ГЛАВА XXV Возле кафе Грессо толпился народ. Огромные цветные афиши возвещали миру: сегодня в 6 часов состоится диспут, на котором выступит знаменитый Бакунин. Это были как цирковые анонсы. Бакунин изображался то беглым каторжником, рвущим цепи, то богом разрушения, то узником Алексеевского равелина, то философом. Люди спешили в кафе. Шли солидные седые старожилы города, шла молодежь, любители разных диспутов, шли служащие, ремесленники. Шли члены секций Интернационала. Шли почитатели Бакунина. Лиза, Утины, Бартеневы, вся Русская секция и их друзья заняли несколько столиков рядом и заказали закуски. Кафе наполнялось. Уже трудно было найти свободное место. Какой-то высокий поджарый человек в пенсне взошел на эстраду и сказал: — Внимание! Мы начинаем. Предоставляем слово Михаилу Александровичу Бакунину. — Бакунин! — Просим! — Бакунин! — Браво! — слышалось со всех сторон. В проходе между столиками показался Бакунин. Он шел крупными шагами, не торопясь, высоко подняв голову. Серый костюм в клеточку сидел на нем мешковато. Из-под него виднелась фланелевая фуфайка. На голове была войлочная шляпа. В разных концах зала раздались аплодисменты. Бакунин поднялся на трибуну. Снял шляпу и положил ее рядом. Длинные всклокоченные волосы торчали на голове во все стороны. Бакунин немного выждал и сказал зычным голосом: — Господа! Друзья! Мы сегодня собрались здесь, чтобы поговорить об устройстве мира. Мир устроен плохо. Это понимает каждый мальчишка, который не имеет не только масла на хлеб, но и самого хлеба. Мир должен быть переустроен. А для этого его нужно разрушить. Да, разрушить! Совсем. Все превратить в обломки! В пустое место! — Правильно! Браво! — послышалось в зале. Утин и его друзья сидели молча. Надо послушать, что еще скажет великий разрушитель. Потом собирался выступить Утин. Однако они все понимали, что это будет не так легко — бороться с Бакуниным. А Бакунин уже не говорил, а гремел с трибуны: — Огнем и мечом все уничтожить! Не оставить камня на камне! Я всегда утверждал и буду утверждать: страсть к разрушению — творческая страсть! Вот у нас создано Международное товарищество рабочих. Мы не против него. Но мы говорим: нам дороже всего свобода личности. Мы, анархисты, не признаем никакой власти, никакого насилия над личностью. Личность должна иметь возможность делать, что ей угодно! И потом — зачем обучать людей разным политическим канонам? Это долгий и неверный путь. Народ умнее нас с вами. Нужно только бросить клич — и он восстанет. И сметет все на своем пути. Я призываю к бунту! К восстанию! Русский разбойник с большой дороги — вот с кого нужно брать пример. Потому что именно он, разбойник, смел и неудержим. Именно он все разрушит и установит свободу личности. В зале снова зааплодировали. А Бакунин продолжал: — Я сидел в тюрьмах много лет. На моих руках следы кандалов. Я бежал из Сибири в Америку. Кто помог мне? Русский разбойник! Друзья! Я призываю вас к разрушению. Долой всякое государство! Долой всякую власть! Уничтожайте врагов, угнетающих личность! Да здравствует свобода личности! Зал аплодировал. Кто-то вскочил. Какая-то женщина бросила Бакунину цветы. Люди явно были увлечены речью Бакунина. Бунтарство, разрушение мира — это выглядело грандиозно и величественно. Зачем раздумывать и ждать, заниматься политическим обучением. Надо действовать! Удастся ли членам Интернационала разъяснить, повернуть симпатии людей на свою сторону? Лиза сидела рядом с Катей. Она крепко сжала Катину руку. Пальцы ее были холодны. Она чувствовала, нужно что-то сделать. Сейчас или никогда! Лиза вдруг встала и пошла к эстраде. Ее подтянутая, грациозная фигурка плавно скользила