– Вы когда-нибудь видели привидение своими глазами? – А ты, Джек? Я хочу напомнить, что я первый спросил, но, поскольку я взрослый человек, отвечаю: – Допустим, мне показалось, как что-то промелькнуло в отражении зеркала в ванной, но я был очень уставшим. Она торжествующе сияет. – Не было ли это случайно похоже на клуб дыма? – Сейчас ваша очередь отвечать. За спиной Честейн солнце садится над островом Лантау и нашими растоптанными отношениями. – Все-то тебе нужно увидеть своими глазами, Джек. Ученый ум требует доказательств, и если их нет, значит, ничего не существует. И ведь даже когда тебе подвернется доказательство, ты заметешь его под ковер. Почему бы и нет? Оно же не вписывается в удобные рамки. – Иными словами – нет. Вы никогда не видели привидение своими глазами. – Ой, закройся уже. Слова вырываются из нее с сильным австралийским прононсом. Прелестно. – Я все думал о ваших словах, – говорю. – Про этого Роберта Антона Уоткинса… Она раздувает ноздри: – Уилсона. Роберта Антона Уилсона. – Короче, вы топите за его псевдофилософию, дескать, любые убеждения – лишь временные модели, и в то же время вы идентифицируете себя как боевого мага. Лэны и иже с ними, у кого денег больше, чем мозгов, платят вам за то, чтобы вы были боевым магом. И в то же время вы даже толком не верите в привидений. – Важно только то, чтобы клиенты остались довольны результатом моей работы, – возражает она. – Важно истребить или изгнать негативную силу из их домов. В самом ли деле я имею дело с покойниками? Скажу прямо: без понятия. Духи – это удобная модель, и она нередко подходит по ситуации. И когда ты встречаешь эту модель, относиться к ней нужно со всем уважением. Я вздыхаю: – Так, как будто это взаправду покойник? Типа, на всякий случай? – Именно. И точно так же тебе стоит относиться к твоему видео. Ты все видишь в черно-белых тонах. Это мешает тебе, Джек. Научись думать в сером цвете. Поверь, тебе это пригодится. И слушай меня внимательно: я верю в полтергейстов. А вот что становится причиной полтергейста? Это уже другой разговор. Большинство из них – эмоциональные отпечатки сильных потрясений на ауре того или иного места. – И как тогда этот дух оказался на свежепостроенной яхте? Как-то не сходится. – Повторюсь: у меня сложилось ощущение, что он застрял там по какой-то причине. Может, ему даже не была нужна моя экстрасенсорная печать. – Как вам удается произносить фразы «экстрасенсорная печать» с серьезным выражением лица? – А как ты можешь с серьезным выражением лица говорить, будто науке все про все известно? Из тебя даже атеист никудышный, дружок, ты просто чудик. О боже, только не «пробелы в научном знании», второй раз я этого не вынесу. Перспектива снова погрязнуть в этих дебатах вынуждает меня пойти на отчаянные меры. – И вам ни капельки не стыдно, что в результате работы на Лэнов вы, вероятно, помогли родителям прикрыть жестокое обращение с ребенком? Честейн принимает такой вид, будто только что проглотила осу: – Что?! – А что, – говорю, – история – бред сивой кобылы. Облако дыма, которое топает по полу? Или вы не обратили внимание на то, что дети получали травмы только тогда, когда оставались наедине с Цзяо? Она хочет что-то сказать, но меня не остановить. Я – Эркюль Пуаро, и я сцепил пальцы в замок за спиной и вальяжно делаю круг по полной подозреваемых комнате. – Гуйрэн не смог смириться с такой действительностью. Пусть он сам считает, что нанял телохранителя с проживанием в их временную квартиру, чтобы члены его семьи не стали жертвами похитителей, но подсознательно он сделал это затем, чтобы не спускать глаз с жены, которая, находясь на грани нервного срыва, стала распускать руки. А потом он так запутался в собственной паранормальной истории, что принял прибрежный туман за агрессивное привидение, если вообще не выдумал про нападение на пустом месте. Даже сломал себе руку – лишь бы не задумываться о том, что жена бьет дочерей. А потом – вишенка на торте – он нанимает вас. Королеву самообмана, которая только и рада стараться. Втянуть чудовищную, невыносимую истину в свой сказочно-единорожий мирок. Честейн глядит на меня и не верит своим ушам. – Скажите, Шерилин, – подытоживаю я, – что вам дороже: дети или твердая валюта? Потому что приходится выбирать. Вот так вот, мадам, выкусите. Она скалит зубы: – Да как ты смеешь, щенок! Я бы ни за что не оставила детей на произвол судьбы, если бы могла подумать… – В ее глазах появляется мокрый блеск, но она мужественно берет себя в руки и отвечает колючим тоном: – Ты, конечно, тот еще кадр. Сам-то заметил, что ни разу не произнес ни одного «может быть» за время своего извращенного пересказа событий? Рассказывал все как факт. Убежденность. Глупая, слепая убежденность. Она достает из сумки флакон с «духом» и в гневе ставит его на стол между нами. – Знаешь что, петух самовлюбленный, с меня довольно. Давай-ка посмотрим, насколько прочны твои убеждения на самом деле. Это самая ненавистная часть моей работы. Потому что мне