– И еще одна вещь – чулки. В то время никто чулки уже не носил. Я очень хорошо помню, как после появления первых колготок моя мать и сестры выбросили чулки и пояса с резинками. Страшно подумать, сколько лет прошло с тех пор. Значит, для того, кто использовал чулки, они имели особое значение. Я листала дело до тех пор, пока не нашла фотографию прозрачных чулок телесного цвета. Их сложили пополам, чтобы они поместились на снимке. В противном случае он получился бы нечетким. – Они были шелковыми или нейлоновыми? Он посмотрел на меня. – Я не знаю. Я еще раз взглянула на снимок; что-то привлекло мое внимание. Вдоль всей длины чулка шла темная линия. – Чулки со швом, – сказала я вслух. – Что? – Швы. Сзади. Как в пятидесятых. Бетти Грейбл[49] помните? Знаменитые фотографии, на которых она в чулках со швами. – И что с того? – Он вышли из моды в начале шестидесятых. Их продолжали носить медсестры и проститутки, но и только. Этому типу пришлось приложить некоторые усилия, чтобы найти такие чулки. Возможно, в эксклюзивном магазине трикотажа. – Или маскарадных костюмов. – Он создавал иллюзию, – тихо проговорила я и уже громче добавила: – Вы знаете, какую школу посещал Уилбур Дюран в это время? – Мы ездили в школу на автобусе, так что я точно не помню, но он учился тогда в старших классах. Я честно не помню – вам нужно обратиться в школьный департамент. Удачи. Она вам потребуется. Больше смотреть было не на что. Я прониклась атмосферой места преступления. Стоял приятный солнечный день, теплый ветерок играл моими волосами. Однако холод пробрал меня до самых костей. Патрик Галлахер пригласил нас в гостиную своего небольшого одноквартирного дома и предложил кофе. Пит Москал согласился, а я отказалась. Прошло уже двадцать лет, но душевные раны мистера Галлахера все еще не зарубцевались. Я выразила свои искренние соболезнования. Он сразу же спросил, почему детектив из Лос-Анджелеса заинтересовался убийством, которое произошло так давно и так далеко от подведомственной ему территории. – Человек, который подозревается в похищении ребенка, жил когда-то в Бостоне, – объяснила я. – И вы надеетесь установить связь между ними. Я кивнула. – Речь идет о Дюране, не так ли? – Мы не имеем права… – начал Пит Москал, но я тут же прервала его: – Да. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, а потом Галлахер сказал: – Я знал. Этот сукин сын… я знал. – Он показал пальцем на Москала. – Разве я тебе не говорил? Он в этом замешан. – Мистер Галлахер, – вмешалась я, – у меня нет уверенности, что Дюран тот человек, которого я ищу. Пожалуйста, не делайте поспешных выводов. Я сказала вам «да» только потому, что нуждаюсь в вашей помощи. Но мне также необходимо ваше благоразумие, по крайней мере до тех пор, пока я его не арестую. В противном случае он может ускользнуть. А теперь, если вы не против, расскажите, почему вы считаете, что Уилбур Дюран убил вашего сына. – Потому что он настоящий извращенец. – Извращенец? – Да. Он самый настоящий гомик. И у него был мотив. – И какой же? – Чтобы свести счеты с Айденом. Я посмотрела на Москала. – Не понимаю, о ком вы говорите. – О старшем брате Майкла, – ответил Галлахер. – Дюран увлекся им, когда учился в старших классах. Пытался уговорить на всякие мерзости. Айден его послал и даже пару раз вздул. – Мистер Галлахер, почему вы об этом не рассказали, когда полиция вела расследование убийства вашего сына? – Потому что Айден признался мне в этом только два года назад. Я представила себе сцену, которая произошла между отцом и сыном, разочарование и ужас. – Но почему ваш сын все-таки заговорил об этом? Плечи Галлахера поникли. – Айден был пожарным, – вмешался Москал. – Когда во время большого пожара рухнуло здание, многие ребята сильно обгорели… Я вспомнила. Об этом много говорили в новостях. Так всегда бывает, когда кто-то из пожарных погибает, спасая других. Москал и я чувствовали себя усталыми и опустошенными, когда вышли из дома Галлахера. Многие слова так и остались непроизнесенными, они висели в воздухе, как отвратительный запах, ужасные слова, которые нельзя говорить вслух. Патрик Галлахер открыл нам новые факты; теперь от Москала и меня зависело, сумеем ли мы их использовать. – Келли Макграт ждет нас через полчаса, а ехать до нее две минуты. Хотите завернуть в участок? – Нет. Нам есть о чем поговорить. Давайте не будем откладывать. – Хорошо, – согласился он. Москал остановил машину на обочине. Рядом находился небольшой парк – пустой участок, где начались реставрационные работы. Возможно, раньше здесь стоял сгоревший дом. Местные детишки с веселыми криками катались на карусели. – Появилось достаточно фактов, чтобы открыть дело Майкла Галлахера. – Верно. – И вы намерены это сделать? – Да. – Мне нужно время, чтобы собрать улики в Лос-Анджелесе. Я бы хотела попросить вас немного подождать. – Я так и думал. – У меня дела о тринадцати исчезнувших мальчиках. Возможно, один из них еще жив. – Вы сами знаете, что это не так. Я не стала возражать. – Надежда всегда остается. Неожиданно дети закричали громче. Мы оба повернулись в их сторону и увидели, как двое мальчиков постарше соскочили на землю и стали раскручивать карусель. Малыши были в восторге. – Ох, как хочется повернуть время вспять, – сказала я. – Да. – Он явно старался об этом не думать, ему хотелось поторопить время. – Я могу подождать, но, если он узнает, что вы открыли на него охоту, и сбежит, это все осложнит. – Я не могу ничего утверждать наверняка. Постараюсь действовать с максимальной быстротой и осторожностью. Я уже звонила на его студию, чтобы с ним связаться. Кто-то из служащих почти наверняка рассказал ему о том, что ведется расследование. Насколько мне известно, он мог покинуть город. – В таком случае я немедленно подам в отставку и отправлюсь на поиски. Я ему поверила. Мы достигли временного соглашения: у меня есть одна неделя на то, чтобы продвинуть свое расследование, после чего мы с Москалом связываемся и вновь оцениваем ситуацию. Если его не удовлетворят мои результаты, он начнет работать со своей стороны. Но до тех пор Москал не станет предпринимать никаких официальных шагов. За пять минут до намеченного времени мы подъехали к домику Келли Макграт. Она оказалась не такой старой, как я предполагала. Чуть больше шестидесяти, аккуратная и изящная, с рыжими крашеными волосами. Нас сразу же усадили в гостиной; чай хозяйка приготовила заранее, на маленьком столике стояли чашки с ложечками, кусковой сахар, сливки. На рояле – фотографии Келли и похожей на нее женщины, которая была несколько старше. – Это ваша сестра Мэгги? – спросила я, когда она передавала чашку и блюдце. – Верно. – Келли перекрестилась свободной рукой. – Да почиет она в мире. – Как давно она умерла? – Очень давно. С тех прошло тридцать три года. Она умерла, когда Уилбуру было семь лет.