между столиками. Черные волосы оттеняли бледность лица. Легко взбежав по ступенькам, Лиза на миг остановилась, прямо взглянув в зал. Потом подбоченилась, чуть прищурилась в улыбке и пошла плясать, поворачиваясь то вправо, то влево. Зал в недоумении смотрел на девушку. — Что здесь происходит? — растерянно спросил Бакунин. — Я ведь еще не кончил… Кто разрешил?! Лиза остановилась, сделала невинное лицо. — Вы разрешили! — сказала она. — Я? Но, мадемуазель… — Да, вы, вы! Вы же призываете к анархии. Никакой власти, никакого порядка. Что хочу, то и делаю. Вы хотите говорить, а я хочу плясать. И, повернувшись к Бакунину спиной, Лиза пошла по кругу, дробно постукивая каблучками. В зале поднялся невообразимый гам. Люди повскакали с мест, стучали ногами, чайными ложками по посуде. Кто-то смеялся, хлопал в ладоши, кто-то свистел, улюлюкал. Одни кричали: «Бакунин!», другие: «Браво, мадемуазель!» Перекрывая шум своим громовым басом, Бакунин пророкотал: — Уберите ее! Или я, или она!.. Лиза перестала плясать. — Хорошо, — сказала она. — Давайте поговорим серьезно. Вы помните выступление крестьян в русском селе Бездна? Об этом знает весь мир. Скажите, сколько было загублено тогда жизней? А почему? Потому что крестьяне не были подготовлены. Это был как раз такой бунт, к какому вы призываете! А Ла-Виллет! А Лион! Зал притих. У всех еще свежи были в памяти кровавые события недавнего времени в Париже, на бульваре Ла-Виллет, и в Лионе, когда анархисты во главе с Бакуниным организовали мятеж и сотни людей были расстреляны и брошены в тюрьмы. Бакунин пытался что-то сказать, но Лиза властным жестом остановила его. — Везде и всюду вы изображаете себя мучеником. Сидели в казематах. Были сосланы. Но разве вы одни? Вот теперь вы на свободе. А наш Чернышевский до сих пор в кандалах на каторге. И так ли тяжела была вам ссылка под крылышком своего дяди, генерал-губернатора Сибири? Бакунин побледнел. — Вы не имеете права… — Нет, имею. Потому что ваше учение приносит гибель людям… — Ну, что ж, говорите вы. Я не собираюсь с вами полемизировать… — Бакунин схватил шляпу и, стараясь все же сохранить величавость, сошел с трибуны и вышел в боковую дверь. Лиза поднялась на трибуну. — Прошу вас выслушать меня, — сказала она. — Шесть лет тому назад произошло величайшее событие: трудящиеся всех наций объединились в свое общество. Имя этому обществу — Интернационал. С тех пор Интернационал вырос и окреп. Он завоевал всеобщую любовь. Все новые силы вливаются в Интернационал. Интернационал борется за права трудящихся и одерживает победы. Я напомню о стачках в Женеве, и в Лионе, и в Ливерпуле, и в Лондоне. Что дает нам силы? Политическая сознательность и единство. А кто мешает нам? Анархисты. Они против повышения политической сознательности и против единения. Они мешают Генеральному совету во всех его начинаниях. Они хотят, чтобы каждая секция в Интернационале и каждая личность в секции действовали как им вздумается. Но разве это возможно? Тогда будет шатание и разброд. Мы потеряем свою силу. Они хотят разрушить Интернационал. Они действуют в угоду буржуазии. Ибо буржуазии выгодны путчи и мятежи, когда трудящиеся расплачиваются своей кровью. Буржуазии выгодны разброд и шатания. Буржуазии выгодны нападки на Маркса и Генеральный совет. Так дадим же отпор врагам нашим, анархистам. Да здравствует единение и сплоченность! Да здравствует грядущая революция! Да здравствует Интернационал! «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Лиза смолкла. В зале стояла тишина. И вдруг шквалом пронеслись аплодисменты. — Ура! — Да здравствует Генеральный совет! — Долой анархистов! — Да здравствует Интернационал!