Он посмотрел на неё, спросил дрогнувшим голосом: – Ты знаешь, я собираюсь уезжать домой. Ты поедешь со мной? Лицо её побледнело. Она коротко посмотрела на его позеленевшие глаза. – Ты так хочешь, мой Буаракутара? – Не знаю, Сути. Сейчас я ничего не могу сказать. Слишком для меня сложно! Подожди немного. Дай разобраться в своих чувствах, стремлениях и остальном, чего я ещё не определил. Он видел, что Сути мало что поняла из его слов, но бледность не сходила с лица и она выглядела такой несчастной, жалкой и в тоже время трепетной и беззащитной. Сердце Пере защемило. Он так крепко прижал её тонкое тело к себе, что у неё невольно вырвался не те стон боли, не то вскрик счастья. А Пере всё думал, что привлекает к нему этих, да и не только, женщин к его скромной особе? Взять хотя бы Хавиту. Изнасилованная, она вдруг полюбила, и они прожили счастливо много лет. И он никогда бы не осмелился уехать сюда, не покинь она его. «И вот теперь эта девочка. Мне кажется, что она на самом деле меня любит, – думал Пере, и сам себе ответил: – Как это получается? Я для неё такой старый, страшный в их понимании красоты, и вдруг такое чувство. Да и Вару любила меня, как мне казалось. По-своему, но любила. С Маок совсем иначе. Тут любви не было. Была гордость, престиж и ещё что-то, что заставляло её ревновать меня и ненавидеть Вару». Он отнёс Сути в хижину, и они предались яростной любви. Пере, опустошенный и умиротворённый, так сладко заснул, что проснулся лишь на рассвете, когда Сути уже принялась готовить завтрак у костра. Он смотрел на её тонкую и юную фигурку и любовался её неторопливыми движениями, словно она всё делает нехотя, осторожно. – Сути! – позвал он тихо и с радостью заметил, как светились её глазки. Лицо расплылось в детской улыбке, довольной, счастливой и доверчивой. – Что ты хочешь, мой Буаракутара! – Завтрак может подождать, милая? – тихо спросил он. Она поняла его, и с готовностью сняла горшок с огня, аккуратно и осторожно поставила его рядом и мягкой походкой вошла под крышу. Она стала на колени и подставила свои небольшие упругие груди под его руки, ожидая, когда он позволит ей ласкать себя. Сути никогда не ласкала его резко, бурно. Только отдавалась ему с порывом, страстью и готовностью. Это его забавляло, радовало и притягивало. – Я очень хочу от тебя сына, Буаракутара! – прошептала она, лёжа рядом, и смотря на него изучающе. – Он обязательно будет, Сути. И я его хочу. Но ты не расстраивайся, если получится дочка. Я и её буду любить. Может быть, даже сильнее ясноглазой Марии Убэры. Тебе она нравится? – Да, мой муж! Мы с нею сразу подружились. Она такая красивая! – А с Перикито? Как он тебя принял? – Мы и с ним дружны, мой муж. Он меня не признаёт за твою жену, а скорее за сестру, но это совсем нестрашно. Мне даже нравится. – А ты не понимаешь моего языка? Трудно тебе? – Не знаю. Немного понимаю, но плохо. – А я стараюсь много разговаривать с Перикито на своём, испанском. Пусть не отстаёт от отца. Со временем это ему пригодится. – Почему ты так говоришь, Буаракутара? – Когда-нибудь сюда придут испанцы или португальцы, и знать язык будет необходимо. Это может спасти всех, всех вас. – Спасти? – удивилась Сути. – От кого же? – От моих соотечественников. Они люди жестокие, и вы не сможете им противостоять. Это будет ужасно для всего вашего народа, когда такие времена настанут. Мне страшно об этом даже подумать! – Это как ужасные калина? – Во много раз хуже, моя крошка! Калина по сравнению с моими испанцами просто шаловливые дети. – Ты же Буаракутара, мой муж! У тебя громовая трубка с молнией! – У тех людей таких трубок будет в сотни раз больше. И они не станут вас щадить. Ты видела негров с чёрной кожей? Так они тоже были свободными людьми у себя на родине. Теперь они рабы, и их нещадно истязают на работах, которые они не хотят делать. – Эти страшные люди рабы? Твои? – Мои, Сути. Я