Легитимный Легат. Под небом I. Гэтшир, третий этаж II. Гэтшир, комната без окон III Гэтшир, мишени IV. Гэтшир, бой без пороха V. Гэтшир, свинцовые крылья VI. Гэтшир, налёт VII Гэтшир, еще один мертвец VIII. Гэтшир, колыбель коршунов IX. Гэтшир, воробьи не прощаются X. Гэтшир, равновесие XI. Гэтшир, первый лжец и святые отцы XII. Гэтшир, расплата XIII. Гэтшир, сила закона и власть толпы XIV. Гэтшир, жена убийцы XV. Гэтшир, сокровище в прекрасном саду Эпилог * * * Под небом Легитимный Легат. Под небом I. Гэтшир, третий этаж – Ни любви мне не надо, ни мира. Сто лет под небом прошу, – Лея говорила быстро и громко, пока было можно. Рони не скрывал презрительной ухмылки – на его веку попалось немало воробьев, что срывались с крыши, отмолившись и пять раз перед вылазкой. Вот только он был не простым воробьем, а из Рьяных. И потому никакие суеверия, смена погоды или сход звезд им не помешают. Их стайка забилась под дождевой короб, выглядывая добычу в соседнем квартале. – Ни мира… – Под небом… Трое повторили воззвание Леи к Распорядителю – едва обросший усами Серж, высоченный лоб Даг и слишком взрослый для вылазок Ильяз. Тридцать семь – это уже нелетный сезон, как говорила Рони его сводница с небом – Жанет. И слово свое, к чести, всегда держала. Рони был ее последним птенцом. Самым лучшим. «После такого и к земле не страшно вернуться», – похвалила она его после налета на монетный двор. И более ее на крышах не видали. Рони снова проверил оснастку – дернул ремни на поясе, поочередно оттянул трос из катушек, развел зубы клиньев. Топлива хватает, оба «крыла» не подведут, хоть вернее назвать их гарпунами. По крайней мере, так твердил старый инженер в Сан-Дениже. Ему отвечали строго и по делу: «Вот ты и бегай с гарпунами, охотник. А мы – воробьи. Мы летаем». До пяти метров в длину – чем не полет? Лучшее подспорье против жандармов, если бы не шум мотора. На крыльях уходят, если дело оборачивается погоней. Тихому воробью свой век обеспечен… – Рони! – зашипела на него Лея, почти растворившись в ночном мраке. Позади нее то ли трубами на черепице, то ли тенями замерла стая. Вылазка началась. «Горячая твоя кровь, искрой вспыхивает, – созналась Лея два года назад. – И не скажешь, что рожден на соседней земле, да в Рьяных не по крови». Рони, как старший по званию, приценился к Гэтширу. Сегодня под их ногами, там, в переулке Беренг, собирают особый заказ: десять золотых печатей. Ручная работа, месяц чужих усилий, и уже завтра пошли бы они по морю на острова, в таком же золоченом ящике под семью замками… да только стая их заберет еще до рассвета, не поймав ни единого проклятья в спину. Это похлеще, чем монетный двор. И Рони откликнулся на зов улиц, не побоявшись – его свобода вдвое больше, чем у любого из пешеходов. Моряки глумились над сухопутными крысами, ремесленники – над палубной нищетой. Он же имел право презреть и тех, и других. Крыши Гэтшира склонили головы перед воробьями. Ильяз гулял по ним бесшумно, но с нервозностью – лишнее движение плечом, окаменевшая шея, слишком широкий шаг. Лея порхала, словно колибри, а следом за ней маячил Серж. Не самый тихий из стаи, но самый надежный: щеки раздувает под тяжестью дел, а все равно управится с каждым. У Рони – самый острый слух, мягкое крыло и чутье десятерых. Услышит каждую ворсинку на ткани, уведет погоню – да с хвоста сбросит, как пыль с плеча. Не найдется столько сил у Жанет, чтобы им каждый день гордиться. Они поравнялись. Слева забормотал Серж, неожиданно явив себя и как любителя