Джемма замирает. Она молчит долгую минуту, пока я целую ее челюсть. — Не надо, — дышит Джемма. Из меня вырывается рык. — Что? Почему она все еще говорит «нет»? Мой член пульсирует, когда она бьется об меня, ее тело ищет разрядки, в которой она себе отказывает. Я стискиваю зубы и крепче сжимаю ее бедра, сильнее вдавливая свой член в Джемму. Она стонет, задыхаясь на моей шее. — Пожалуйста. Я хочу остановиться. Тяжелое напряжение, окутывающее комнату, становится удушающим, и мы оба сидим, тяжело дыша. Я сбрасываю ее со своих колен, и она падает рядом со мной на пол, я переползаю через нее, закрывая ее своим телом. Рот Джеммы сжимается в уголках. По моему позвоночнику скользит лед. Она все еще думает, что я какой-то гребаный насильник. Это ясно написано на ее лице: она думает, что я проигнорирую ее и все равно возьму то, что хочу. Это не я. Она вздрагивает, когда я двигаюсь, как будто ожидает худшего. Я смотрю на нее, хватая аптечку. — Покажи мне свои ладони. Джемма моргает, на ее лице появляется тень замешательства. — Ты не...? Все мое лицо искажается, а ногти впиваются в ковер. — Нет, блядь, нет, Джемма! Господи! Грудь Джеммы вздымается, ее губы подрагивают. На ее лице на секунду промелькнуло сожаление. Она поворачивает голову в сторону, не в силах смотреть на меня, когда я сажусь на нее и ухаживаю за ее ранеными руками. Это комичное зрелище с моим ноющим членом, обтягивающим трусы. Я наношу мазь и поднимаюсь на ноги. Одеваюсь, не обращая внимания, и в итоге оказываюсь в паре серых треников и старой футболке Национального парка Скалистых гор. Ничего больше не сказав, я выхожу из комнаты. Дверь захлопывается за мной, когда я задвигаю ее и стою в коридоре, разминая руки. Почему она все еще думает обо мне самое плохое? Разве я не спас ее чертову жизнь сегодня вечером? Я вишу в коридоре, ожидая, пока моя эрекция пройдет. Наверху доносятся дикие звуки веселящихся людей. Прижимаю ладони к дверной раме и, повесив голову, слушаю, как Джемма шуршит по комнате. Когда все стихает, я предполагаю, что она забралась в мою кровать, чтобы лечь спать. 23 ДЖЕММА Когда я просыпаюсь от того, что солнце проглядывает сквозь ветви деревьев за окном, становится тепло. Голова на секунду плывет, и я борюсь с дезориентацией, обнаружив, что нахожусь в чужой кровати и в чужой комнате. Полка с футбольными трофеями заставляет меня в спешке вспомнить прошлую ночь. Я втягиваю воздух и плюхаюсь на синие простыни. Все мои мышцы дергаются в знак протеста. Солнце ярко светит, выглядывая из-за горизонта, а грозовые тучи ушли в ночь. Ланселот свернулся калачиком у моего бедра и храпит. Улыбка вырывается на свободу, когда я тянусь погладить его по спине. Он потягивается и снова засыпает. Другая сторона кровати теплая и неухоженная, но пустая. На краю кровати висит выброшенная футболка Rocky Mountain State Park. Я прикусываю губу, помню, как проснулась в какой-то момент, когда было еще темно. Не знаю, был ли это один из тех снов, которые кажутся реальными или нет, но сильные руки окружили меня, прижимая к твердой голой груди. Лукас спал со мной? На мне все еще все, что он дал мне прошлой ночью. Я скольжу ногами по мягким простыням и тревожу зубами губы. В моем теле все еще что-то колючее. Это беспокойство, которое ищет удовлетворения. Даже простыни на моей коже приятны. Прошлой ночью было много всего. Я не знаю, что заставило меня остановиться. В тот момент мне было хорошо. Глубокая потребность поселилась в моем нутре, и я хотела поддаться ей, но когда Лукас озвучил это... я не знаю, это было похоже на то, как если бы мы снова попали в бурю, когда на нас обрушился дождь. Ланселот ворчит, когда я встаю с кровати. — Я бы обнималась с тобой весь день, если бы могла, дружище. — Я вытягиваю руки над головой, и мой позвоночник выпрямляется с удовлетворительным хлопком. В моем теле задерживается нежная боль. На самом деле я спала очень хорошо для такой безумной ночи. Кровать действительно удобная и я могла бы спать и дольше, но не здесь. — Мне пора домой. На минуту замираю на краю кровати. Моей одежды нет на полу в ванной, я вижу голую плитку через открытую дверь и не знаю, стоит ли мне спускаться вниз в том, что на мне есть, или попытаться найти что-то другое. Мое внимание привлекает