Джек понимающе кивнул и посмотрел на Крэга. — Крэг, ты помнишь, утром я высказал предположение, что твою пациентку могли придушить? — Помню. И что? — Это типичный пример мышления всех патологоанатомов. Я никого ни в чем не обвинял — лишь думал вслух, стараясь увязать центральный цианоз с остальными фактами. Теперь ты, видимо, это понимаешь, хотя в то время подобное допущение тебя встревожило. — Теперь-то я понимаю. В последние дни я сам не свой. Поэтому прости. — Тебе не за что извиняться. Я упомянул об этом только потому, что хочу задать еще один вопрос. Этот вопрос может показаться тебе таким же абсурдным, как и мое предположение. А возник он у меня после того, как Ноэль Эверетт сказала, что многие врачи злятся на тех, кто практикует concierge-медицину. — Ты уже пробудил мое любопытство. Выкладывай! — Крэг, а тебе не кажется, что тебя хотят подставить, воспользовавшись смертью Пейшенс Стэнхоуп? Что это выпад против всей concierge-медицины? В моих словах есть какой-нибудь смысл, или я опять оказался где-то за орбитой Плутона? Уголки рта Крэга приподнялись в едва заметной улыбке. Улыбка становилась все шире и шире, и наконец он рассмеялся. — Недостаток рациональности своего мышления ты, вне всякого сомнения, восполняешь творческим воображением. — Пойми, это всего лишь риторический вопрос. Ответа я не жду. Просто поройся в архивах своей памяти и посмотри, не созвучно ли это каким-либо фактам, о которых ты забыл упомянуть. — Ты допускаешь существование какого-то заговора? — спросила Алексис, изумившись не меньше, чем Крэг. — Заговор подразумевает участие нескольких человек, — ответил Джек. — Помнишь, о чем ты просила меня, когда мы говорили по телефону? Я пытаюсь мыслить неординарно. — Уж куда как неординарно, — вставил Крэг. Звонок в дверь прервал их беседу. Алексис пошла открывать дверь. Когда она вернулась, ведя за собой Рэндольфа, Джек и Крэг веселились, изощряясь в остроумии. Алексис была приятно удивлена. Крэг уже несколько месяцев не улыбался. Джека еще раз представили Рэндольфу. Первое знакомство состоялось утром у входа в зал суда. Алексис сказала тогда, что это ее брат, а сейчас сообщила адвокату и о его профессии. — Рад снова с вами познакомиться, — сказал он улыбаясь. — Взаимно, — ответил Джек, отвечая на рукопожатие. Рэндольф держался безукоризненно. Безукоризненной была и его одежда — хорошо накрахмаленная, отглаженная белая оксфордская рубашка с длинными рукавами, брюки из легкой шерстяной ткани с острыми как нож стрелами и летний кашемировый свитер. Рэндольф был гладко выбрит (на щеках Крэга и Джека темнела вечерняя щетина), а его серебряные волосы были уложены так же тщательно, как и утром в суде. — Мы можем сесть здесь за столом или пройти в гостиную, — сказала Алексис, глядя на Рэндольфа. — Как вам будет угодно, — ответил тот. — Но нам следует поторопиться. Мне еще надо подготовиться к предстоящему заседанию суда. Кончилось тем, что они расселись вокруг стола, за которым сидели до появления юриста. — Алексис рассказала мне о вашем предложении провести аутопсию усопшей, — сказал Рэндольф. — Возможно, вы объясните мне, почему это нужно обсуждать в одиннадцатом часу ночи? Он говорил в манере, которая у Джека всегда ассоциировалась с элитарными школами Новой Англии. Он вдруг понял, что Рэндольф именно тот тип человека, походить на которого так стремится Джордан. Почему он этого хотел, Джек понять не мог — адвокат казался ему холодным человеком и узником собственной чопорности. Джек изложил доводы в пользу аутопсии, опустив все подозрения о коллективном заговоре и о возможности криминала. После этого он воспроизвел свое коронное резюме, что судмедэксперт всегда говорит от имени мертвых. — Короче, — закончил Джек, — я надеюсь обнаружить патологические изменения, способные снять обвинения с Крэга или в крайнем случае доказать, что Пейшенс Стэнхоуп легкомысленно отнеслась к своему здоровью, отказавшись от полного обследования сердечной деятельности, рекомендованного ей лечащим врачом. Отказ имеет