– И потому вы решили уйти сюда? Она улыбнулась мне с заговорщическим видом. – А вы сами решили поселиться в Нанте? Очень прямой вопрос, на который, я не сомневалась, она уже знала ответ. – Нет, – сказала я. – Мой муж умер, а единственный оставшийся в живых сын стал священником и не мог меня содержать. – Понятно. Как же часто такое случается. Знаете, я поняла, что сестры, приходящие в монастырь после того, как они пожили в миру, гораздо мудрее и приносят больше пользы, чем те, что приняли постриг девственницами. Я была полностью с ней согласна. – Когда я здесь появилась, тут было… – Она помахала в воздухе рукой, пытаясь найти подходящее слово, – совсем не так спокойно и удобно. Мой отец хотел, чтобы я осознала последствия своего отказа выйти замуж за выбранного им человека, поэтому он отправил меня в самое худшее место, какое только смог найти. Но, наученная им же использовать голову по назначению, я довольно скоро начала выделяться среди остальных девушек. Когда я возглавила монастырь, он был практически разрушен, и я занялась восстановлением. – И добились замечательных успехов, – сказала я, оглядываясь по сторонам. Каменные стены поражали своей гладкостью, судя по всему, их недавно оштукатурили. Деревянные поверхности были натерты маслом, которое придавало им теплое сияние и наполняло помещение приятным ароматом. Окна с разноцветными стеклами оказались безупречно чистыми. И хотя у нас в Нанте аббатства и монастыри гораздо больше и величественнее, среди них нет ничего даже отдаленно похожего и такого же великолепного. Сестра Клэр, несомненно, использовала свои умения с гораздо большей пользой, чем я. – Покорность и верность сослужили мне хорошую службу, – сказала я ей, – но всякий раз, когда я пытаюсь схитрить, ничего хорошего из этого не получается. – У меня нет епископа, который вмешивался бы в мои дела. – Это верно, – не стала спорить я. – Его преосвященство Жан де Малеструа известен своей непреклонностью. – Тоже верно, – задумчиво проговорила я. – Но он все-таки отпустил меня, хотя был против моего путешествия. С другой стороны, думаю, поскольку он еще и судья, он дал свое согласие, потому что это в интересах как его самого, так и герцога Иоанна. – Вот именно, – сказала сестра Клэр, а потом, наклонившись ко мне, прошептала: – Вы должны понаблюдать за ним и постараться понять, что им двигает в данном вопросе; тогда вам удастся получить от него то, что нужно. В этом смысле все мужчины, даже священнослужители, похожи. – Она тихонько рассмеялась и добавила: – Точнее, так мне говорили, поскольку я никогда не была замужем. Утром аббатиса послала молодую монахиню с поручением, еще прежде, чем мы сели завтракать. Девушка отправилась в ближайшую деревню и остановилась у колодца, как самый настоящий глашатай, чтобы сообщить о том, что я интересуюсь пропавшими детьми. Она была местной и прекрасно подходила для этой роли. Примерно через час в монастырь пришла женщина из деревни. Впрочем, мне показалось, что прошло совсем мало времени, возможно, из-за того, что аббатиса приказала подать новый кувшин чая, который произвел на меня очень необычный эффект – голова кружилась, но опьянения не чувствовалось. Я множество раз прогулялась по дорожке, выложенной великолепными камнями, от нашего стола до отхожего места, но при этом ощущала себя на удивление бодрой и полной сил, несмотря на свою мрачную миссию, и с энтузиазмом встретила первую посетительницу. – Маргарита Сорин, – представила ее аббатиса. – Она служанка. Иногда работает при нашем монастыре, а также в нескольких состоятельных семьях. Мадам Сорин поклонилась и села на предложенное место, а аббатиса повернулась, собираясь уйти. – Матушка, останьтесь, если хотите, – предложила я. Она с явным удовольствием уселась снова. Я повернулась к женщине, которая пришла со мной поговорить. – Мадам Сорин, хорошо, что вы пришли, – начала я. Женщина быстро-быстро закивала. – Я не могла не прийти после того, что сказала молодая сестра. Я представила себе, что было рассказано о цели моего визита. – Вы хотите сообщить про исчезнувшего ребенка? – Да, матушка, хочу. – Как его звали? – первым делом поинтересовалась я. Это не имело особого значения, но мне почему-то казалось, что с именем он обретет в моем сознании определенность. – Бернар ле Камю, – ответила она. – Он из… точнее, боюсь, был не местным. Бернар был, уж не знаю, как правильно говорить, в прошедшем времени или настоящем… В общем, он из Бретани. Его семья живет в Бресте, а его прислали к месье Родиго, учиться французскому, потому что у них в семье говорят только на бретонском, а отец мальчика считал, что знать один язык, в особенности бретонский, недостаточно. Он имел далеко идущие планы относительно Бернара, так нам потом сказали. – Мудрый отец, по крайней мере в данном вопросе. – Знание только бретонского языка не позволило бы мальчику занять хорошее положение в обществе. – И сколько ему лет? – Ему было тринадцать, когда он исчез, так сказал отец. В прошлом году он приехал к нам в поисках мальчика, наверное, через месяц после того, как тот пропал. Думаю, сейчас ему уже было бы четырнадцать, хотя я не догадалась спросить у отца, в каком месяце у него день рождения. Когда мы с ним разговаривали в последний раз, несчастный едва держался. Я очень хорошо это понимала. – А вы как познакомились с мальчиком? – Месье Родиго нанял