Да как он смеет? Правда на моей стороне! Я выливаю кофе в раковину, сплющиваю подушку, стираю блеск с губ и натягиваю спортивные штаны. Мне плевать, что он обо мне подумает. Меня интересует только моя дочь и то, что я — права, а он — нет. Я несколько минут сижу на диване, потом встаю, включаю радио, снова выключаю его, вставляю айпод в док-станцию и отыскиваю Эммилу Харрис, которую мы часто слушали вместе, потом бью себя по руке за то, что она вообще до сих пор хранится у меня в плейлисте, вынимаю айпод из док-станции и включаю чайник. Я уже собираюсь снова намазать губы блеском и переодеться в юбку — то есть нет, в джинсы, — когда он звонит в дверь. * При виде его ярость, клокочущая во мне, поутихла. — Привет. — Я не подаю ему руку, а просто открываю дверь пошире, приглашая войти. — Привет, Лекс, — произносит он грустным шепотом: бьет на жалость. Его плечи поникли, он пытается встретиться со мной взглядом. Я не позволяю жалости заглушить другие чувства, которые мне сейчас нужнее. — Входи. Он ставит в прихожей большую коробку. — Альбомы с фотографиями, — говорит он. Я морщусь при виде коробки. Наши вещи. — Хорошо, спасибо. Он сидит на кухне, пока я готовлю кофе, нервно сцепив пальцы. Сделав глоток, говорит, что не знает, с чего начать. Я упрощаю дело: — Новостей нет? — Нет. Его губы вздрагивают. — Как такое могло случиться? Я сама не могу поверить в то, что происходит, но, как только он начинает рыдать, я обхожу вокруг стола и обнимаю его. — Я — плохой человек. Это все из-за того, что я плохо поступил с тобой. Прости меня, пожалуйста. Моя майка вся промокла от его слез, и я даю ему салфетку. — Не думай сейчас об этом. На, высморкайся. Он сморкается от души, не сдерживаясь. Да и с чего бы ему стесняться? Я видела, как он намыливает яйца и выщипывает волосы в ноздрях. Ощущение такое, как будто мы никогда и не расставались. Это чувство близости окутывает меня, точно кокон. К моему ужасу, это ощущение мне приятно. — Как я мог?! Я ничтожество, ходячая банальность, все из-за меня. А она… она такая неуравновешенная… Думаю, она всегда была такой, но я этого не замечал. Все эти четыре года я мысленно спорила с ним — каждый день, чуть ли не с утра до вечера. У меня готово для него так много злых слов. Я устраиваю им смотр. Ты — самовлюбленный психопат. Вот, взгляни-ка на свой психологический профиль. Бойкое, поверхностное очарование — галочка. Интеллект выше среднего — галочка. Относительная уравновешенность, хладнокровие, легкость вербализации — галочка. Промискуитет; многочисленные половые связи с поверхностными знакомствами; неустойчивость, ненадежность и необязательность, в том числе в браке, — три галочки. Настал долгожданный миг. Наконец-то я могу сказать ему все, что думаю. — Я перечислила денег, — говорю я вместо этого, потому что все вышеизложенное — это ведь просто смешно, правда? Безумные бредни обманутой женщины. Гореть тебе в аду, и все такое. Я — такая же, как все остальные несчастные стервы, преисполненные ненависти к своим бывшим. — Не знаю, чем еще я могу помочь. Алистер, которого я любила всем сердцем столько лет, сморкается в последний раз да так и остается сидеть — с салфеткой в трясущейся руке. Я сажусь рядом на табурет. Бывший муж разворачивается ко мне, его колени почти касаются моих. — Ты стала еще красивее, чем раньше. — Прекрати. Никакого жеманства, я действительно не хочу слышать всей этой ерунды. — Жизнь без меня пошла тебе на пользу. Его колено слегка касается моего. Я рефлекторно отдергиваю ногу, но этого краткого касания достаточно, чтобы я почувствовала, как слабею. Умеет, гад. — Я поздно спохватился. У него звонит телефон, и он на секунду задумывается, отвечать ли. Я нахожу это странным по двум причинам. Во-первых, что бы ни происходило, Алистер всегда отвечал на звонки. А во-вторых, пропал его сын. Какой отец стал бы раздумывать в ситуации, когда каждую минуту может прийти долгожданная новость? — Надо ответить, — говорю я. Он следует моему совету. — Бетани, привет… Не может быть! Правда?? Ты шутишь! О боже, они нашли его, думаю я. Наверняка нашли! Алистер вне себя от счастья. — Это потрясающая новость. Соглашайся, не раздумывая! Спасибо, спасибо, спасибо! — Что? — спрашиваю я, улыбаясь и уже готовясь обрадоваться вместе с ним. — Меня покажут в «60 минутах»! — А, — моя радость сдувается, и я кривлю душой: — Здорово. — Она просто восхитительна! Ты ее помнишь? Мы были на одном курсе на деловом администрировании. Бетани Макдональд, помнишь? — Помню. Красавица. — Ты так думаешь? Конечно, я так думаю. Алистер не один год бредил этой женщиной. — Полиция тоже на высоте. Буквально не к чему придраться. Альбом, который я носила к адвокату, лежит на столе рядом с телефоном Алистера. Он напоминает мне о главном. — Что теперь будет… с Хлоей? Он немедленно набрасывается на меня: — Александра, зачем ты четыре года скрывала ее от меня? Ты представляешь, насколько мне было тяжело? Он пользуется старой тактикой отвлекающих маневров. Отвечай вопросом на вопрос (Я: «Где ты был весь вечер?» Он: «Откуда у тебя такая паранойя?»). — Что теперь будет с Хлоей? — спрашиваю я, на этот раз тверже. — Ноя не могут найти уже две недели, — хнычет Алистер в ответ. Он пытается переключить мое внимание, но я не поддамся. Я использую тактику, которую усвоила, когда училась на юриста. Если оппонент тянет с ответом, не заполняй за него паузы. Тактика срабатывает — он сам заполняет паузу, но не тем ответом, которого я жду. — Он мертв, я знаю. — Ты не можешь этого знать. — Через трое суток любой это знает. — Наверняка этого знать не может никто, Ал.