— С-суки! — прошипел помор, поддевая пулю. Вот она, показалась… Потянув двумя пальцами, Фёдор вытащил её и отшвырнул. Часто дыша, откупорил бутылочку виски, задержал дыхание… Огненная струйка окатила рану, размывая кровь, и боль полоснула по нервам, бросая в жар. — Суки какие, а? — выдохнул Фёдор, жмурясь. — Попадись вы мне… — Попадутся, — слабым голосом пообещал Исаев. Умыв руки чистым бурбоном, Чуга взял в руки иглу с ниткой. — Жопы бы им зашить, на хрен, — злобно сказал он, — и гороху скормить, штобы пучило! Вздохнув, помор принялся накладывать шов. Наложил, унял дрожь в руках и потом ещё добрый час лежал в полном изнеможении. Осилив слабость, переоделся и переобулся. Стало получше. — Кажись, Ларедо! — привстал Семён, оборачиваясь к лесу. — А Текс? — Идёт прежде. Достав оба револьвера, Чуга тщательно вытёр каждый, не забыв пропустить платочек через пустые каморы и капнуть масла на механизмы. И выдохся. — Постельный режим… — пробормотал он, бредя к фургону. — Вот тебе и весь сказ… Глава 15 СТАМПИДА День прошёл спокойно, горизонты были чисты. Фёдор с Медденом отлёживались, Ларедо пропадал до вечера, а когда вернулся, то приволок с собою тушку молодого оленя, совсем ещё телёнка. — Лучше лекарства не придумать, чем бульон из свеженины, — сообщил он, — особливо после ранений. Кровь сама прибавляется в жилах! А с утра пришлось-таки устраивать похороны — негоже было держать мертвых бандитов рядом с домом, уж больно смердели. Да и не по-христиански как-то… Трупы сволокли в промоину и предали земле — обрушили на них рыхлый песчаный склон. Аминь. Часа в три пополудни за холмами поднялась туча пыли — подходило стадо. Как ни худо было Чуге, но он таки возрадовался да возгордился — его ковбои гнали его коров. Понять чувства Фёдора мог только бедняк, сам приложивший силы к тому, чтобы вырваться из нищеты, и вот, на каком-то этапе своих трудов, заметивший, что уже не беден, что первый шаг к состоятельности сделан, и теперь вся задача лишь в приумножении скромного капитала. Стало быть, верным оказался избранный путь, и все усилия, все утраты — не зря! Фёдор с Семёном отправились навстречу бакерам и помогли загнать коров на верхнее пастбище — то самое, что схоронилось за Бутылочным Горлышком. — Почтение, мосье Чуга! — провопил Фима, серый от пыли. — Пятьсот с лишним голов, герефордская порода! — Почём брал? По червонцу? — Это больно! Гомес уступил по пятёрке за голову! Упитанные однолетки, всё как положено. — Сойдёт для начала. Лишь теперь он заметил, что у Захара рука висела на перевязи. А тут и чей-то фургон подкатил. — Только не говори, — сказал Фёдор Гирину, — что это тебя бурёнка забодала. — Не буду, — хмыкнул Захар. — Сцепились с вакеро Суноля. Подстрелили парочку особо упёртых и разъехались. — Натурально, — кивнул Иван. — А это кто? — кивнул Чуга на подъезжавший фургон. Гирин закряхтел смущённо. — Да вот, понимаешь, сложности у людей… — забубнил он. — У дона Гомеса дом спалили и сына старшого ранили, вот мы их и зазвали к нам — пущай отсидятся хоть… — Ну и правильно, — сказал Фёдор. Пожилой мексиканец, одетый не без лоска, с редкой проседью в чёрных волосах, с лицом смуглым и чеканным, словно рубленным из дерева, тяжело спрыгнул с козел. Шляпою сбив с себя пыль, приблизился к Чуге. — Буэнас диас, сеньор! Не приютите ли погорельцев? — спросил он, криво усмехаясь. — По-соседски? — Об чём разговор! — Федор крепко пожал сухую и сильную руку дона. — Располагайтесь, конечно. Гонт вас прижал? — Суноль, паскуда! — Один чёрт… Поклонившись сеньоре Гомес, опиравшейся на руку бледного юноши с перевязанной головой, Чуга отошёл к своим. — Короче, так, — сказал он. — Гонт затеял всю эту музыку, вот пусть и попляшет теперь… — Имею задать парочку вопросов, — поднял руку Беньковский, поглядывая на Сёму, принявшего очень важный вид. — Гонт таки сделал скандал? Исаев самодовольно улыбнулся. — Или вы думаете, шо вы не опоздали? — сказал он. — Так я вам скажу, шо таки да. Мы немножечко разлили твоё озеро… Фима показал Сеньке кулак и раздельно проговорил: — Я шо, тихо спрашиваю? Или ты говоришь мине, шо тут случилось, или я гэпну[139] тебе у морду со всей моей любовью! — Предлагаю — ша! — резко сказал Фёдор. Поведав «скотоводам» о здешних приключениях, он продолжил: — Я слыхал, как большие ранчи прирастают мелкими без зазрения совести, а теперь и сам вижу. Дон Гомес! А не собраться ли нам всем здесь? По-соседски? За Ла-Рокой мы нашли старую асиенду, там легко укрыться и держать оборону. Иначе, боюсь, Гонт с Сунолем передавят нас по одному. Хоакин серьёзно кивнул. — Поддерживаю, сеньор, — сказал он. — Если женщины и дети будут в безопасности, это развяжет нам руки… — …И мы дадим бой. — Си, сеньор! — Тогда по коням! Вместе с Чугой и Гомесом выехали Иван Гирин и Сёма Исаев. Вторые сутки подряд Фёдора мучила тревога — как бы Гонт не записал в «малые сии» и ранчу Костромитиновых… Не верилось Чуге в джентльменство миллионщика — однажды поднявший руку на женщину посмеет снова. Особенно ежели некому будет дать сдачи. Но сразу примчаться Наталье на помощь у Фёдора не получилось… …Отряд мигом одолел несколько вёрст до ближайшего хутора, где проживала семья креолов[140] Кусковых, — от их крепкой избы-пятистенка, основательного коровника, добротной конюшни, «журавля» у колодца так и веяло Русью. Да и сами Кусковы, Терентий Семёныч с Глафирой Васильевной, выглядели скорее татарами из Казани, чем индейцами уалла-уалла. А уж сыновья их и вовсе богатырями вымахали — огромные, мордастые да скуластые, кровь с молоком. Причём встречать незваных гостей вышли все разом — и у каждого в руках была или винтовка, или «кольт». Узнав Гомеса, Кусковы заулыбались и опустили оружие. — Какими судьбами, Хоакин? — заговорил Терентий, подходя вразвалочку к воротам усадьбы. — И кто это с тобой? — Гонт балует! — резко сказал дон Гомес. — Его люди сожгли мой дом, а Теодор приютил меня и мою семью. Кусков-старший ничем не выдал своих чувств. Посмотрев на Чугу, он подал руку — рост позволял ему запросто здороваться и с конным. — Терентий. — Фёдор. — Наш! — осклабился креол. — Суноль уже подваливал к нам, мы его отогнали. — Ежели пожалует большой отряд, не отобьётесь. — Да-а… — затянул Терентий. — За Гонтом — сила… — Ни хрена! — резко сказал Гирин. — Всем миром мы этого богатея на дерево загоним, как шугливую белку!