Наташа поняла, что их с сыном раскусили, а Фил заработал в ее представлении еще один плюс. — Как вы догадались, что он не захотел рыбы? — Как правило… когда есть большой выбор, остановиться на чем-либо просто невозможно. — Да уж… — сделав глоток вина, задумчиво согласилась Наташа. Тема, хлебнув сок, со спокойной душой отправился рассматривать подводный мир дальше, а за столиком продолжилась беседа. — Сейчас на Кипре много русских живет или отдыхает, — сказал Фил. — А вы давно здесь живете? — Я живу в Калифорнии… Нельзя сказать, что она была крайне удивлена. Одна его улыбка «а-ля Голливуд» уже чего-то стоила! Фил углубляться не стал. Только пробормотал что-то коротко по-английски насчет бизнеса, что Наташа точно не разобрала. — А я тут по работе, — коротко объяснила она, — конференция. — Конференция? Что-то слышал в отеле. Но я думал, такие женщины как вы не работают… Если это был комплимент, то какой-то корявый и весьма двусмысленный. Наташа слегка оскорбилась. — Это у вас не работают, а у нас… — Простите, — Фил попытался накрыть ее руку своей, но она высвободилась. Успев, правда, почувствовать тепло его большой загорелой ладони. И подумать: до чего же, черт, привлекателен! Сколько ему? Пожалуй, чуть за сорок, впрочем, может, немного больше. И от всего облика веет силой и свободой — то, что у наших, русских, встречается крайне редко. А может, просто мне такие не попадались… Или у меня настроение сейчас необычное? Почему-то вдруг захотелось быть легкодоступной?… Даже проснулась какая-то страсть… Но тут не заставил себя ждать официант с подносом, и ей стало не до гаданий. — Что это? — полюбопытствовала она, указывая на горшочек, в котором что-то неимоверно аппетитно булькало. — Особо приготовленная синагрида, — ответил Фил. — Местная рыба такая. Но мальчику об этом знать совершенно не обязательно. — Тема! — позвала она сына, мысленно согласившись с американцем. Мальчик и не заметил подвоха. Слупил все за милую душу. Даже, на всякий пожарный заглянул на дно опустевшего горшочка. — Может, добавки? — спросил Фил. — Это мы мигом организуем. Решайся… Тема вопросительно посмотрел на маму, словно уточняя: от пуза он наелся или нет? И вообще, как это, прилично? Ему не хотелось ударить в грязь лицом перед Филом. Вышколенный официант, чрезвычайно довольный тем, что принял участие в заговоре, застыл на подхвате. — Тебе решать, троглодит! — засмеялась всем довольная Наташа. — Ну, же! Не тяни резину! Реально намечающуюся обжираловку прервал невесть откуда взявшийся фотограф с «Никоном». Залопотал что-то на местной тарабарщине. — Предлагает сфотографироваться на десерт. Вы как? — перевел Фил. — Мы двумя руками «за»! — согласилась Наташа. А Тема уточнил, что он еще и «ногами». Предполагаемая добавка, к показному неудовольствию официанта, моментально отошла на задний план. А потом еще дальше. И, наконец, вообще потеряла свою актуальность. Их вниманием полностью завладел чародей фотоискусства. Он крутил их и так и сяк, пересаживал с места на место, уводил Тему отдельно сниматься на фоне аквариума и даже пытался умыкнуть его на натурную съемку к морю. Но тут все в один голос согласились, что это он загнул. И все равно, учитывая количество снимков, которые ему выплюнул аппарат, фотограф заработал очень недурно. Официант мог бы в два счета выставить его за дверь, но он был родственником старшего повара. Так что все шло в семью. Надо ли говорить, что вечером Наташа с Филом совершенно случайно встретились? Она пораньше уложила Тему и вышла глотнуть свежего воздуха. Почему-то на балконе этот воздух ее не устраивал. И она даже догадывалась почему. Обманщица! Ну и пусть! Кому от этого хуже? Если и хуже, то ей самой. Они гуляли вдоль моря, пили прохладное и удивительно вкусное местное вино в баре, слушали музыку, танцевали… Прямо на пляже, под луной. И никто не думал, откуда эта их музыка. Она образовалась из ничего, сама собой, заполнила весь пляж и закачалась на ночной волне, уплывая вдогонку за растворяющимися на невидимой линии горизонта огнями какого-то судна. — А завтра я поведу вас… — начал Фил. — Нет, Фил. Завтра я уезжаю. Самолет утром… — в голосе Наташи слышалась неприкрытая грусть. — Жаль… — Фил долго молчал, только крепче прижал ее к себе в танце. — Наверно, я сейчас скажу банальность, но у меня такое чувство, что