арифметики: – Дюжин семь, грят, можно набарыжить. Это на каждого по… – Схлопнись, – предостерег Ильяз. Без злости, но громче, чем говорил обычно. Издали витая решетка дома Ремесел смотрелась дешевым частоколом. Особенно в этот час, когда и пьянчуги устали пить, да разлеглись вповалку. Рони сверился с образом в памяти – не изменилось ли чего, не перенесли ли ворота с последнего визита, не прибавилось ли соглядатаев. И так ли тускло мерцают лампы, как прежде: поставленные больше для вида, чем для охраны. – Все тихо, – одним знаком сообщил он стае. Выпрямленные пальцы – что клинок вместо ладони. И указывают прямо на зазор между крышами, по которым они не раз «гуляли» внутрь забора и обратно. Парадная для воробьев: ни дворецкого, ни гостей для встречи не надо. Хищная улыбочка Леи угадывалась и в полутьме. *** В гостях воробьи вели себя, как дома. Рони откупорил окно на чердак, свесившись летучей мышью со ската крыши – только Ильяз его и придерживал. А до этого сделали-то всего один крюк, скрывшись от взгляда охранников. Даже псы, которых муштровали получше всякого сторожа, повели носами в воздухе, да не учуяли никого – так хорошо дурит нюх раствор Жанет. Зашли внутрь, не расшаркиваясь, ног не обтирая: уйдут раньше, чем подсохнут их следы. Даг запоминал план здания оба дня и ни на одном повороте не запутался. Довел стаю до лестницы вниз – так оно быстрее, и охрана только снаружи осталась да на первом этаже. Рони покрутил головой: любопытствовал, схватывая мельчайшие детали. И здесь не оплошал. Сразу видно – приличное место: по ночам работники спят, а не вкалывают на благо графьёв. Милее условий и не придумать, даже для подмастерья. Потому и ходи вальяжно по коридорам, вскрывай замки, бесшумно пританцовывая – только сенокосца в углу спугнешь или моль. Так Рьяные и поступили, разве что танцевать настроения не было, хоть у Леи и походка пружинистая, будто кружение под музыку. Сержа оставили на дозоре у первых ступенек: там и сторожа приметит, и окна караулить можно. Беззвучно стекли вниз, как талая вода с листочка, уже вчетвером. Даг чуть впереди, прикрывает Лею с двух сторон с Ильязом, а Рони вослед: прислушивается, со спины сторожит. Хороший цех, будто и не воруют здесь ни работники, ни воробьи: все в картинах, а стульев для отдыха – половинка моря. Рони залюбовался бы, да только Даг времени не терял, на втором повороте стаю проводил до места. То ли архив, то ли склад: пыль да стеллажи до потолка. Графские заказы, ручная работа, за такую – обе руки долой. И окон не врезали, будто знали, кто под небом Гэтшира ходит. Чиркнула каминная спичка – Ильяз зажег крохотный огонек: комната тускло замерцала в ответ. Даг просипел, совсем расслабившись на безлюдье: – Шестая, там, от угла полшага… Лея и без него глазастая родилась, тут же приметила заказ: такой металл и в полутьме заблестит. Позолота, резные бока, узорчатые скобы – не шкатулка, а сундук сокровищ. Ильяз выдохнул с облегчением и предложил: – Ну, по гнездам? – Проверь, – дотошно нудел Даг, воровато озираясь. Засвербило воробьиное чутье. Песок на зубах, пепел между пальцев. От чего – не разберешь. И Рони впервые за день поддался тревоге. На монетный двор они три часа пробирались, почти врастая в стены от взгляда охраны. А здесь что? Три доходяги у забора, десяток псов. И в колокол бить, считай, некому. Знала бы Жанет, какой ерундой они пробавлялись, покраснела бы до ушей: не заказ, не вылазка, а блажь. И младенец управится. Даг встал преградой у двери и заупрямился не по-взрослому: