Рони еле тащился сзади. Его занимала обида. Уж кем-кем, а одним из «ребят Виктора» он точно не был. Да и под раздачу к кабану не хотелось. Вопрос про стаю застрял в нем, как мертвая овца на переправе. Ульрика снова болтала, перешла на шепот: – Ты не сможешь сдержать три обещания в одном деле… – Видно будет, – коршун шутливо отдал честь Хорасу, как прошли они по холлу. – Рони, не отставай, сожрут. При такой морде, что нарисовалась у кабана, и правда – обещают сожрать без соли. – Куда? – нахмурился воробей, но шаг ускорил. – В гости к Подкидышу. Ульрика подмигнула, так же сдерживая голос. – К кому? – оторопел Рони, пытаясь вспомнить кличку. Редко их давали воробьям. О воробьях ли речь? Портовых бандитах? Так вывели их давно, или подмяли под графа… Виктор вздохнул, вышел из штаба последним, плотно затворив дверь. Посмотрел через плечо и уточнил: – К мертвецу. VIII. Гэтшир, колыбель коршунов Шли недолго. Обогнули крайний дом у площади с другой стороны от штаба, забурились в переулок и прошли под забором, как порядочные пешеходы. – А близко ваши мертвецы живут, – Рони заметил очевидное, и Ульрика фыркнула. Поднимались по старой лестнице под чей-то пронзительный храп и скулеж пса. Все двери хлипкие и негожие, даже Рони бы справился со взломом. Если где и держать мертвецов, так в таких вот гробах с номерками, да в полутьме. На третьем этаже лестница стенала особенно громко. Там они и остановились. – Сказал бы «добро пожаловать», да в Гэтшире за такое бьют, – Виктор поискал что-то в карманах, не нашел. Ульрика сунулась к двери, в ее руках зазвенели ключи: – Не это ли потерял? Коршун цокнул языком и грубо выхватил украденную вещь. Рони на всякий случай прошелся по своим карманам, хоть и знал, что ничего дороже квинса при нем не было, да и тот – чужой. – Не похоже, что мертвец нас сильно ждет, – заметил воробей, разрядив обстановку. – Он вообще гостей не любит, – согласилась Ульрика, ощерившись во все свое страшное лицо. – Вас полюбишь, – заметил Виктор, проверяя связку на кольце. – И живому не под силу… – Да не злись, – Ульрика ткнула его в бок. – Думала, поймаешь меня. Что, крепко досталось? Больно? Кажется, ключ не подошел к скважине. – Было? Да. Сейчас уже не чувствую, – явно приврал Виктор. – Чудом голос не сорвал, – воробей заверил Ульрику и своего добился: оба посмотрели на него с недовольством. С замком коршун провозился с минуту – выходит, левая рука у него совсем непослушна. – Я бы без ключа открыл быстрее, – похвастался воробей, когда чертовка наконец отворилась. Виктор вздохнул, встал на пороге, преграждая путь. И сказал, еле высвободившись из рукава: – Ульрика, проводи-ка его обратно, пока я… – Да брось, заблудится и помрет молодым. А тебе потом отчет составлять, ну? Страшная женщина подмигнула воробью, а Виктор на удивление быстро сдался. Посмотрев на серый цвет его лица, Рони подумал, что коршун устал воевать за день. – Под дверью будешь сидеть или как? – спросил Виктор и дождался, пока воробей прошмыгнет внутрь. А затем прислушался да проследил за лестничной клеткой. Будто ждал еще кого. Или кто-то очень желал их подслушать. – М-да, – сказал Рони, пожалев, что вытер ботинки о коврик. В этом не было нужды. – Так ты здесь второй хозяин? Ульрика прыснула и поправила: – Ну, мертвецу дом ни к чему, верно? Вот Виктор здесь и живет… Оказывается, и на площади Исвиль строят такую пакость. Единственное окно, и то выходит на площадь. Будто из штаба приставили человека, подглядывать, как Виктор ко сну отходит, с кем постель делит и что тащит в дом. Домом, конечно, эту комнату называть стыдно. Иногда Рони ловил себя на мятежной мысли: что сделал Виктор в его годы, чтобы к тридцати водить за собой пятнадцать птиц и жандармов к ритуальцам сподвигать. Но комнатушка подсказала – на этом привилегии заканчивались. Положение лучше, чем у иного газетчика или любой четы из Сан-Дениж. А все равно – пыль по углам, старая мебель, шершавый столик для чая, потертая софа, запах сырости, плохо топят, сквозняк… – Это и есть твое «теплое местечко» под графом? – Рони не прятал скепсиса. – Выбор ему давали, – пожала плечами Ульрика, будто выгораживая. А Виктор отмахнулся: – Велика разница, где спать… Рони ушам поверить не мог: коршун оправдывался. – А я думаю, дело в долгах, – добавила Ульрика и выдержала тяжелый взгляд коршуна. – Эй, да не скалься, я же не сказала, что это твои долги, верно? Виктор рухнул на софу и закинул ноги на чайный столик. Ответил, не открывая глаза: – Не помню, чтобы я спрашивал твое мнение. – Та подошла ближе, и коршун добавил: – Или просил совета. Рони по привычке попытался найти хоть что-то ценное. Ни картины у Виктора не висело, ни трофеев. Разве что одежду воровать, да и ту не видно за дверцами гардероба. И вдруг Ульрика взмолилась, чтобы Рони задернул шторы, словно задумала не говорить, а раздеваться. Воробей упираться не стал, только отвесил колкую штуку. Смехом его никто не похвалил, и пришлось отдуваться за всех. Только улица скрылась за пологом ткани, он решился. – Так это, насчет Рья… – начал было воробей, но страшная баба с торжеством его перебила: – Что же. Выпьем? Воробей и не понял, что за праздник они отмечают или чьи похороны вот-вот начнутся. Еще и мертвец какой-то. И где он, спрашивается? Виктор мотнул головой на покосившийся стеллаж с пыльными коробками и сказал: – Ну, конечно, а ради чего еще ты ходишь в гости? Бери, мне не надо. Кажется, разрешения ей и не требовалось. Рони поморщился от смутных подозрений: Ульрика вела себя в этой комнатушке, будто у себя дома. – Про мертвеца сказали, чтобы Хорас не понял? То-то не видно со штаба, куда мы пошли… Ульрика заговорила, с рвением копошась в чужих пожитках: – Ты, Рони, садись. В ногах правды нет. Может, и нрав твой сгладится. И права оказалась. Рони топтался, как украденный с прилавка цыпленок. А стоило примоститься на софу, и облупившийся потолок с сыростью перестали раздражать. – Похоже, дело дрянь. Что дальше задумал? – кажется, Ульрика только и ждала, чтобы задать этот вопрос. Виктор на короткий миг повернул голову к стене. Воробью вспомнилось, что в том направлении высится над городом собор. И проклятая Бронко-стрит недалеко. Ульрика сузила глаза, плеснув в чашку какое-то пойло. Взболтала, чтобы жидкость лизнула края, и выплеснула на коврик. Рони поморщился, а Виктору будто и плевать – не его жилье, так, помойное ведро, в котором тот по несчастью ночует. И трех секунд не прошло, а Ульрика уже распивала свежую порцию. По запаху – дорогая настойка. Тем смешнее наблюдать, как хлещут ее из чайного сервиза. Не отвлекаясь от выпивки, страшная баба снова урвала внимание: – Только давай без глупостей. Идет? – Мгм. Рони услышал шорох. С упрямством телеграфиста Виктор пытался чиркнуть спичкой о коробок. Прижал его ребром ладони и никак не мог поджечь. Хорошо, когда руки из нужного места растут, а еще лучше – когда их две и все целые. На столике по соседству лежал раскрытый портсигар, да с обычными самокрутками. В их качестве Рони разбирался плохо. – Спички отсырели, что ли? – Ульрика нашла нелепое объяснение, как сжалилась над гордостью коршуна. Потом сообразила, что будет полезнее: – Помочь? Тот даже головой не помотал, вид и без того говорящий. Будто подлезешь с поддержкой – получишь по хребту. Наконец усилия окупились, запахло жженой серой. Рони съязвил: – Я думал, ты бросил. Завязываешь с полетами?