нужно принять решение: содержать эту сущность в заключении или уничтожить ее. – Э? Как вы можете уничтожить духа, демона, или как вам сегодня угодно называть свои модельки? Оно ведь уже мертво. – Все, что содержит энергию, может быть уничтожено. Так что давай, умник. Мое тебе задание, если не слабо. Дальнейшая судьба этой сущности в твоих руках. Если ты так уверен, что я вожу людей за нос, тебе достаточно сказать слово, – она кивает на море. – Я смою содержимое бутылки морской водой, и соль уничтожит духа. Или другой вариант: если ты не уверен на сто процентов, сохрани ему жизнь, и я попытаюсь помочь ему уйти дальше. Она откидывается на спинку стула, скрестив руки, и ждет моей реакции. Я смотрю на флакон. На асимметричные изгибы ручной работы. На красное стекло грубой фактуры. Россыпь крошек и опилок внутри. Я вижу лицо – мое собственное отражение, искаженное стеклом. Ни малейшего признака дымного облака. – Последний шанс, – говорю я, глядя прямо Честейн в глаза. – Вы видели привидений своими глазами? – Я не могу на это ответить. Я видела вещи, которые можно было назвать… Я тычу пальцем в бутылку: – Убейте. Я встаю, собираясь уходить. Она как громом поражена. Эта женщина действительно думала, что я всерьез отнесусь к ее фантазиям. – Джек, извини, я немного вышла из себя, – выпаливает она, приходя в отчаяние от того, что драгоценный отрезок книги, посвященный ей, подходит к концу. – Послушай, ты должен кое-что знать о своем видео. О словах на записи. Но нет ничего, что мне нужно знать о видео – уж во всяком случае, не от Шерилин Честейн. Я плетусь по песчаному пляжу и оборачиваюсь напоследок, посмотреть на Шерилин Честейн. Она вошла по колени в воду, намочив брюки. Она склоняет голову и погружает откупоренный флакон под воду. Согбенная мать, что топит котят. Жалкое зрелище. Я пошел на поводу у Интернета. Тотошка побывал в гостях у Злой Ведьмы Востока. Но пришла пора двигаться дальше. Не знаю, случалось ли вам просыпаться с чувством, будто за вами наблюдают. Хорошего мало, поверьте мне на слово. После многочасовой беготни по яхте в компании двух сумасшедших, после похмельной дуэли на пляже даже закаленному королю вечеринок нужен отдых. Когда начинают сгущаться сумерки, я спускаюсь в метро и возвращаюсь с острова Лантау на остров Гонконг, мечтая рухнуть в свою постель. Борясь со сном, я обдумываю инцидент с облаком в ванной и прихожу к утешительному выводу. Все это просто-напросто запоздалый привет от грибочков, съеденных во вторник. Ну да, ну да, я сорвался, но только один разок, это ведь Гонконг. Подумаешь. История Гуйрэна породила в моем воображении облако дыма, а остаточные психотропные вещества в моем организме его воссоздали, исказив передо мной реальность. На пару секунд. В зеркале. В зеркале, то есть не в реальной жизни. Это важный момент. Не стоит доставать УЖАСТИК Спаркса из-за этого сбоя в матрице. Когда я поднимаюсь на сороковой этаж отеля «Джейд-Стар», я валюсь с ног. Я брожу по номеру, сбрасывая пиджак, стягивая джинсы, посмеиваясь, когда перед глазами возникает образ Шерилин Честейн, льющей слезы над бутылкой с водицей. Площадью мой номер покрывает 850 квадратных футов, и я почти не бывал тут за время пребывания в Гонконге, так что я долго плутаю, пока не нахожу наконец спальню. Сумерки красят стены золотом, я падаю на гигантскую мягкую постель, и сознание облегченно покидает меня. Часто я не запоминаю своих снов. Поэтому, когда я просыпаюсь от того, что кто-то прочищает горло, я не могу сказать, что за кошмар навсегда сгинул в трясине моего мозга и чем он так испортил мне настроение. Рациональная часть моего мозга пытается осмыслить этот звук. Он мне приснился или я сам издал его? Я не успеваю даже задуматься о третьем варианте, когда ловлю себя на мысли, что за мной наблюдают. Я никогда не верил в кошачье шестое чувство, когда ты ловишь на себе чужой взгляд, но именно это чувство посещает меня сейчас. Достаточно отчетливое, и я даже переворачиваюсь на спину и сажусь спиной к изголовью, чтобы посмотреть по сторонам. Кроме меня, в спальне никого. Двери шкафа плотно закрыты. Сумерки давно миновали, и стены окрашены черными, тускло-серыми мазками, электрически-желтыми пятнами и одной радужной кляксой света, отраженного с соседней башни. Если все дело во сне, то он оставил слишком яркое ощущение после себя. Мое состояние дискомфорта можно еще списать на этот жуткий момент в сутках, когда выпитый накануне алкоголь начинает покидать твой организм. Может, прозвучит глупо, но радужная клякса успокаивает меня. Я провожу рукой по лицу и выковыриваю корочку из глаза. Я хочу собраться с мыслями, но в голове шумит. Старомодное электронное табло на прикроватном будильнике показывает без двух минут полночь. И снова этот звук. Теперь-то я точно знаю, что это не я. Кто-то откашливается. Может, я по ошибке заснул в чужом номере? Я поворачиваюсь в направлении звука и вижу перед собой открытый дверной проем, ведущий из спальни, мимо коридора, в гостиную.