– У меня чувство дежавю, – милым голосом произнесла Нинка и тут же заорала на все близлежащие окрестности, забыв о том, что только что хотела приколоться над другом: – Ты меня чуть не ударил! Идиот! Дерьмо ты конское! Одолжи себе мозги, в конце концов, лох конченый! – Эээ… Фея, прости, – пробормотал озадаченно парень, который и сам испугался возможных последствий, – я не хотел. – Ты не хотел? – вызверилась блондинка. – Но ты едва это не сделал! Мужлан! Гамадрил тупой! Ты что, только с дерева спустился, удод? – Нет, я… у меня просто реакция такая! Мой организм думает, что на меня кто-то нападет, поэтому так ведет себя. Я же не знал, что это ты! – оправдывался барабанщик. – А мой организм думает, что ты смертник! – взвизгнула Нинка, не привыкшая, что с ней спорят таким нахальным голосом. – Нин, ты же первая начала! – разозлился музыкант. – Зачем подкралась ко мне, как дура? – Я дура? – сузила глаза Ниночка и врезала Келле ногой по колену. Он едва не присел от неожиданности. Хорошо еще не схватился за больную ногу обеими руками и не запрыгал на второй, как мультяшный герой. Журавль расхохоталась. – Я тебя убью, мерзавка! – схватил он ее за предплечье и решил потрясти, как грушу. – Ты дура, дура, ты самая кошмарная дура, которую я знаю! – Отпусти меня немедленно, голубая шпана! – тут же потребовала девушка. – Ты меня сегодня достала! Я на идиота похож, да? – вдруг прорвало Келлу на ревность. – Похож?! Что за козлы сегодня с тобой были, отвечай! – явно выигрывал в физической схватке парень. – Кто они тебе? Отвечай мне, детка, или ты пожалеешь! – Да пошел ты, псина! – не собиралась отчитываться перед ним Журавль, одновременно пытаясь высвободиться, но Келла крепко ее держал. – Прекрати вырываться, – злобно взглянул ей в глаза драммер, – все равно не получится. И давай, рассказывай мне о своих ковбоях. Или я сам все узнаю. И тогда тебе, куколка, будет плохо. Ты меня поняла, стервочка? – и он издевательски лизнул Ниночку в щеку. Она вновь едва не ударила его ногой по второму колену. Музыкант «На краю» выругался так же грязно, как и Нинка пару минут назад. «Ух ты, я такого выражения еще не слышала!» – подумала она мимоходом. Вообще-то она не то чтобы сильно обозлилась – Нина больше играла и наблюдала за реакцией друга. Конечно, она была сильно раздражена и недовольна, но поведение Келлы ее удивляло. Он посмел ей, Ниночке Журавль, перечить и повышать на нее голос! А еще ей нравилась его ревность. В тайне девушка всегда хотела, чтобы кто-нибудь ее очень-очень сильно ревновал и умел удержать – любой ценой. Наверное, все дело было в том, что Журавль хотела чувствовать рядом с собой сильного человека, способного защитить ее, а около нее, как она всегда считала, были те, кто, напротив, слабее. Ну наверное, кроме Кати Радовой. Иногда девушка думала, почему она столько лет дружит с Катькой – обычной на первый взгляд девушкой, не яркой и не блестящей, как она сама, Нина. Слабой с виду. Ведь с самого детства они отличались – как вода и земля, или, как говорила сама Катя: «как роза и астра». Вообще-то лучшая Нинкина подруга хоть и была спокойной, но очень часто иронизировала – даже сама над собой. Со временем неглупая Журавль, которая довольно неплохо разбиралась в психологии людей, поняла, что с Радовой не только комфортно – в эмоциональном плане, но еще и свободно. С ней можно было говорить о чем угодно – о погоде, или о музыке, или о недостатках окружающих (иногда Нинке казалось, что она только их и видит), или болтать о всяких глупостях, о которых кое-кому было бы потом стыдно даже вспоминать. – Если бы кто-нибудь услышал, о чем мы говорим, о нас бы точно подумали, что мы женские образы Бивиса и Батхеда, – пошутила однажды Катя, когда они вдвоем сидели у нее на даче и несли кошмарные глупости про парней. – Тогда я была бы беловолосым Бивисом? Да не за что! – тут же возмутилась Нинка. – Почему? – спросила Катя, щелкая семечки. – Он еще тупее, чем Батхед! Тогда Нинка и поняла, что по-настоящему близкие друзья – это те, рядом с которыми не стыдно нести чушь и кривляться, и вообще быть естественной, насколько это возможно рядом с другим человеком. Идиотское совместное время препровождение – один из залогов крепкой дружбы. По крайней мере, так считала Журавль. Рядом с Ирой у нее не всегда получалось болтать ерунду и полностью расслабиться. Может быть, Ирка чувствовала, что отношение Нинки к ней не такое, как к