документальное подтверждение. Джек глянул в холодные как арктический лед глаза Рэндольфа, чтобы понять его реакцию. Но глаза юриста ему ничего не сказали, как и рот: небольшой, почти лишенный губ — горизонтальный разрез между носом и подбородком. — Есть ли у вас вопросы? — спросил Джек, надеясь спровоцировать хоть какую-нибудь реакцию. — Нет, — ответил Рэндольф после продолжительного раздумья. — Вы изложили свою позицию лаконично и очень четко. Это довольно интересная возможность, которую я не принял во внимание. Но меня больше всего заботит вопрос о том, как представить в суде то, что вы можете обнаружить. Если будут обнаружены реабилитирующие факторы, я мог бы обратиться к суду с просьбой об отсрочке судебного разбирательства. Характер решения будет целиком зависеть от судьи. — Нельзя ли меня представить в суде как свидетеля с неожиданными показаниями? — Показания такого свидетеля должны опровергать уже полученные показания. Они не могут быть новыми. — Я мог бы опровергнуть показания эксперта со стороны истца. Того, кто говорил о наличии врачебной халатности. — Это будет некоторой натяжкой, но я понимаю, что вы хотите сказать. Решать в любом случае будет судья, и ему придется отклонять протесты адвоката истца. Борьба будет напряженной, и если мы получим это право, то истец получит основание для апелляции. Исходя из своего опыта работы с судьей Дейвидсоном, я предвижу еще одну сложность. Судья любит, чтобы дело двигалось без проволочек, и уже раздражен медленным ходом процесса. Не сомневаюсь, что он спешит закончить слушание. И каждое новое свидетельство, представленное в последний момент, он скорее всего воспримет в штыки. Джек пожал плечами и, вопросительно вскинув брови, произнес: — Значит, вы против? — Не обязательно. Это уникальное дело с уникальными проблемами, и мы поступим глупо, если не воспользуемся фактами, способными повлиять на решение в благоприятную для нас сторону. Опровергающие показания могут служить аргументом в пользу нового судебного расследования. После апелляции, естественно. Однако опасаюсь, что шансы на обнаружение вами в ходе аутопсии чего-то существенного крайне малы. Короче говоря, я на шестьдесят процентов за и на сорок — против. Вы хотели узнать мое мнение, и вы его узнали. Рэндольф поднялся, и все остальные последовали его примеру. — Благодарю вас, что вы пригласили меня и ввели в курс дела, — сказал он, поочередно пожимая всем руки. — Встретимся в суде. Алексис отправилась провожать юриста, а Крэг и Джек снова уселись за стол. — Этот человек меня одурачил, — сказал Джек. — Когда я решил, что Рэндольф собирается выступить против аутопсии, он сказал, что согласен на вскрытие. — Я тоже так подумал, — ответил Крэг. — В результате нашего короткого совещания я пришел по крайней мере к одному определенному выводу — тебе не следует менять адвоката, — сказал Джек. — Рэндольф, конечно, напыщенный индюк, но умен, а за лощеным видом джентльмена скрывается настоящий боец. Он рвется в победители. Во всяком случае, так мне показалось. — Мне очень важно твое мнение о нем, — ответил Крэг, — очень бы хотелось его разделять. Вернулась Алексис. Она была явно чем-то недовольна. — Почему ты не рассказал ему о своей стычке с Тони Фазано и его угрозах в твой адрес? — Я не хотел смешивать разные гарниры, — ответил Джек. — По той же причине я не стал излагать свои теории о преступном заговоре и пересказывать биографию Джордана Стэнхоупа. — А я думаю, что угроза Тони имеет большое значение, — не сдавалась Алексис. — Неужели это тебя не беспокоит? — По правде говоря, не очень. Тони Фазано взял на себя все расходы по ведению дела, и теперь тревожится за свои вложения. Он наказал меня за то, что слишком много болтаю. — Не знаю, — ответила Алексис. — Меня это тревожит. — Что ж, ребята, — сказал Джек, — настала минута либо отправиться на рыбалку, либо срезать блесну. Я забыл упомянуть об одной вещи. На собственном опыте я сумел убедиться в том, что присяжные хоть и принимают решения нутром, но факты