетняя девочка в фермерской рабочей одежде. Да, держите меня в курсе, спасибо, до свидания. Я бросаюсь к входной двери номера. В руках пляшет огонек зажигалки. Мало того, что дверь заперта на ключ, она еще и закрыта на цепочку изнутри. Никак артистке Марии Корви было не выбраться отсюда. Я выуживаю ключ-карту из брошенных джинсов и сую ее в коробок на стене. Номер озаряется душеспасительным светом. – Посмотрим, как я тебя сейчас испугаюсь, – бормочу я. Наверняка план состоял в том, чтобы я в ужасе бросился вон из комнаты, после чего Корви могла бы сбежать сама. Не дождутся. Суетно, но методично я обшариваю все 850 квадратных футов. Каждый дюйм каждого шкафа, каждого гардероба, обе ванные комнаты. Отдергиваю каждую штору, чтобы убедиться, что за ними никто не прячется. Нигде ни следа Марии Корви. Я ищу дверь, которая вела бы из моего номера в соседний (такой двери нет), желая проверить все ниточки, и вдруг слово «ниточки» напоминает мне… Я опускаюсь в кресло и гляжу на усыпляющий ночной пейзаж. Выливаю содержимое двух бутылочек виски в стакан. Этот безумный адреналин нужно запить. Ниточки, узелки, как легко ими прельститься. Постепенно версия о преднамеренном терроре со стороны церкви начинает терять смысл. Слишком уж радикальные меры. Отправить актрису за границу в Гонконг? Вломиться в мой номер, чтобы разыграть коротенькую сценку? С какой целью? Чтобы я написал в книге, мол, был дурак, не поверил увиденному в итальянской глуши? И кстати: Мария Корви исчезла на манер привидений, а не одержимых бесами детишек. А девчонка еще жива, если я ничего не пропустил. Так что сегодняшнее представление вообще не вписывается в итальянский сценарий. Я вновь возвращаюсь к мысли, что Мария Корви нездорова и не имеет отношения к католической пропаганде. Может, она приехала сюда по собственной воле. Это маловероятно, но возможно. В одном из постов пару дней назад я упомянул название отеля, когда фотографировал ужин в ресторане на вращающемся верхнем этаже. Но как она выбралась из запертого номера? Может, Эркюль Пуаро нашел бы ответ на этот вопрос, но я – не он, и версия о безумной Марии тоже рассыпается вдребезги. Голова кругом идет. Я что, правда увидел нечто, что на первый взгляд кажется сверхъестественным? Я теперь из этих? Нужно все проанализировать. Подключить УЖАСТИК Спаркса к решению проблемы. Я беру ноутбук и вношу поправки в список: УЖАСТИК Спаркса (Учет Животрепещущих Аномалий: Список Теорий И Концепций). Люди могут утверждать, что сталкивались со сверхъестественными явлениями, по следующим причинам: 1) Они обманывают других (я же знаю, что не вру). 2) Другие обманывают их (кто, церковники? вряд ли). 3) Они обманывают себя (?????). Мне больно записывать третий пункт. Физически больно. Что вписать в скобках? Курсор упрямо мигает и ожидает моего решения, а виски жжет нутро. Логический подход загнал меня в угол, в котором я надеялся никогда не оказаться.