— Это Патрик. — Который час? — Одиннадцать. — Значит, я спал всего три часа. — Перезвонить попозже? — Нет, все равно уже разбудил. Как ты? — Отлично. Ночь была довольно тяжелая. — Чуть не помер и все такое? — Ага. — Я тоже. Двинулся довольно паршивым спидом, изготовленным при помощи соляной кислоты недоучившимся студентом-химиком с трясущимися руками. Когда давишь на поршень, пахнет горелыми пробирками, а потом начинаешь неудержимо чихать, а сердце колотится в рваном ритме, напоминающем худшие куски в паундовских «Кантос». — Если у тебя хороший «китаец», то нестрашно. — У меня его нету. — У меня есть. Это медицина, чувак, медицина. — Я приеду. — В Нью-Йорк? — Ты в Нью-Йорке? Я думал, замедленность твоей речи — сочетание моих слуховых галлюцинаций и твоей фирменной ленцы. Очень неприятно узнать, что есть реальная причина. Чего тебя туда занесло? — Мой отец тут умер, я приехал забрать останки. — Поздравляю. Ты достиг статуса полусироты. Тебе не отдают тело? Требуют за драгоценный груз тот же вес золотом? — Счет еще не выставили, но, если запросят чересчур много, я оставлю эту дрянь им. — Правильно. Ты расстроен? — Мне как-то жутковато. — Да, я помню это ощущение, как будто почва уходит из-под ног еще больше обычного. И желание умереть еще сильнее обычного, если такое возможно. — Да, вот это все. Плюс печенка болит, как будто могильщик вогнал мне лопату под ребра и еще наступил на нее изо всех сил. — Ну, для того печенка и нужна, ты разве не знал? — Спрашиваешь! — Извини. Так когда два олимпийца встретятся? — Ну, я должен вернуться завтра вечером. Ты мог бы запасти все нужное? Тогда я из аэропорта махнул бы прямо к тебе, не заезжая к этому кошмарному Брайану. — Конечно. Кстати, о кошмарных людях, позавчера я оказался в квартире с какими-то совершенно придурочными итальянцами, но у них был розовый кристаллический кокс, который сыпался в ложку со звуком глокеншпиля. В общем, я украл его весь, сколько было, и заперся в туалете. Как ты знаешь, этих томных волооких итальянцев довольно трудно вывести из себя, но тут их здорово проняло, они колотили в дверь и орали: «Выходи, мудак, или я тебя убью! Алессандро, заставь его выйти!» — Господи, вот потеха. — Жалко, мы вроде бы сказали друг другу «чао» в последний раз, а то бы я тебе такого добыл. Честно, это то, чем стоит вмазаться, прежде чем в последний раз вытолкнуть пылающую ладью на серую воду. — Прямо завидно слушать. — Ну ладно, может, завтра вечером мы все-таки себя угробим. — Обязательно. Постарайся добыть побольше. — Ага. — Ладно, завтра увидимся. — Пока. — Пока. Патрик, улыбаясь, повесил трубку. Разговоры с Джонни всегда поднимали ему настроение. Он тут же набрал следующий номер и снова откинулся на подушки. — Алло? — Кэй? — Малыш! Как ты? Секундочку, я музыку приглушу. Звук виолончельного соло стал тише, и Кэй вернулась к телефону. — Так как ты? — снова спросила она. — Плохо спал. — Не удивляюсь. — Я тоже. Принял около четырех граммов кокса. — Господи, кошмар какой. Но ты же не принимал вместе с ним еще и героин? — Нет-нет. С ним я завязал. Только немного транквилизаторов. — Уже хоть что-то. Но почему кокаин? Подумай про свой бедный нос. Нельзя же с ним так. — С моим носом все будет хорошо. Просто мне было так тоскливо. — Бедный малыш. Смерть отца — худшее, что могло с тобой случиться. Вы так и не смогли спокойно поговорить по душам. — Мы бы и не смогли. — Все сыновья так думают. — Ммм… — Мне не нравится, что ты там один. Встречаешься сегодня с кем-нибудь приятным или только с похоронными агентами? — Ты считаешь, похоронные агенты не могут быть приятными? — скорбным тоном осведомился Патрик. — Да нет, конечно, я считаю, они делают большое дело. — Не знаю, не знаю. Мне надо забрать прах, в остальном я свободен как ветер. Жалко, ты не здесь. — И мне жалко, но мы ведь завтра увидимся? — Обязательно. Из аэропорта прямо к тебе. — Патрик закурил. — Я всю ночь думал, — быстро сказал он, — если это можно назвать думаньем… про то, возникают ли мысли из потребности постоянно говорить, изредка облегчаемой парализующим присутствием других людей, или мы просто реализуем в речи уже пришедшие мысли. Он надеялся этим вопросом отвлечь Кэй от точных подробностей своего возвращения. — И стоило ради такого не спать! — рассмеялась она. — Я тебе завтра скажу. Ты когда прилетаешь? — Около десяти, — ответил Патрик, добавляя к времени прилета несколько часов. — Значит, у меня будешь около одиннадцати? — Ага. — Пока, малыш. Люблю, целую. — И я тебя. До скорого. Патрик положил трубку и приготовил себе еще дозу кокаина, чтобы поддержать силы. С предыдущей прошло слишком мало времени, и некоторое время он отлеживался, обливаясь потом, прежде чем снова взять трубку. — Алло? Дебби? — Милый, я не решалась позвонить, думала, может, ты еще спишь.