меня присматривать за ним, пока он находился в его доме. Я приходила каждое утро, подавала завтрак, занималась уборкой, стиркой и штопкой, в общем, делала все, что делала бы для него мать или няня, и, естественно, мы с Бернаром подружились. Он еще плохо говорил по-французски, хотя учился быстро. Нам удавалось понимать друг друга. У меня нет сыновей, зато много дочерей, так что это было приятным разнообразием. – Мне кажется, вы искренне заботились о его благополучии. – Я старалась как можно лучше за ним присматривать, но не могла постоянно находиться рядом. Я услышала в ее голосе настоящую боль и сожаление. Мне это чувство было знакомо, и я попыталась успокоить женщину. – Естественно, не могли, дочь моя. Вам не следует упрекать себя. Бог не ждет от нас безупречной службы. – Бог не ждет, а я от себя требовала, – грустно проговорила она. – Однажды я увидела, как Бернар разговаривает с каким-то незнакомым человеком; кажется, это было в августе, в самом конце. Аисты уже начали беспокоиться на крышах, готовились улететь в теплые края. Тот мужчина показался мне очень странным, хотя слово «мужчина» не очень к нему подходит – он был невысоким и стройным, почти как женщина. Сначала я подумала, что, возможно, это и есть женщина, которая переоделась в мужской костюм, – но, Боже праведный, кто же станет такое делать, разве что на праздник или какое-нибудь состязание, какие устраивают господа. Позже я узнала, что мужчину звали Пуату, хотя мне сказали, будто это его прозвище в честь города, в котором он родился, а по-настоящему он Коррило. У меня возникло неприятное чувство, когда я увидела его с Бернаром: он обращался с ним так, словно они были в близких отношениях. Мне такое не понравилось. А мальчик был чист душой, из хорошей семьи, добрый и покладистый. Такого совсем не трудно обмануть. Поэтому, когда этот самый Пуату ушел, я спросила у Бернара, что он от него хотел. – И он сказал… – Ничего он не сказал, – с отчаянием в голосе проговорила женщина. – Признался лишь, что ему велели никому не рассказывать о разговоре с Пуату. Я снова его попросила, более настойчиво, открыть мне, о чем был разговор, но мальчик отказался отвечать. Я предупредила его, что незнакомые люди часто делают заманчивые предложения, чтобы обмануть детей, и что ему не следует верить необычным обещаниям, потому что, как правило, они не сбываются. Но он продолжал молчать. Больше возможности спросить мне не представилось, потому что после этого он пропал. Мы с аббатисой обменялись мрачными взглядами. – А когда вы поняли, что мальчик пропал? – Это заметил месье Родиго, а не я. В тот вечер он отправился в комнату мальчика, но обнаружил там лишь его одежду, даже обувь осталась на месте. Я откинулась на спинку стула и задала риторический вопрос: – И куда может направиться мальчик без обуви? – Туда, где ему обещали новую, – сказала аббатиса. – Для мальчика из не слишком состоятельной семьи новые ботинки – очень соблазнительная вещь. – Затем она тяжело вздохнула и добавила: – Не обувь, так что-нибудь еще; его заманили обещанием дать то, о чем он даже мечтать не мог, по крайней мере до тех пор, пока не изменится его положение. Пуату. Это имя, словно громкий колокол, звучало у меня в голове. – Мадам, вы сказали, что не видели, как мальчик ушел с Пуату, но почувствовали, что у того человека дурные намерения. Интересно, почему вы пришли к такому выводу. Она заговорила громче. – Это сразу бросалось в глаза, матушка, он так бесстыдно и мерзко держался с мальчиком… а что он мог от него получить? Я сразу поняла, что он намерен причинить ему зло. Женщина чувствует такие вещи. Мы действительно это чувствуем, каким-то необъяснимым образом. Стараясь не расстроить ее еще сильнее, я продолжила свои расспросы. – А вы не думаете, мадам, что Бернар просто сбежал? Мальчики в этом возрасте склонны совершать глупости. Особенно те, у кого есть характер. А у вашего подопечного, судя по вашему рассказу, он был. – Они всегда возвращаются, если могут, матушка, после того как немного развлекутся. Мы живем в жестоком мире, и одному в нем тяжело. Как же она права! – Возможно, он ненавидел свои занятия и не хотел признаваться в этом отцу. Мадам Сорин покачала головой. – Бернар часто говорил мне, что ему очень нравится учиться. Он хотел изучать латынь. Мальчик был тщеславен не меньше своего отца. – А может, была какая-нибудь другая причина его исчезновения – например, месье Родиго обращался с ним жестоко или слишком сурово требовал соблюдать правила в доме? – Месье Родиго самый добрый и воспитанный человек в нашей деревне. Он был великодушен и мягок с Бернаром и очень расстроился, когда мальчик пропал. Я задала еще несколько незначительных вопросов, но нам так и не удалось прийти ни к какому выводу относительно пропавшего мальчика. Я поблагодарила мадам Сорин за ее рассказ, и она, поклонившись, ушла. После разговора с ней я почувствовала себя опустошенной, и, видимо, это отразилось на моем лице, потому что аббатиса предложила мне очередную чашку своего чая. – Есть еще бисквиты, – сказала она, но я вежливо отказалась. – Мне как-то не по себе и совсем не хочется есть. – С вашей стороны было бы разумно подкрепиться, пока имеется такая возможность, – заметила она. – Но я еще не проголодалась, – возразила я. – Думаю, проголодаетесь. Или вовсе лишитесь аппетита. Ее слова меня озадачили. – Почему?