я вас давным-давно знаю… — Как странно, — Наташа подняла на него глаза, улыбнулась, — у меня тоже. Психиатры называют это «дежа-вю». Нам с вами надо лечиться… Фил скинул свою американскую улыбку. — Эта болезнь неизлечима. Вернетесь домой к мужу, и все пройдет. — Нет никакого мужа. Мы с Темой вдвоем. Только он и я. — Простите, — сказал он, — но это здорово! А Наташа только хмыкнула. Танец они закончили в молчании, и с площадки вышли тоже молча… Молча, держась за руки, направились к отелю. — Будем прощаться? — Наташа взглянула на него в смутной надежде, что он не отпустит ее руку, а попытается увлечь ее за собой. Это был тот нечастый случай, когда ей не хотелось заглядывать вперед даже на два хода. Будь что будет, она и так в цейтноте… Но ход, сделанный Филом, не укладывался ни в какие рамки. Попросту говоря, не лез ни в одни ворота. — Когда я уезжал из Союза, — вдруг вспомнил он, — то бросил в Москва-реку монетку, чтобы вернуться… — А я вчера бросила в море целую горсть… Он достал из кармана медальон — тяжелый, не очень элегантный, похоже, старинный, и протянул ей. — Это очень редкая штука. Поверьте мне, с легендой. Если когда-нибудь встретимся — расскажу. — Правда, расскажете? Значит, встретимся… Наташа повертела в руках подарок, потом привстала на цыпочки, на мгновение коснулась губами губ Фила и исчезла в вестибюле отеля. — Значит, встретимся, — шептала она, глотая слезы, взбегая по лестнице. Кажется, похожий медальон она видела в затерянной лавке дешевых подделок под старину на окраине городка, куда они с Темой как-то забрели. Самолет опоздал. С чартерными рейсами подобное часто случается. Пришлось провести в зале ожидания почти пять часов. Она вся извелась, а про Тему и говорить не приходится. Хорошо хоть в Шереметьево их пропустили быстро — спасибо Борис Семенычу, постарался. И машину прислал встретить — тоже приятно. Тема прямо в машине и заснул, так что до квартиры пришлось тащить и его, и чемоданы. Правда, шофер помог, взял на себя часть ноши. Тема проснулся только на пороге, когда Наташа отомкнула дверь, от дикого грохота музыки, доносящейся из гостиной. Она охнула, кое-как примостила сползающего с табуретки мальчика в крохотной прихожей, а сама протиснулась выключать телевизор. В гостиной царил бардак — вперемежку с пустыми бутылками были разбросаны какие-то вещи, книги, кассеты. На столе — гора объедков и немытой посуды, на диване кто-то спал. Вернее, понятно кто. Непонятно, как это ему удавалось. — Мама! — захныкал Тема из прихожей, испугавшись, по-видимому, внезапно навалившейся оглушительной тишины. Она отложила разборки на потом — побежала его укладывать, мыть, переодевать, не забыв при этом поцеловать на ночь. Или на утро. Потому что, когда, в конце концов, добралась до гостиной, за окном уже светало. А когда она распахнула настежь балконную дверь, чтобы избавиться от этого застоявшегося запаха перегара и никотина, с улицы донеслось безмятежное чириканье птиц. Даже птичка божия не знала ни заботы… ни… Она подошла к спящему и сдернула плед, стала резко трясти его: — Стас! А ну, вставай! Вставай, гад! Вставай, кому говорю! Наконец лежавший открыл глаза, со стоном присел и даже попробовал изобразить радость на лице. — Ой, Наташка… Ты уже приехала? А я тебя завтра ждал… Постой, а какое сегодня число? Стас еще явно не оклемался. Был он худ, мал ростом, с жидкой бородкой и претензией на некую интеллигентскую избранность, которая за семь лет жизни с Наташей так никак и не проявилась. Сейчас, глядя на его лихорадочно блестящие ввалившиеся глаза и всклокоченные волосы, она ничего, кроме отвращения, не испытывала. И где были ее глаза?! Но сейчас это уже праздный вопрос. — Ты что, уже совсем?!. Она долго подыскивала слово помягче, потому что в голове вертелся исключительно матерный лексикон. На нее это было даже не похоже. — Опять свинарник развел?! Это называется «поживу тихонько»?! — Ладно, Наташка, не кричи… Сейчас я все уберу, — затянул Стас свою извечную волынку и даже сделал вид, что тянется к тарелкам на предмет их дальнейшего мытья. Но она-то прекрасно знала, что это обычная похмельная показуха, синдром неизгладимой вины перед ней и ребенком. В первую очередь, разумеется, перед ребенком. Вон, вспомнила она, Тема до сих пор не научился плавать! Наташа с силой оттолкнула его руку.