им разрешаю жить по-своему, не там, где они жили раньше, у них не было никакой свободы, и они изнурительно трудились. – У нас тоже есть пленные, но они просто живут среди нас. Их никто никогда не бьёт, и не заставляют много работать. Потом и они становятся свободными. Разве у вас, у белых, не так? – Совсем не так, моя птичка. Моя колибри! – и он долго целовал её. Пере с тоскливым чувством в груди смотрел, как его любимая медленно переваривала услышанное и видел, что такое ей не под силу. Знал, что эти люди многого не могут понять и воспринять из того, что у белых так очевидно. И неожиданно подумал, что он не имеет права покинуть эту маленькую нежную птичку, этих наивных добродушных людей, так счастливо живущих в своей приятной дикости. Эти мысли встревожили и обескуражили Пере. Заставили его немного иначе посмотреть на близкий уже отъезд. И в сердце защемило, словно что-то горячее и постороннее вонзилось в него. А Сути опять неторопливо принялась заканчивать завтрак, испекла лепёшек их муки ахе, сделала кашу из маниоки, и на широком листе разложила немного ломтей ананаса. Его Пере любил больше всего. Они молча уплетали еду, посматривали друг на друга, и улыбка трогала их лица. Им было хорошо, приятно ощущать любящее сердце рядом. Не прошло и месяца, а Пере уже знал, что никуда не поедет с острова, и с ужасом ждал момента объяснения с Лопешом. Тот будет страшно недоволен, возмущён, и упрёкам не будет конца. Но некоторая неуверенность тотчас исчезала, как только он соприкоснётся хотя бы взглядами с глазами Сути. Всё становится понятным, необходимым. – Капитан, когда можно будет сходить в море на нашем судне? Опробовать обязательно следует, – Пере говорил нарочито бодро, скрывая свои тайные мысли, отодвигая всё дальше время выяснения его позиции. – Через месяц можно надеяться на это, Пер! – благодушно отвечал капитан. – Остались, сам видишь, пустяки. Они тоже требуют много времени, но некоторые можно оставить и доделать в пути. Времени, для этого будет достаточно. – Мне так тревожно последнее время, – признался Пере, что соответствовало действительности. – С чего бы это? – насторожился Лопеш. – Мне кажется, что некоторые здесь прижились, капитан. Трудно будет им пускаться в такой опасный путь. – Кто же это, если ты знаешь? – В словах капитана звучала тревога. – Например, мои негры. Они тут отлично чувствуют, и вряд ли согласятся вернуться на плантации Мадейры. Найдутся и ещё кто-нибудь... – Не пугай меня, Пер! С кем мы пойдём на восток? – Человек пять местных туземцев можно найти. Правда, можно пообещать им возвращение назад, да будет ли возможность? – А почему нет? Уверен, что вскоре сюда нахлынут наши люди, и с ними наши друзья из деревни. Я надеюсь на тебя, Пер. Ты ещё сына сюда отправишь. Парню обязательно надо попробовать схватить птицу счастья за хвост. Пере чувствовал себя отвратительно. Считал себя предателем, перебежчиком, и жалко было представить себе, как воспримет всё это капитан. И он старался изо всех сил побыстрее и получше выполнять все свои работы, словно просил прощения заранее за свои действия в будущем. Недели за две до испытательного плавания, Пере стал подумывать о своих накопленных богатствах. По его прикидкам у него скопилось больше пятисот золотых мараведи, что не так мало для его семьи на Мадейре. «Отдам капитану для передачи своим на Мадейре, – думал Пере, просматривая жемчужины и золото. – Пусть получат хоть что-то от заблудшего отца. Им не помешает, а я всегда смогу пополнить эти запасы. Здесь они ничего не могут стоить». Для пуска корабля на воду собрались все жители деревни и гости из соседних селений. Под руководством капитана судно стали стаскивать общими усилиями в воду, используя полнолуние и высокую воду. Далеко в дно моря вколотили несколько свай и при помощи блоков и канатов две сотни туземцев с весёлыми криками потянули эти