— Что деется, Фёдор? — спросила она тихонько. — Что станется с нами? — Всё ладно будет, Наталья, слово даю… Пётр Степанович, отлучившийся на поиски хвороста, возвратился, таща целую охапку и чинно беседуя с князем Турениным. — Купцам надо было волю дать! — с досадою говорил Костромитинов. — Вот на что императору тяму не хватило! Не загребать Америку под себя, а доверить купеческому сословию. Пущай бы торговлю вели, корабли строили, земли эти скрепляли смёткой своей да резоном. Уж мы бы закогтились, никаких англичан не пустили бы к океану, никаких «бостонцев»! Всё наше было бы, от Бобрового моря[150] и до самой Мексики. Вона как королева английская своих-то купчин пестует! А «бостонцы» каковы? Вот увидите — они Штаты свои вытянут-таки в заглавные державы! — Дурные у нас цари, что и говорить, никудышние, — хмуро сказал князь. — Может, и худое скажу, да только жалею я, что Наполеон не смог Россию завоевать! Причастились бы той Европы, порядки бы тамошние завели… Глядишь, и вольные землепашцы по всей стране рассеялись, и купечество в рост пошло! — Если бы да кабы! — усмехнулся Фёдор. — Эх, князь… Минуло то время да прошло, словно и не бывало! — Ваша правда! — крякнул Пётр Степанович и будто встряхнулся, взял сразу деловитый тон: — Ну что порешим-то? Как Гонта окрутим? На власти надежды нет, им наши беды до фонаря. Пущай, дескать, скотоводы сами друг с другом разбираются, а нам недосуг. Да и где те власти? — Мы и есть тутошняя власть! — весомо заявил Туренин. — Нам этого Гонта решать и вязать! А покамест… — Он подбородком указал на Чугу: — Вон! Фёдор асиенду Потерянную сыскал, там и окопаемся… На том и порешили. Глава 17 МИССИЯ «АЦТЛАН» Людно стало в Ла-Роке! Неширокое устье каньона «конестогами» перегородили, всё как есть заставили — ни пройти ни проехать. Женщин в асиенде укрыли, мужчины то у фургонов кучковались, то в бане недостроенной, а пацанва с верхушки мезы неприятеля высматривала. Док Шелихов квалифицированно обработал раны на Фёдоре, мимоходом отпустив диагноз: «Всё у вас, батенька, как на собаке заживает!» Костромитинов, Хлебников да Черных собрались на «совет старейшин» — судили да рядили, как им Гонта ущучить, а самим не пропасть. Девки у костров хлопотали, варево мешали в больших котлах. Народ устраивался помаленьку. И переговаривался: — …Доброго вам здоровьечка, Степан Лексеич! — И вам того же, Авдотья Никитична. Жизня налаживается али невмоготу? — Да чего там, всяко бывало, и Гонта энтого проклятущего переживём! — …Князь, всё ладно, только вот припасов маловато. Мучка есть, соль взяли, мясо свежее, хо-хо, да только на такую-то ораву не напасёшься. Человек сорок нас! — Тридцать семь, Кузьма. — Всего-то! — …Лёша-а! Где тебя носит? — …Ты мне мансы тут не пой. Купи себе петуха и крути ему бейцы,[151] а мне крутить не надо! — Фима, ты говоришь обидно! — …Не дай бог, пожгут дом… — Ну и пожгут, и што? Я ещё мальчонкой был, помню, как колоши Михайловскую крепость спалили.[152] И што? Да ещё пуще всего понастроили! Чуга побродил от костра к костру, послушал, что говорят, да и задумался: а не направить ли ему стопы к асиенде? Наталья там суету разводит — прибирается с бабами, постели готовит, ребятню шугает… — Федя! Помор оглянулся, поневоле улыбаясь. К нему, на игривой белой кобыле, подъезжала Наталья. — Я смотрю, вы спокойны, — сказала девушка. — Что, и вправду не боитесь? Чуга хмыкнул. — Только дураки не боятся. Страх нужон, чтобы думать, а не убиваться зазря. Вот я и думаю. Коломина посмотрела на него, склонив прелестную головку к плечу, и сказала ласково: — Даже Танух вас уважает. Как сказала я ему, что к вам направляюсь, так он и отстал сразу. Знает, что с вами мне бояться нечего. Я и не боюсь… Понимаю же, что Гонт — человек опасный и злой, а всё равно… Давайте покатаемся? — Давайте. Пуэбло тутошнее видали? — Видала! Там так здорово, и видно всё. — Тут ещё пара башенок индейцами поставлена. За Бутылочным Горлышком. — Где-где? — Поехали, покажу. Фёдор вскочил на Рыжика, и они поехали. За Бутылочным Горлышком было тихо, людской гомон, коровье мычание и ржание лошадей отдалились, затихли, перебиваемые шумами леса. Поглядывая на девушку, Чуга испытал знакомое волнение и шумно вздохнул. — Что так вздыхаете тяжко? — сладко улыбнулась Наталья. — Да всё об вас думаю. — Обо мне? — притворно удивилась девушка. — А что вы обо мне думаете? В её голосе прозвучало кокетство. — Вы — красавица, — сказал Фёдор, любуясь Натальей. — И умница. И милая до того, что слов нет! Коломина весело рассмеялась. — Да вы никак влюбились? — протянула она. В глазах её прыгали чёртики. — Влюбился, — сказал Чуга. Девушка вспыхнула, и жаркий румянец придал ей ещё больше прелести. — Правда? — пролепетала она. — Ей-бо, пра… Кто ж о таком шуткует? Люблю… Вот тебе и весь сказ. Коломина замолчала, обрадованная, растерянная, и боязнь испытывая, и неясное томление. Лошади между тем сами донесли своих хозяев до края Ла-Роки, где высилась древняя индейская башня. Наталья, правда, едва различала строение, поглощённая своими думами. Фёдор спрыгнул с коня и помог спешиться Коломиной. Барышня положила ему ладошки на плечи, он крепко обжал её тоненькую талию и легко поставил на землю. Руки будто сами скользнули на гибкую девичью спину, обняли… Наталья робко обвила ручками шею помора, потянулась навстречу — ресницы затрепетали, пухлые губки раскрылись… Чуга крепко поцеловал девушку, чувствуя, как та прижимается к нему, как её пальчики нежно перебирают волосы на затылке, — и подзабытая услада холодком скользнула по хребту. — Ты милый! — шепнула Наталья, взволнованно дыша. Фёдор прижал её к себе, обнял и застыл, боясь испугать девушку разнузданностью своих желаний. — Вроде и время неподходящее… — пробормотал он. — Подходящее… — глухо сказала Коломина, спрятав лицо у помора на груди. Они долго стояли, одинаково вздыхая и томясь. И чётко понимая, что незримые часы отсчитывают ныне самые счастливые минуты их жизни. — Возвращаемся, да? — грустно спросила девушка, подняв лицо. — Придётся… Сев верхом, они двинулись обратно, но мир уже изменился для двоих, стал другим, и в этом новом мире их «Я» связались в «МЫ». Никто из них: ни девушка, ни мужчина — не ведал, что им готовит судьба — разлучит ли, сведёт ли вместе и навсегда. Они ехали неторопливым шагом, и им было хорошо. Будничные заботы и тревоги разрушили эфирное кружево сказки. Наталья понимающе улыбнулась и отъехала. Обернулась через плечо, сжала губки, словно боясь расхохотаться, и послала свою кобылку к Потерянной асиенде. Фёдор проводил девичью фигурку глазами. Мысли теснились в голове, рождая ожидания, будя мечты… — Тео!