На следующий день ему принесли в камеру лучший речепис, который он когда-либо видел. С большим монитором, где можно сразу видеть наговариваемый текст, листать и вносить правки. 9. Глава. Европейские ценности на сцене Не успел Уинстон втянуться в работу с речеписом, как его в очередной раз вывели на «переговоры». На этот раз его встретили и Виктор Петрович, и давно не появлявшийся майор Степанов. — Насколько я понимаю, вы не имеете принципиальных возражений против сотрудничества с нами, — Степанов выбрал наиболее мягкую формулировку. — Да. — Но вы все еще не уверены, достаточно ли хорошо Вы понимаете наш, как Вы говорите, культурный код. — Я получил некоторое представление из вашего телевидения и газет. — Для полноты картины предлагаю Вам культурный досуг в нашем высшем обществе. Вы упоминали, что часто водили свою девушку на мюзиклы в Лондоне. — Да. — Как Вы относитесь к классической европейской опере? — Абсолютно с ней не знаком. — Тогда предлагаю ознакомиться, если не возражаете. — Не возражаю, — Уинстон продолжал отвечать безэмоционально. Речепис помог ему погрузиться в творчество, чтобы как раз отвлечься от европейской пропаганды и навязчивых, хотя местами и соблазнительных предложений аналитика. Уинстон тянул с ответом, ему совершенно не хотелось на кого-то работать. И вообще жить не хотелось, но самоубийство не вариант, а тупо смотреть в экран или в стенку еще больше не вариант. Надо хоть что-то делать, чтобы не сойти с ума. — Например, у нас есть два билета на премьеру. Гастроли «Ла Скала». «Спрут» в театре Военно-Морского флота. Музыка Эннио Мориконе, партию комиссара Каттани поет Лучано Паваротти. — Комиссара? Что-то идейно-агитационное? — Нет. Простая жизненная история. В провинциальный город приезжает новый комиссар полиции. Он наносит удар по мафии, мафия наносит удар по его близким. — У вас официально признают существование мафии? — Ваша цензура иногда меня поражает. Как можно игнорировать существование организованной преступности? И зачем? — Может быть, преступность у нас уже победила и не хочет, чтобы про нее лишний раз говорили? — Хорошая версия. Но у нас в Европе с преступностью идет война. В этой войне свои герои, и мы относимся к ним с большим уважением. — Принимаю ваше предложение. Давайте сходим в оперу. — Только у нас принято, что в оперу ходят парами. Кавалер с дамой. У вас есть какие-то пожелания насчет дамы? — Нет, — резко ответил Уинстон, но тут же передумал, — Есть. Не надо меня подкупать на медовую ловушку, как в фильмах про шпионов. И с будущей женой меня знакомить не надо. — Хорошо, — спокойно сказал Степанов, — Еще? — Красивую и умную. — Хорошо. — И пусть это будет не сотрудница органов или каких-нибудь военных структур. — Конечно! Если премьера в театре ВМФ, это не значит, что только для моряков. Будет совершенно разная публика. — И все парами? — скептически уточнил Уинстон. — В основном. Сейчас счастливые владельцы билетов, у которых нет пары, ищут друг друга через газеты и доску объявлений в театре. Это довольно весело. — Точно. Я же смотрел ваш фильм с такой завязкой, — сказал Уинстон более жизнерадостным тоном. — Если что, Вы не обязаны жениться, пригласив даму в театр. Можно считать, что это даже не романтическое свидание, а как бы участие в парной игре. У вас есть такие игры? — Бридж, например. Я понял. — Отлично. Предлагаю выпить и перейти на ты. Виктор Петрович достал из ящика стола бутылку коньяка и стаканы. Уинстон никогда раньше не пробовал европейский коньяк. Он знал, что этот крепкий напиток охотно пьют офицеры до адмиралов включительно, а низшие чины предпочитают водку. Что бы там ни было в