Она принялась перетряхивать тряпье. Дурацкая мысль, что где-то здесь её сумка, а в ней телефон, показалась ей вполне логичной. Сумка в конце концов нашлась – она валялась под досками на полу, – но в ней не было никакого телефона. Тогда Тонечка заплакала, громко, навзрыд. Она плакала от отчаяния и страха, но внезапно осознала, что её плач отдаётся от стен словно эхом. Она перестала всхлипывать и прислушалась. – Эй! – робко сказала она. – Где я? И снова голос отдался от стен. – Э-эй! – закричала Тонечка во весь голос. – Где я?! Помогите!.. Внезапно, словно отвечая на её призыв, в вышине зажёгся свет. Он показался таким ярким, что Тонечка закрылась локтем. Лязгнуло железо, загремели засовы, что-то заскрипело в отдалении. Тонечка замерла и отняла от глаз руку. Оказалось, что она сидит у стены гигантского полупустого ангара. В центре ржавые металлические конструкции почти до потолка, под ними навалены бочки и какая-то арматура. От широких ворот к ней приближались люди – несколько человек. Рассмотреть их она не могла, свет был им в спины. Тонечка поняла, что там, за ними – улица, свобода, и ей стало наплевать на всё. Она сорвалась с места и побежала, но её перехватили, поволокли и швырнули на топчан. Она упала неловко, лицом вниз. – Антонина Фёдоровна, – голос показался очень знакомым. – Опомнитесь. Вы же разумный человек. Тонечка села, обеими руками придерживая голову. – Вы кто? – спросила она и прищурилась. – Я вас знаю? – Ради бога, конечно, знаете. Человек приблизился, оказался в центре светового круга – с металлической штанги свисала тусклая лампочка, показавшаяся Тонечке такой ослепительной после темноты. – Дайте на что сесть, – приказал человек, и тотчас же ему подали какой-то стул. Он уселся, и Тонечка наконец-то смогла его рассмотреть. – Это вы?! – изумилась она. – Вы пришли меня спасти?! Человек засмеялся. – Поверьте, милая дама, вам ничего не угрожает. По крайней мере, пока. Тонечка смотрела на него. Глаза у неё слезились. – Вы… не офицер ФСБ по фамилии Степанов, – наконец догадалась она. – Вам нужен Пояс Ориона. Но не для того, чтобы его вернуть. Тот, кого она считала Сергеем Степановым, развёл руками. – Нужно быть последним идиотом, чтобы возвращать такую ценность! Мне она нужнее, чем ближневосточным царькам или этим чудесным женщинам, матери и дочери! Кстати, вы не знаете, где Пояс? Тонечка помедила: – Как вас зовут? – Вениамин Сутулов, – сказал человек весело. – Я здесь, в Нижнем Новгороде, пользуюсь определенным уважением. Если вы вернёте мне Пояс, буду очень признателен. Если нет, я вас пристрелю. – Понятно, – ответила Тонечка. – Но я не знаю, где он. И Светлана Павловна не знает. – Может быть, знает её дочь?.. – Сомневаюсь, – Тонечка постаралась, чтобы это прозвучало язвительно. Один из тех, кто стоял за спиной авторитета Сутулого, пошевелился и оглянулся. – Папаша был крайне несговорчивый человек, – продолжал Сутулый словно с сожалением – Если бы он отдал Пояс, до сих пор бы лекарил потихоньку. Но он упёрся. А я был молодой, горячий! – Он махнул рукой. – Увлёкся, и он перекинулся, а я так ничего и не узнал. А может, у него и не было Пояса, тот чурка как подарил, так и забрал, они все такие! А дочь законное наследство вытребовала и привезла. Не зря же она столько лет там торчала, на Востоке. Отдал бы папаша сразу, и не было бы этого ничего. И Сутулый вздохнул печально, сокрушаясь, что Лев Пантелеев оказался «несговорчивым»! – Он бы ничего вам не отдал, – проговорила Тонечка, вспомнив человека с фотографии. – Как же вы не поняли?.. Сутулый помолчал, разглядывая её. – Ты, конечно, милашка, – сказал он. – И, говорят, сценарии пишешь! Но ты и понятия не имеешь, о чём идёт речь. Он вдруг рывком придвинулся к ней, она отшатнулась. – Расколоть можно любого, – он оскалился. – Только действовать нужно правильно, постепенно. А я тогда погорячился. – Я не знаю, где Пояс, – испуганно пробормотала Тонечка. – Я вообще про него ничего не знаю. – Ну и хорошо! – сказал Сутулый весело. – Я думал, ты меня к нему приведёшь через муженька своего и его дружка Кондрата. А ты, видишь, тётёха! Ничего не знаешь! Но привести – приведёшь. – Я не знаю, где Пояс, – повторила Тонечка. – Правда! – Мы сейчас позвоним, – обрадовался Сутулый и приказал: – Телефон мне! И позвоним. И ты попросишь мужа найти Пояс. Тонечка смотрела на него. – А я возьму тебя за ручку, – он схватил её за пальцы сильно, больно. – И пока ты его станешь убеждать, я тебе стану пальчик отрезать. Ты его сначала попросишь, а потом мы отрежем – для убедительности и чтоб он слышал. Тонечка продолжала смотреть на него остановившимся взглядом. Она понимала, что так всё и будет. – А если он плохо искать будет или дружок Кондрат упрётся, у нас пальчиков много! И у тебя, и у девочки твоей, и у мальчика. Он вынул нож, ловко и привычно, перехватил её руку и просунул лезвие под ноготь. Тонечка закричала. – Как? – спросил Сутулый, усмехаясь. – Уже?! Так я не начал даже! Весело у нас тут будет, шумно! Ну, звони, милашка. И подал ей телефон. Его свита молчала, только один всё оглядывался. Тонечка стала набирать номер. – Слышь, Сутулый, – сказал тот, кто оглядывался, – там это… вроде мелькнуло что-то… – В глазах у тебя мелькает после вчерашнего, – сморщившись, отмахнулся Сутулый. – Ну? Набрала? Давай, давай!.. Что произошло дальше, Тонечка не успела ни разглядеть, ни понять. Сверху, с металлических конструкций, свалилась какая-то тень, ещё одна мелькнула в проёме ворот за спинами у бандитов, а потом сбоку появилась третья. Совсем рядом негромко и мягко хлопнуло, раз, другой, третий, и все, кто стоял за спиной у Сутулого, зачем-то повалились на пол. Тот судорожно дёрнулся, подтянул к себе Тонечку, в последнюю секунду прямо перед собой она увидела Германа – должно быть, она в бреду. Герман резко отпрыгнул в сторону, за его плечом возникла бородища Кондрата. – Только не насмерть! – заорали издалека, и эхо разнеслось по всему помещению, почти заглушив ещё один мягкий хлопок. Сутулый весь обмяк, нож вывалился из его руки и покатился. Герман зачем-то поддал его ногой, и он улетел в черноту. – Са… Саша… – проговорила Тонечка, трясясь. – Это… ты?.. – Жива? – Ка… кажется… Кондрат Ермолаев подошёл, присел на корточки перед лежащим на цементном полу авторитетом и потрогал его шею. А потом посветил фонарём сначала в один, а потом в другой глаз.