канаты. Португальцы только смазывали жиром полозья стапеля, способствуя лучшему скольжению. Под громкие вопли туземцев, которые дружно тянули канаты, судно тронулось с места и неторопливо заскользило вниз к воде. Сваи в море кренились, но к удивлению зрителей и самих строителей, успели выдержать, пока судно было уже почти на плаву. – Слава Богу! – орали португальцы, довольные своей работой. – Скоро вода поднимется, и наша посудина всплывёт! Вива! Капитан бродил у кормы, которая оказалась лишь на три четверти в воде. Осматривал борта, щупал днище и молча хмурился, словно находил изъяны. – Перестань волноваться, капитан! – кричал Пере с берега, весь в песке и сале, довольный и возбуждённый. – Подождём с полчаса и посмотрим, как наше детище закачается на волне. А детище выглядело довольно грубо, неказисто. Зато капитан считал, что оно достаточно крепкое. Строили его не плотники, а простые матросы, и делали, естественно, грубо, но надёжно, из толстых брусьев и досок. С нетерпением ожидая высокой воды, туземцы и португальцы потягивали пиво и другую разновидность спиртного, что придумывали португальцы. Веселье разгоралось, а потом и вовсе разошлось. За мужчинами следили жены, готовые тут же оттащить охмелевших мужей домой или в сторонку отоспаться. Пере обернулся, почувствовав, как кто-то тронул его за грязную руку. – Это ты? – улыбнулся Пере жене. – Ты смотрела, как мы спихнули судно в море? Вот здорово было! – Ты поедешь на нём? – печально спросила она. – Обязательно, моя хорошая колибри. Всё это ещё надо проверить на ходу. Но это не будет долго. День или два, не больше. А ты испугалась, что я уеду насовсем? – понизил голос Пере, поняв, что так взволновало жену. Она кивала и продолжала смотреть на него просительно. – И это будет не так скоро. Надо ведь мачты поставить, растянусь их вантами, укрепить штагами[2] и вооружить парусами. Дело хлопотное и долгое. – Ты долго тут будешь, мой Буаракутара? – Пока судно не всплывёт, милая птичка, – и он нежно поцеловал её бархатные щёки. Знал, что ей уже нравится его поцелуй, и она охотно подставляла лицо и губы ему навстречу. – Так положено. Потом мы с тобой будем любить друг друга, но прежде ты меня искупаешь в ручье. Согласна? Она молча кивнула, но никак не хотела отпускать его руку, словно боясь, что он тотчас уйдёт в море на этом страшном большом корабле. Он был, однако, вовсе не таким большим. Как определил капитан, судно имело около пятидесяти пяти тонн, или шестьдесят бочек, чем и измерялась вместимость судов того времени. Когда вода, наконец достигла высшего уровня, судно качнулось, тяжело и неторопливо всплыло, слегка качаясь на волне. Крики восторга огласили окрестности. Португальцы полезли по штормтрапу на палубу, ликуя и вопя от радости и надежды. Пере мельком оглядел всех своих людей. Негры явно с тоской посматривали на судно, один из португальцев тоже не пылал радостью, и Пере показалось, что именно они составят ему компанию на острове посла ухода судна в Португалию. Веселье и радость понемногу улеглись. Праздник тем временем продолжался, и веселье бурлило всюду на берегу. – Моя милая птичка – сказал Пере, отыскав жену. – Я могу идти купаться. Ты готова? Она радостно улыбнулась, обнажив свои зубы и забросив волосы. С готовностью взяла его за руку, и они удалились к ручью, сбегавшему с горы. Поднялись шагов на полтораста выше, скинули нехитрые одежды, и Пере с великим наслаждением окунулся в прохладную чистую воду. Ручей был мелкий, вода едва доходила до колен, но песчаное дно приятно ласкало усталое тело. Руки Сути умело и неторопливо обмывали грязь и песок, как бы случайно ласкали его, и Пере с каждым мгновением ощущал всё больший прилив сил и желания. Схватил жену руками, притянул к себе, окунул, и стал целовать в губы и шею, спустился ниже, ощущая, как вздрагивает тело Сути под напором его ласк, становившихся всё настойчивей.