любят. Результаты аутопсии — факты, за которые можно ухватиться, в отличие от эфемерных показаний, которые можно трактовать по-разному. Имейте это в виду. — Если тебя действительно, как ты говоришь, не беспокоят угрозы Тони, то я за аутопсию, — сказала Алексис. — А как ты, Крэг? — спросил Джек. — Ты в этом деле главный, тебе и решать. Твой голос перевешивает все остальные. — Мое мнение не изменилось, — ответил Крэг. — Я опасаюсь, что в результате вскрытия мы можем узнать нечто такое, чего знать не хотим. Но я не намерен голосовать против вас двоих и против Рэндольфа. — Он поднялся из-за стола. — А теперь я отправляюсь наверх, чтобы оказаться в объятиях сильного и нежного снотворного. Учитывая, что завтра будут выступать эксперты истца — Джордан Стэнхоуп и, возможно, Леона Раттнер — денек мне предстоит трудный. Когда Крэг ушел, брат и сестра несколько минут молча сидели за столом, погрузившись в собственные мысли. Первым молчание нарушил Джек. Взяв в руки бутылку с остатками виски, он сказал: — Смешивание крепкого напитка с сильнодействующим снотворным — дело опасное. — Не стану спорить. — Тебя не тревожит, что Крэг может сильно навредить своему здоровью? — Ты имеешь в виду передозировку? — Да. Либо преднамеренную, либо случайную, — ответил Джек, вспомнив то время, когда, страдая от депрессии, сам боролся с мыслями о самоубийстве. — Конечно, тревожит, — ответила Алексис. — Но в данном случае его спасает нарциссизм. Самовлюбленные люди обычно не наносят себе вреда. Кроме того, его депрессия не такова, чтобы затуманивать сознание. Он может вести себя абсолютно нормально, как, например, этим вечером. Крэг этого никогда не признает, но ты, приехав сюда, поднял его дух. Ты заботишься о нем, и он тебя уважает. — Это прекрасно. А тебе известно, какое снотворное он употребляет? — Обычное. Я строго слежу за этим. Стыдно признаться, но я за его спиной даже пересчитываю таблетки. — Здесь нечего стыдиться. Это необходимая предосторожность. — Тем не менее, — сказала Алексис. — Я, пожалуй, поднимусь наверх, посмотрю, как там девочки, и сама отправлюсь спать. Мне не хочется тебя оставлять, но если завтра будет выступать Леона Раттнер, день для меня окажется особенно тяжким. — Обо мне не беспокойся, — ответил Джек, вставая из-за стола. — Я тоже устал, но все же хочу перечитать некоторые показания. Я не могу отделаться от мысли, что пропустил что-то такое, что следует держать в памяти, проводя аутопсию. — Я тебе не завидую, — сказала Алексис, — ведь тебе придется вскрывать тело, погребенное почти год назад. И как ты только можешь заниматься подобным делом изо дня в день? По-моему, это отвратительно. — Я понимаю, что это звучит цинично, а может быть, даже и жутковато, но это захватывающее занятие. Каждый день я узнаю что-то новое. И вдобавок у меня никогда не бывает проблемных пациентов. — Не напоминай мне о проблемных пациентах, — остановила его Алексис. — Доброй ночи, Джек. Когда Алексис поднялась наверх, на плечи Джека опустилась тишина большого дома. Несколько минут он размышлял о признании сестры, что она рада кончине пациентки. Она дала понять, что Пейшенс Стэнхоуп виновата в том, что Крэг ушел из дому. Джек, не зная, что думать, печально покачал головой. Он допил пиво и спустился к себе, чтобы взять папку с документами и сотовый телефон. Затем он поднялся в кабинет, где провел прошлую ночь. Здесь ему было уютно. Разместившись в том же кресле, что и вчера, он открыл телефон. Джеку очень хотелось услышать голос Лори, но он опасался получить неизбежный выговор после своего сообщения о предстоящей аутопсии. Был поздний вечер вторника, и это означало, что до пятницы оставалось всего два дня. Джек уже звонил Келвину и сообщил, что в среду в Нью-Йорк не вернется. Келвин мог сказать об этом Лори, а она терпеть не могла узнавать новости из чужих уст. Пока налаживалась связь, Джек, поудобнее устроившись в кресле, оглядел полки на противоположной стене. Его взгляд задержался на старомодном кожаном саквояже и портативном электрокардиографе.