Голос Кая надломился, и у меня, сука, остановилось сердце. — Это я до хера нагрешил. Да, бл*дь, всё так. Я заслуживаю наказания. Но Ли? Она самая милая сучка на свете, за что ей всё это? Мало того, что ее снова и снова насилуют эти больные мрази, ее ещё жгут, избивают. Она обезображивает свое прекрасное лицо шрамами, потому что думает, будто она — порождение дьявола… и вот теперь ей, по ходу, не судьба иметь детей? Это что, мать вашу, справедливо? На глазах у Кая выступил слёзы. Я уже хотел было что-то сказать, как вдруг кто-то скользнул мимо меня. Лила. — Кай, малыш, — тихо позвала она. Кай поднял голову. Он отвернулся от жены, но она вынудила его взглянуть на нее. Наклонившись, она обхватила руками его голову, мой брат рухнул Лиле на грудь и его, бл*дь, как прорвало. — Шшшш, — утешала его она. Я встал, чтобы уйти. Лила потянулась к моей руке. — Я расскажу Мэй и Мэдди, обещаю. Я не смогу долго от них это скрывать. Она помолчала, затем добавила: — Но пусть Мэй насладится этим днем. Она заслужила право быть счастливой и ни о чём не беспокоиться. Потому что она будет за меня переживать, она всегда переживает… это разобьет ей сердце. Я кивнул и беззвучно, одними губами, произнес: «Мне жаль». Лила улыбнулась, а затем повернулась к растворившемуся в ее объятьях мужу, моему лучшему другу, который пребывал в полном раздрае. Я медленно шел обратно в клуб, и с каждым шагом во мне всё больше закипал гнев. Кай был прав. Эти долбанные сектанты не заплатили за то, что сделали с его женщиной. Не достаточно. Они не поплатились за то, что сделали с Мэй, чёрт, и с малышкой Мэдди тоже. На входе в клуб меня встретил взрыв смеха. Чувствуя неодолимое желание прижать к себе Мэй, я направился прямо к ней. Я поднял ее, скользнул на ее место и тут же усадил себе на колени. Пока они с Красоткой разговаривали, я ее обнял. Мои руки оказались у нее на животе. Мэй вручила мне сонограмму, и я уставился на маленький зернистый снимок. Я смотрел и смотрел, все время чувствуя себя последним дерьмом из-за моего брата и его сучки, подыхающим от горя там на улице. И чем дольше я смотрел, тем больше росла моя ненависть. Ненависть к тем мразям, которые истязали наших женщин. Мразям, которых, если снова увижу, убью медленно и мучительно. Я воздам им по заслугам. Отправлю их всех к Аиду без монет на глазах. Прямиком в ад, где им самое место. ГЛАВА ШЕСТАЯ Райдер Услышав последние слова Хармони, я напрягся всем телом. «Я окаянная женщина Евы…» «Нет, — подумал я. Ее признание лихорадочно вертелось у меня в голове. — Нет, нет, нет!» Когда между нами повисла гнетущая тишина, у меня внутри образовалась черная дыра. Звуки моего глубокого, отдающегося от пола дыхания, казались мне раскатами грома. Перед глазами проносились образы Мэй, Далилы и Магдалины. Я вспомнил слова Иуды. Когда я сказал ему, что мы все обречены… «Я нашел ещё одну», — объявил он. Тогда я над этим не задумался, но… Теперь, чтобы исполнить великое пророчество, у него имелась другая окаянная сестра Евы. «Нет, только не это снова». Я прижал ладони к полу. От малейшей попытки подняться у меня задрожали руки, но я проявил упорство, и мне удалось принять сидячее положение. Я придвинулся поближе к щели и прислонился головой к стене. Закрыв глаза, я боролся с окутавшей мое сердце тьмой. Гнев был настолько сильным, что я почувствовал, как он прожигает мне вены. Моя спина застыла, мышцы натянулись от сковавшего меня напряжения. — Хармони, — позвал я, и мой голос показался мне каким-то чужим. Последовала долгая пауза, потом она ответила: — Я здесь… Уверена, что он теперь никуда меня не отпустит. У меня в груди всё сжалось от того, с какой грустью она это произнесла, с чувством полного поражения. Я не знал эту женщину, но меня это не заботило. Она была первым человеком, с которым я говорил без какого-либо личного умысла, без густого тумана моей благочестивой веры, определяющей мои слова и действия. Она не знала меня как наследного Пророка. Не знала как брата-предателя Палачей. Она знала меня как незримого узника — отверженного грешника, такого же, как и она сама. — Послушай меня, Хармони, — прохрипел я и положил руку на шершавую стену. Так я чувствовал себя ближе к ней. Я представил, как она выглядит там за стеной. Должно быть, она прекрасна. Все окаянные, которых я видел, были невероятно красивыми… невероятно красивыми, но терзаемыми болью и ненавистью к себе. Теперь я это знал. Их называли окаянными, потому что Пророк Давид посчитал их красоту слишком сильным соблазном для мужчин Ордена. Слишком потрясающей, чтобы быть богоугодной. Я поморщился, представив, через что пришлось пройти Хармони… что сделает с ней мой брат, когда она станет его. Не знаю почему, но от этой мысли моя кровь превратилась в кипящую лаву. Я сжал в кулак застывшую на стене руку. — Хармони, где ты сейчас была? Сегодня утром? Я ждал ее ответа затаив дыхание. — У Пророка, — наконец, произнесла она. Я резко выдохнул. Стиснув зубы, я спросил: — Что он сделал? Потому что я знал своего брата. Я сам видел, как повлияла на него безграничная власть Пророка. Вскружила ему голову. Мне не хотелось, чтобы этот вопрос ее расстроил. Не хотелось слышать, как она плачет. Но к моему удивлению она очень уверенно произнесла: — Он все-таки хотел убедиться, что я окаянная. Он никогда до этого меня в глаза не видел. — И? — с замиранием сердца спросил я. — Да, — тихо сказала Хармони. — Он заявил, что это правда. Я — окаянная сестра Евы, та избранная, на которой он женится. В ее голосе мелькнула тень негодования. Проблеск сопротивления. От этого я ощутил невольный прилив гордости. Я никогда ее не видел, буквально только что с ней познакомился, но в этих нескольких простых словах чувствовалась ее сила. Это согрело во мне что-то, что раньше казалось ледяным. Хармони была другой. Она боролась. Те несколько женщин, с которыми я разговаривал в общине, казались покорными. По тону ее голоса я понял, что Хармони таковой не являлась. У нее в сердце горел огонь. Она была сильной. У меня возникло какое-то странное ощущение. Я еще не знал, что это, но что бы это ни было, оно немного остудило кипящий в моей крови гнев. — Он на меня посмотрел, — продолжила она. Но в ее голосе уже не было прежней твёрдости. Я услышал в нем хлынувшую наружу боль. Девушка замолчала и сделала несколько прерывистых вдохов. Я хотел было спросить ее, что же сделал Иуда. Но не был уверен, что мне хватит духу это услышать. Это не имело значения, поскольку спустя несколько секунд Хармони сказала: — Он коснулся меня между ног. Он…, — она сделала резкий вдох, и у меня сжалось сердце. — Он причинил мне боль. Он… он трогал меня там, где не должен был. Ее голос понизился до шепота. Как только Хармони сказала мне, что натворил Иуда, утихший было гнев обрушился на меня с новой силой. И я вполне мог представить, как он это делает. Когда мы смотрели эти жуткие видеоролики с соблазнительно танцующими для своего Пророка детьми, Иуда находил в этом удовольствие. Его сексуально возбуждали восьмилетние дети. Он нередко прелюбодействовал с Сарой, с девочкой, которой было всего четырнадцать. Ему бы ничего не стоило облапать окаянную. Он считал их полным ничтожеством, а своё прикосновение — очищением, необходимым им для того, чтобы обрести спасение души. Я до боли стиснул челюсти. Не задумываясь, я размахнулся и со всей силы ударил рукой о стену. — БЛ*ДЬ! — крикнул я. Всё то отчаянье, что переполняло меня в течение нескольких недель — нет, с тех пор как я попал сюда несколько месяцев назад — достигло своего пика. От столкновения с камнем рука запульсировала, но я делал это снова и снова, с каждым ударом выплёскивая свою ярость. Моя и без того слабая рука задрожала от напряжения, а на лбу выступила испарина. От этого всплеска эмоций у меня саднило горло, но я был рад боли. По крайней мере, я хоть что-то чувствовал. Я так долго пребывал в полном оцепенении, что даже от боли моё тело ожило, и по венам снова побежала кровь. Это был гнев, чистый и неистовый, но я был рад эмоциям. Так, черт подери, рад. Задыхалась, я рухнул на стену. Воздух наполнился металлическим запахом крови — я содрал кожу на костяшках пальцев. Словно подливая масла огонь, снаружи с треском ожили громкоговорители. Я ждал, когда из них раздастся голос, как две капли воды похожий на мой. Услышав его, я почувствовал, как по спине пробежала дрожь. Иуда. Иуда, моя единственная семья, всё запорол. Сейчас он казался мне совершенно другим человеком. У меня жгло в груди. Пытаясь унять жжение, я потер грудную клетку. Это не помогло. — Люди Нового Сиона, возьмитесь за оружие. Тренируйтесь до кровавых мозолей. Мы будем готовы к Вознесению. Мы не должны потерпеть неудачу, когда люди дьявола попытаются нас уничтожить. Мы — воины Бога! Когда в камеру ворвались уже знакомые звуки учебной стрельбы, я с усилием сделал глубокий вдох. Мой гнев сменился чувством полной безнадежности. Я понятия не имел, что планировал Иуда. Недавно я понял, что происходящее в голове у моего брата, невозможно предугадать. Этого не мог даже я. Но я знал, что там точно не происходит ничего хорошего. Иуда хотел крови. Он подпитывался ненавистью к Палачам… ко всем, кто встал на пути нашего народа. У меня внутри всё упало. Я понимал, что только мне под силу его остановить, но никто из моих людей не знал, что место их Пророка занял самозванец. Мне не у кого было просить помощи. У меня не было союзников, которые могли бы вызволить меня из этих стен. Охранники Иуды были верными и такими же кровожадными, как и он сам.