– Хотя бы для этого порядочности тебе хватило. Я не буду надевать резинку, но завтра с самого утра на тумбочке тебя будет ждать таблетка. Видишь ли, в мой список дел не входит рождение ребенка от щедрой шлюхи. Ты без лишних вопросов примешь таблетку. Я ясно выразился? Я закрыла глаза, чувствуя, как из тела, подобно поту, сочится стыд. Я сама на это согласилась. На все. Согласилась с его словами, поступками и его жестокостью. Я, в конце концов, на колени вставала, умоляя приблизить этот момент. – Ясно. – Я бы немного подурачился с тобой, но другой тебя уже подготовил, а я сегодня не в настроении дарить ласки. – Вулф злобно улыбнулся и резким движением вонзился в меня с такой силой, что я выгнулась дугой и прижалась к нему грудью. Меня пронзила такая сильная боль, что перед глазами замелькали звездочки. Вулф порвал естественную помеху и так глубоко вошел, что стало казаться, будто он разрывает меня на части. Боль была такой силы, что пришлось прикусить губу, чтобы подавить крик сущей агонии. Всю мою сознательную жизнь Клара и мама отговаривали меня от тампонов и катания на велосипеде. Мне даже приходилось надевать во время верховой езды толстые кальсоны, чтобы сберечь то, что было таким неприкосновенным, таким священным. Только ради того, чтобы все случилось вот так. Я лежала под Вулфом молча, недвижно и напряженно, с силой закусив губу, чтобы не издавать ни звука, и лишь текущие по лицу слезы намекали, что я еще в сознании. Я – ржавая колючая проволока, скрученная узлом в клубок страха. – Узкая, как кулак, – простонал Вулф, и на его звериный голос я ответила полным молчанием. Он входил в меня так грубо, так быстро, так сильно, что, казалось, разорвет на мизерные лоскуты. Слезы стекали со щек на подушку, а Вулф вонзался все глубже и глубже. Я почувствовала, как теряю девственность, обагряя простыни кровью. Но я не молила его остановиться и не признавалась в своем целомудрии. Я лежала и позволяла ему брать меня. Он силой лишил меня невинности, но гордость мою Вулф не получит. После того, что случилось в холле, я даже самую малую толику ему не подам. Через несколько толчков я заставила себя открыть глаза и невидящим взглядом посмотрела на его равнодушное сердитое лицо. Что-то вытекло мне на бедра, и, поняв, что это было, я мысленно взмолилась, чтобы он этого пока не заметил. Как бы не так. Вулф заметил. Он свел брови и впервые увидел мое лицо, слезы и мою агонию. – Месячные? Я не ответила. Вулф приподнялся с меня и опустил взгляд. На внутренней поверхности моих бедер и белой простыне виднелась кровь. Я схватила жениха за воротник и потянула на себя, отчаянно пытаясь спрятаться за его тело. – Заканчивай начатое, – прошелестела я, обнажая зубы. Его сердце билось против моего так гулко, что я поняла: он скоро закончит. – Франческа, – голос Вулфа звучал сипло и виновато. Он поднес руку к моему лицу, чтобы погладить по щеке, но я шлепком отмахнулась от нее. Мне не вынести этот его новый нежный тон. Я не хотела, чтобы он был со мной добрым. Я хотела, чтобы он относился ко мне как к равной. С тем же гневом, страстью и презрением, какие я испытывала к нему в эту минуту. – Теперь ты мне веришь? – горько усмехнулась я сквозь слезы, которые продолжали течь по лицу как дождь, желающий смыть последние несколько минут. Вулф перестал хмуриться и приподнялся, собираясь встать, но я пригвоздила его к своему телу. – Все кончено. – Я посмотрела ему в глаза и увидела там настоящие муки, после чего сплела лодыжки за его спиной, чтобы удержать. – Я решила, каким хочу почувствовать свой первый раз. Заканчивай. Сейчас. К моему ужасу, слезы начали течь сильнее, и, опустившись на меня, Вулф слизал их. Его язык двигался между моей шеей и щеками, ловя все слезинки до единой. – Нем, – попытался вразумить меня он. – Заткнись. – Я уткнулась ему в плечо, и он снова начал входить в меня. – Прости, – прошептал Вулф. Его движения стали мягче, он проникал в меня, водя кончиками пальцев по наружной поверхности бедер, и