Кате, и это раздражало ее и злило. Бывшая подруга девушек имела не самый простой характер. А Радова никогда даже не задумывалась об этом – ей все всегда виделось в более радужных тонах, чем это было на самом деле. А еще она все-таки была слишком правильной, и Иру, как она однажды призналась Нинке, когда они были не совсем трезвыми, это порой раздражало. – Ее наивность порой похожа на тупость, не находишь? – спросила как-то девушка у Нины. – Не-а. Зато она милая, – рассеяно отвечала Журавль, задумчиво выдыхая табачный дым. В те далекие четырнадцать она часто баловалась сигаретами – Ирка уговорила, да и самой Нинке хотелось попробовать все на свете. Ирка пробовала уговорить и Катю, но та с ходу заявила, что «это вредно, и она не хочет», поэтому девушка даже и не знала о тайном пристрастии подружек. Первая сигарета, первое пиво, первая тусовка с мальчиками у кого-то на свободной даче, «когда предки не знали» – все это прошло без Кати, которую в это время учили какой-нибудь очередной фигне знакомые Томаса, такие же чудики, как и он сам, или которую водили по галереям, или по выставкам, или даже по ночным клубам. Тогда Нинка многое скрывала от Катрины. Не потому, что, хотела говорить, а потому что ей было стыдно, неловко признаваться, что она, Нина, пила крепкое пиво с местной шпаной – первыми хулиганами класса где-нибудь за гаражами или вместе с Иркой пробовала «косячок» в клубе, куда их пропустили по знакомству. А ведь было в ее жизни и такое. Гламурная краса появилась далеко не сразу. В раннем подростковом возрасте Нина и Ирина вели себя не так подобающе, как это нужно было двум первым ученицам класса, которых хвалили все преподаватели школы. Они больше походили на хулиганок. Ирка подбивала, Нинка загоралась и делала, Катя любовалась результатами или просто не догадывалась о том, чем занимаются лучшие подружки. Потом Нинка поняла, что Ире даже доставлял удовольствие тот факт, что только они вдвоем посвящены в какие-то тайны, а милашка Катька остается в неведении и живет в своем мире, созданном родственниками и друзьями семьи. Люди всегда стремятся образоваться в пары, троим дружить, одинаково ценя друг друга – сложно. А Журавль с самого детства больше тянулась именно не к Ирине, а к Кате, спокойной, понимающей и даже какой-то родной. Однажды Катя увидела – совершенно случайно, – как Нинка курит, стоя в компании взрослых уже молодых людей, один из которых норовит по-хозяйски обнять ее за талию. Радова случайно проезжала в машине мимо компании, и блондинка надолго запомнила ее укоряющий взгляд, ведь Кате она сказала, что идет в гости к двоюродному деду. Катрина ничего не сказала ей, сделала вид, что не видела, но расстроилась и обиделась. – Нин, будешь? – протянула длинную тонкую сигарету подруге Ира на следующее утро. – Не-а, я все, – откликнулась Нинка. – Что все? – не поняла та. – Завязываю, Ирка, – улыбнулась та. – Курить – это невероятно тупо и немодно. Кажется, Ира поняла, почему подруга бросила курить. То, что на Журавлика большее влияние имеет не она, а Радова, раздражало ее. Кстати, впоследствии только Катя могла (и может до сих пор) остановить Нинку от каких-то необдуманных действий или попросить ее сделать что-то хорошее. Правда, только в том случае, если это не связано с самой Катриной Томасовной. Так, Катя упросила блондинку еще в школе не мстить одной девочке, которую считала очень хорошей, оставить в покое парня, который своим поведением раздражал Нинку, или не искать Иру после той самой памятной ссоры. А ведь тогда двух влюбленных голубков Нина мечтала убить – видела, как тяжело было ее Катьке. Хотя блондинка все же натравила следующим летом двух влюбленных в нее бугаев из класса, и они вместе с друзьями встретили дегенерата Максима. Кажется, ему сломали руку. – Ты задумалась о своем поведении, моя непостоянная крошка? – прошипел Келла около Нинкиного уха. – Отпусти меня, – умудрилась укусить его за руку девушка и наградила молодого человека десятком сложнейших лексических конструкций, используя большое количество нецензурных слов. – Закрой рот, – гаркнул на нее синеволосый, продолжая удерживать, – ты девушка, а не матрос! – Лучше быть матросом, чем тобой, Рыло! – яростно прокричала Нинка. Обычно никто не решался повышать на нее голос – разве что собственный папа. Но дядя Витя так сильно орал всего лишь пару раз в год, а в остальное время просто нудел и хмыкал. А Келла явно