зеркало в другом конце комнаты. Я решаю, что, черт возьми, да, мне нужно больше одежды прямо сейчас. Боже, я даже не хочу думать о том, как я выгляжу в безразмерной футболке и боксерах Лукаса. Мало того, на моих бедрах и руках видны легкие синяки. Мои ладони все еще красные, но уже не так болят, как вчера вечером, когда царапины были свежими. Я не знаю, какие из синяков — от попытки перелезть через поваленное дерево или от того, что Лукас впился пальцами в мою кожу. Пока я ищу, что надеть, я осматриваю его комнату. Она такая же большая, как главная спальня в моем доме, с кедровыми акцентами и в деревенском горном стиле. Деревянные полы в основном покрыты большим серо-голубым плюшевым ковром, а под большим окном стоит скамейка, на которой лежит несколько книг. Рядом с окном, под полками с трофеями, стоит письменный стол. Там лежит несколько блокнотов для набросков. Я наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть снимки Instax, прикрепленные к пробковой доске. На одном из них Лукас на своей лодке с Девлином и Коннором, Бишопом. Есть и несколько других — Лукас и Ланселот на вершине во время похода, Лукас и Марисса в спортивной форме на пляже у озера. Во мне проскакивает скручивающее чувство. Нахмурившись, я читаю таблички с трофеями, чтобы отвлечься. На всех написано Лукас Сэйнт, квотербек и год. Они датируются тем временем, когда он был ребенком. В углу я нахожу большую толстовку, чтобы натянуть ее вместе с парой серебристых баскетбольных шорт. Мне приходится туго завязывать шнурок и несколько раз подворачивать их, чтобы они не спадали. Большинство синяков скрыты. Толстовка доходит мне почти до колен и свисает над руками, но она теплая и приятно пахнет. Поскольку я одна, я прижимаю вырез к носу и нюхаю, улыбаясь. Чувствуя себя на сто процентов лучше, когда на мне больше одежды, я спускаюсь вниз и иду на кухню за кофе. В доме тихо и спокойно. Я люблю утро. Тишина, которая наступает, когда мир просыпается, умиротворяет. Люди спят повсюду в щенячьих кучках. Я спускаюсь с нижней ступеньки и рассматриваю остатки вечеринки. Это похоже на картину Тициана, изображающую вакханалию. На цыпочках я прохожу через комнату и останавливаюсь, когда за углом оказываюсь у открытой кухни. Лукас там, без рубашки. Он единственный, кто поднялся, и он держит перед лицом кружку с паром, наблюдая за мной. Кажется, что мир вокруг нас замирает, когда я смотрю на него, а мое сердце бьется в такт. Аромат свежесваренного кофе зовет меня. Собравшись с силами, я шаркаю на кухню. Внимание Лукаса переключается на его толстовку SLHS Coyotes, которая на мне. Его толстовка. Совсем другое дело, когда мне приходится смотреть ему в лицо в его одежде. Мое лицо наполняется жаром. Когда я проскальзываю мимо него в поисках кружки с кофе, он играет с кончиками моих волос. Поиски кружки прекращаются, когда Лукас со звоном ставит свою чашку и прижимает меня к стойке. Я поворачиваюсь к нему лицом, он кладет руки по обе стороны гранита, его предплечья сгибаются, когда он наклоняет голову. Лукас смотрит на меня, прикрыв глаза капюшоном, и издает грубый, сонный гул, который проникает в мой живот и вызывает там тепло. Благодаря капюшону и тому, что Лукас находится рядом со мной, его запах окружает меня. Я потерялась в туманной воде, не имея выхода. Единственный путь вперед —прижаться к Лукасу и надеяться, что он не утопит меня. Сон-воспоминание, витавший на грани реальности, проясняется. Он точно держал меня в своих объятиях прошлой ночью. — Доброе утро, — говорю я в тишине. — Ты взял мою одежду? Он ворчит и прижимает свои бедра к моим, прижимая меня к стойке. Голова и сердце тянут меня в разные стороны. — Мне нравится, как надуваются твои губы, когда ты спишь. Он следит за моим ртом, когда говорит мне это. Одно — это маленькое прикосновение вызывает пульсацию между ног. Стук моего сердца отдается в ушах, моя кожа все еще жива от этого неудовлетворенного ощущения, и все вокруг словно подзаряжено. От этого у меня немного кружится голова. — Ты моя? — спрашивает Лукас низким звенящим голосом. — Я хочу, чтобы ты отдала мне всю себя. Дыхание покидает меня так быстро, что скребет в горле, кажется, что я заперта в притягивающем луче, который тянет меня все ближе и ближе к поцелую Лукаса.