этот неспешный интимный жест был всего лишь сладкой ложью. Пяткой я уперлась в ткань его брюк, которые он не потрудился снять. Я знала, что Вулф хочет попробовать смягчить боль и поскорее разделаться со всем этим, но понимала, что слишком поздно исправлять нанесенный урон. Через несколько минут тупой боли Вулф начал набирать темп. Его лицо стало напряженным, а глаза потемнели, и тогда я наконец осмелилась взглянуть ему в глаза, не чувствуя, будто при каждом толчке он втыкает мне в грудь нож. Вулф кончил в меня, и тепло его страсти покорило каждую мою клеточку. Я вцепилась ему в плечи, ощущая себя под ним изношенной и потрепанной. Ниже пояса тело болело так, что почти онемело. Вулф приподнялся, чтобы взглянуть на меня, и посмотрел мне в лицо, но избегал встречи наших глаз. Он продолжал лежать на мне, и несколько минут мы просто молчали. Вулф не спрашивал, почему я не сказала ему раньше, что была девственницей. Он знал. Наконец жених скатился с меня, и я подорвалась и встала, прикрыв тело сатиновой сорочкой бледно-лилового цвета, которую взяла со спинки рабочего кресла. Вулф сел на кровати за моей спиной и, несколько огорошенный, наклонился вперед. Его лицо было пустым, а плечи сгорбились. Разительное отличие от импульсивного ублюдка, будущего мужа, который всегда излучал чрезмерную самоуверенность. Я не винила его за молчание. Казалось, для случившегося сегодня слова излишни. Я взяла с тумбы пачку сигарет и подожгла одну прямо в его доме. Это меньшее, что он мне должен. Он и сам прекрасно это понимал, а я знала, что, если он попытается приласкать меня, я этого не переживу. – Завтра мне рано вставать. Последняя примерка платья, а потом иду закупаться для учебы, – сказала я и присела за стол, смотря на сад, который так любила, и желая так же полюбить своего будущего супруга. Всем сердцем и без надежды на взаимность. – Нем, – его голос был таким нежным, что я не выдержала. Я положила подбородок на руки. Встав за мной, Вулф положил руки на мои плечи и опустил лоб мне на макушку. У него вырвался судорожный вздох, от которого на лицо мне упала прядь волос. Комната пахла сексом, ржавой кровью и отчаянием, которого здесь ранее не бывало. – Уходи, – сухо сказала я. Он поцеловал меня в макушку. – Франческа, я больше никогда в тебе не усомнюсь. – Уходи! – крикнула я и вскочила из-за стола. Колесики кресла ударились о его ноги, но Вулф словно не замечал боли. После он ушел, но случившееся между нами осталось в комнате. Проснувшись на следующее утро, я нашла на тумбочке две пилюли обезболивающего, таблетку экстренной контрацепции, бутылку воды и теплую влажную салфетку. Я мигом поняла, что мисс Стерлинг была прекрасно осведомлена о случившемся прошлой ночью. Я взяла в рот обезболивающее с таблеткой и запила их водой. А оставшийся день провела, плача в постели. Вулф Я расхаживал по восточному крылу. Туда-сюда. Туда-сюда. Ходьба никогда еще не приводила меня в такое убийственное бешенство. Хотелось вышибить дверь и ввалиться в ее комнату. Мне едва хватило терпения, чтобы отправить Кристен письмо через своего адвоката с угрозами засудить ее за каждый пенни, что она заработает, если опубликует обо мне статью. Я понимал, что не смогу помешать ей распространять обо мне грязные сведения, но опять же – меня это волнует? Ни капли. – Дай ей время. – Стерлинг бродила за мной, как чертов хвост. Словно я собирался силой ворваться в комнату Франчески. Этого мне хватит на всю оставшуюся жизнь, Стерлинг. – Сколько времени? – гаркнул я, так как плохо разбирался во всей этой канители про отношения. Еще меньше я знал о мире и чувствах девочек-подростков. Даже сам, будучи подростком, я выбирал более взрослых женщин. Они не воспринимали меня всерьез, и потому не надо было оправдывать чужие ожидания. – Пока она не будет морально готова выйти из своей спальни. – Это может продлиться несколько недель, – выплюнул я. Франческа уже доказала, что может голодать в течение долгого времени. Если бы неповиновение включили в соревнования, моя будущая жена вполне могла бы выиграть Олимпийские игры. И получить медаль. – Тогда именно столько времени ты ей и дашь, – убедительно заявила Стерлинг и кивком велела мне покинуть крыло Франчески и спуститься с ней на кухню. Мне не удавалось выкинуть из головы воспоминание о кровавой расправе между бедер Франчески и о том, как тряслись и дрожали подо мной ее ноги. Я всегда был одаренным чтецом человеческих душ. Именно потому я стал выдающимся политиком, прокурором с безукоризненной репутацией и самым грозным человеком в Чикаго. И это ни капли не вязалось с тем, что я не сумел заметить девственность моей юной, очень скрытной и робкой невесты. Я был так ослеплен гневом, думая, что она переспала с Анджело, что не воспринял ее слова всерьез. А эта умная, чувствительная, великолепная чертовка подала мне здоровенный кусок пирога унижения и заставила сожрать все до последней крошки. Давно нужно было понять. Франческа родом из итальянской семьи строгих правил и каждое воскресенье ходила в церковь. Она просто хотела, чтобы я увидел в ней опытную натуру, а не маленькую наивную мышку. К несчастью, так и случилось. И, по ее мнению, слишком хорошо. Вина прочно обосновалась на моих плечах. Я, как дикарь, рвал Франческу на куски, а она встречала мои движения, смотря мне в глаза взглядом, полным слез, но молчала. Я думал, она виновна и злилась, и не понимал, что разбиваю преграду, которую не имею права рушить. По сложившейся в мафии итальянской традиции жених должен предоставить окровавленные простыни своим приближенным. Я не сомневался, что Артур Росси умрет медленной мучительной смертью, если я отправлю простыни за шесть дней до свадьбы. Не было никаких сомнений в том, что здесь случилось. И нет ничего поразительного в том, что каждую секунду Франческа страдала. Но почему-то, несмотря на свои ужасные намерения, я не хотел так с ней поступать. Я удалился в свой кабинет, с трудом сдержав желание проведать невесту. Меня одолевали сомнения, стоит ли давать ей время, но я больше не доверял своим инстинктам, когда дело касалось Франчески. Обычно расчетливый и жестокий, я несколько раз за текущий месяц потерял контроль над своими действиями, и каждый раз это случалось по вине моей юной невесты. Может, лучше прислушаться к совету экономки и оставить Франческу в покое? Я предпочел поработать дома на случай, если она решит выйти из комнаты. Франческа пропустила свои встречи, и, когда приехала ее мать, чтобы съездить вместе за покупками к предстоящему учебному году, Стерлинг отослала ее, пусть и с морковным пирогом, объяснив, что Франческа страдает от ужасной мигрени. Когда водитель миссис Росси отъезжал от нашего дома, она казалась сильно расстроенной. В окне своего кабинета я увидел, как она отчаянно пытается дозвониться до дочери. Но опять же, из-за случившегося мне было жаль лишь будущую жену. Этот день, как и все плохие дни, протекал особенно медленно. Все встречи, что я провел у себя дома, прошли эффективно и продуктивно. Мне даже удалось втиснуть телефонную конференцию со своим пиар-менеджером и его помощником, которую я откладывал несколько недель. А когда вышел из кабинета, уже подошло время обеда. Я ел на кухне, не встречаясь с осуждающим взглядом Стерлинг. Она сидела напротив и, сложив руки на коленях, смотрела на меня так, будто я только что покалечил ребенка. Хотя в некотором роде именно так и было. – Классные идеи кончились? Может, отправить ее обратно к родителям? – сердито заворчал я, когда стало ясно, что Стерлинг не перестанет на меня пялиться. – Этого уж точно делать не стоит, – Стерлинг впервые говорила со мной в таком тоне. Даже когда я был ребенком, она так со мной не обращалась. А теперь – да. – Я больше не буду ждать, когда она выйдет. – Тебе действительно не стоит ждать ни минуты, – согласилась она, потягивая мой отменный виски. Если уж Стерлинг обратилась за помощью к алкоголю, значит, у нас с Франческой настоящая катастрофа. Она не пила алкоголь больше двадцати лет.