перегибал палку. – Пошли в машину, ты мне там все про своих «мальчиков» расскажешь, – поволок ее к своему средству передвижения молодой человек, тоже, впрочем, начиная остывать – все же на эту высокую стройную особу он не мог долго злиться. К тому же держать ее за руки было чертовски приятно. – Тошнотворный кабан! – выдала ему Нинка тут же, нанося сокрушительный удар рукой ему в плечо. Сокрушительный для самой девушки – она чуть не вывихнула запястье. – Осторожнее, сумасшедшая! – обеспокоился Келла, опять поймал ее запястье и слегка укусил его. В это время в автопарке очень невовремя появился один из гостей мэра, совмещающий ученую деятельность с депутатским креслом. Сухонький старичок в больших круглых очках и во фраке, который, казалось, был сшит лет эдак двести пятьдесят назад, укоризненно смотрел на парочку уже минуты три. – Что вы деваете? Моводые вюди! Моводые вюююди? – не выговаривал старичок пару звуков. «Моводые вюди» очень нехорошо посмотрели на дедушку, а также на его богато одетых спутниц – дородных дам, одна из которых размахивала почему-то огромным веером. – Вы довны вефти себя тифе – это ведь обфественное мевто! Кувьтувный дом кувьтувных вюдей! – начал вещать старичок. Ему явно не нравилось поведение парочки. – Знаю я одну хорошенькую рифму для слова «вюдей», – многообещающе свела брови к переносице блондинка. Келла хмыкнул. Он тоже знал. Это матерное слово знали все, за исключением престарелого депутата, который оказался еще и глуховатым. – Вот именно, Авдей Петрович! Бескультурщина! Наприглашала Лизонька бандитов всяких, разбаловал ее наш дорогой градоправитель, – поддержала его тетка с веером, отлично разбираясь в шепелявой речи. – Наш бомонд обречен, – пискляво согласилась ее спутница. – Вы посмотрите на этого парня! Он поклонник тех дегенератов, которые прыгали на соседней сцене! Молодежь, минуя взросление, сразу же входит в стадию маразма! – Вы должны вести себя подобающе! – хором сказали дамы Келле и Ниночке. Общий враг объединяет – и Келла с Ниночкой, позабыв о том, что только что мечтали убить друг друга, угрюмо уставились на возмущающихся. – Подобающе? – высокомерно подняла тонкие брови блондинка. – А не пошли бы вы в… – и далее она назвала конечный адрес назначения пешего тура, добавив эпитет «грязная». Женщины ахнули. – Нет, девуфка, – покровительственно произнес старичок Авдей Петрович. – Вы ведете себя не как в Еввопе. – Не расслышал указанный Нинкой адрес он, подумав, что девушка имеет в виду ближайшую рифму к нему. – И она, фнаете ли, совсем не гвязная. Хотя, конефно, Павив… – Авдей Петрович, она имела в виду совсем другое! Хамка! – взвизгнула тоненьким голоском одна их дам. – Кто ее мамка? – приложил ладонь к уху дедушка. – Хамка! – Дамка? Какая Же эта дамка? Она ефе девуфка. Немного непвиличная, но девуфка. Женщины закатили глаза. Келла захохотал так громко, что спугнул двух птичек на ветке аккуратно подстриженного кустика. – Съели, старые грымзы? – злорадно улыбнулась Нинка. – Как не стыдно! То чуть драку не устроили, то на приличных людей… наезжаете! – запищала женщина. – Я говорю, она – хамка, девица легко поведения! – проорала гостья мэра с веером в это время дедку на ухо. – Зачем ей мое одобвение? – заинтересовался тут же дед, оглядывая Нинку. – Дебилы, – усмехнулся Келла, улучив момент и обняв подругу за талию. – Все, не стоит с этим хамлом общаться, – заявила грозно обладательница веера, работая им туда-сюда, словно этот аксессуар давал ей жизненную силу. – Она хофет со мной фтречаться? – возопил дедуля, близоруко щурясь, разглядывая Ниночку, которая уже не знала, то ли ей орать, то ли смеяться. – Ха, с таким соперником я, пожалуй, не буду… сражаться, – весело произнес ей на ухо барабанщик «На краю». – Я для него слишком молод и неопытен, Королева. Я вообще по жизни пожилым уступаю. Реально – не буду сражаться. Его злость и ревность как рукой сняло. Нинка, впрочем, тоже полностью отошла. Журавль только ткнула его локтем в бок. – Как? И вы хотите со мной фтреваться?! – прошамкал депутат с великим изумлением, вновь так расслышав фразу парня. – Однако вы фалуны, моводев! – и он неожиданно подмигнул Келле и Нинке. – Я уже фтар двя таких забаф. Уфы-уфы. – Пойдемте уже, Авдей Петрович, – подцепили его с обоих сторон дамы и поволокли в сторону, видимо, к своей машине. Келла вновь рассмеялся. Теперь он уже не держал Нинку, а нежно обнимал ее. – Во чудило этот дед.