бутылке, вряд ли оно хуже, чем джин «Победа». Уинстон закинул в себя первый дринк «за знакомство». У русских вроде бы принято пить залпом. И тут же понял, что поступил неправильно. Русские смаковали коньяк мелкими глотками. Еще бы. Никакой сивухи и такое прекрасное послевкусие. — Ну ты даешь, — неодобрительно сказал Степанов, — Это же не водка. Это тот самый «Белый аист», который выпускают для жуликов, чтобы они делали подарки начальству. Давай по второй. Второй дринк пошел без спешки и разлился приятной теплотой в груди. Прекрасный напиток. — Давай по третьей и пойдем, подберем тебе гардероб. Степанов привел уже не арестанта, а гостя в костюмерную. У спецслужб всегда есть запас гражданской одежды на все случаи жизни. Смокинги и фраки и здесь ушли в прошлое. Русские надевали в театр темную пиджачную пару с черными туфлями и нейтральным галстуком. — Что угодно джентльмену? — спросил костюмер, пожилой еврей, чем-то похожий на лондонского портного. — Классический твидовый пиджак, однобортный, на трех или четырех пуговицах, не новый, — ответил Уинстон исключительно из вредности, потому что усомнился, есть ли у них что-то действительно английское. — Отличный выбор, сэр. Пришлось немного подождать, но совсем немного. И костюмер вынес ровно то, что спрашивали. Пиджак и брюки из темно-темно серого твида с мелкими серыми полосками. Eще кремовую рубашку и черные оксфордские туфли. И черный жилет. Уинстон переоделся и подошел к зеркалу. — Как раз Ваш размер, — сказал костюмер. — По-моему, жилет лишний, — ответил Уинстон, — Он по стилю немного не подходит, и у пиджака ворот выше. Жилет даже не видно. — Помилуйте, голубчик, разве можно ходить в оперу без жилета! — возмутился костюмер, — Николай Алексеевич, скажите ему! Степанов немного задержался с ответом, как будто в оперу и без жилетов неплохо пускали. — Что бы сказал по этому поводу Владимир Ильич? — продолжил костюмер, недвусмысленно обращая внимание на висящую на стене картину. На листе размером с два альбомных старательной детской рукой был изображен Ленин, выступающий перед конными матросами, стоя на Мавзолее перед Кремлем. По традиции, вождя мирового пролетариата рисовали в расстегнутом пиджаке поверх жилета. Рядом стоял человек в зеленой одежде и вроде бы с курительной трубкой в руке, надо полагать, Сталин. Для непонятливых или для иностранцев художник подписал желтой краской на стене Мавзолея «Ленин Сталин». Если верить иллюстрациям Министерства Правды, с трибуны на Мавзолее выступал еще Ivan the Terrible, когда обещал поддержку королеве Елизавете против Английской Социалистической Партии. Уинстон попытался вспомнить, была ли Партия во времена короля Артура, и кто из рыцарей в ней состоял, но не вспомнил. Последние пару лет он мало интересовался творчеством бывших коллег. — В оперу приличнее ходить в жилете, даже если его и не видно, — решил Степанов. — Ладно, вам виднее, — ответил англичанин. Мало ли какая у них мода. Жилет, хотя и жестковат, не помешает спокойно сидеть в кресле и внимательно слушать. — Какие пожелания насчет галстука? — Оксфордский, пожалуйста. — Какой колледж? — невозмутимо уточнил костюмер. — Big Brother’s college. — Do you mean Queen`s college, sir? — Yes, — удивленно выдохнул Уинстон. Он знал, что колледж Большого Брата раньше назывался колледжем королевы. Слишком много следов из прошлого осталось незачищенными за годы после революции. Но почему об этом знает еврей из недр ГРУ? Может быть, он еще и правильный галстук принесет? Черный с тремя белыми полосками. Прекрасно. Виндзорский узел. Отлично. — Замечательно выглядишь, — к зеркалу подошел Степанов, — Настоящий джентльмен.