Никогда не видел, чтобы человек так быстро разворачивался вместе со стулом. Лиз с любопытством и удовольствием оглядывает мою покаянную и коленопреклоненную фигуру. Медленно подползая к ней, продолжаю униженно канючить: — Лиз, Священное Писание велит нам прощать даже врагов своих. А я ведь тебе не враг, правда? — Нет, ты не враг. Ты неблагодарная свинья. Я заботилась о тебе, относилась, как старшая сестра, а ты… — Лиз, я и отношусь к тебе, как к старшей сестре. За эти слова я получаю довольно ощутимый удар книгой по голове и начинаю молча и проникновенно благословлять изобретателя дешевых книг в мягких обложках. — Хорошо-хорошо. Ты для меня не старшая, а младшая сестра. Такая маленькая чернокожая сестренка. Хотя, Лиз, посмотри на себя и на меня и подумай сама, ну кто поверит, что у нас с тобой общие мама и папа? Мгновенно следует еще один удар книгой. Интересно, почему большинство знакомых мне женщин находят возможным обращаться со мной как им заблагорассудится? Командовать, капризничать, драться книгами? В этот момент дверь распахивается и в комнату снова влетает Азат. Не знаю другого человека, который бы обладал подобным даром появляться не вовремя. Азат молча таращится на нас не в силах сказать ни слова и только шевелит от возбуждения смуглыми пальцами ног в сандалиях. Зато Лиз отводит душу: — Что тебе надо, олух? В кои-то веки мужчина стоит передо мной на коленях. И тут черт приносит тебя, чтобы все изгадить. Проваливай немедленно. Я активно поддерживаю Лиз: — Вот-вот, катись отсюда. Ты видишь, мы заняты. Правда, Лиз? Дверь с треском захлопывается, а Лиз мечтательно жмурится и потягивается в кресле: — Теперь он всему институту расскажет о том, что видел, о том, как ты здесь на коленях стоял. И Джой тоже наверняка узнает. Да нет, точно узнает. Поежившись, я, тем не менее, храбро гну свою линию: — Меня это совершенно не волнует. Для меня в жизни главное — твое отношение ко мне. Лиз, я давно хотел сказать, что ты чернокожая богиня. Лиз протягивает в мою сторону свой изящный палец, который в свете лампы блестит, как вырезанный из черного с матовым блеском дерева. — А ты — лживый и лицемерный тип. Ты променял меня на эту тощую индонезийку. — Будь справедлива, она не такая уж и тощая. Хотя это, конечно, смотря с кем сравнивать… Лиз, вот ты в третий раз шарахнула меня книгой по голове. Я могу это рассматривать как знак прощения моих грехов? — Можешь, но исчезни, пока я не передумала. Слава Богу, она уже улыбается. Дойдя до двери, я как. можно небрежнее говорю: — Кстати, я хотел переброситься парой слов с Я кобом. Ты не дашь мне номер его телефона? Улыбка на лице Лир гаснет. Она опускает книгу и медленно говорит: — Ах ты, негодяй. Я-то, дура, поверила, что ты действительно пришел извиняться. А тебе просто нужен был телефон Якоба. Порхая и переворачиваясь, в меня летит визитная карточка Якоба. Подобрав ее, выкатываюсь в коридор. Уши у меня горят, настроение скверное. Как большинство женщин, Лиз слишком серьезно относится к некоторым вещам и не верит в порыв. Ничего, завтра она немного остынет и нужно будет объясниться с ней еще раз. Так или иначе, номер телефона Якоба у меня теперь есть, а это главное. Теперь мне предстоит ломать комедию иного рода — просить у Якоба журналистскую информацию об институте Ван Айхена. Не верю, что он может дать мне больше данных, чем мои коллеги. Но другого пути нет: Якоба следует втравливать в это дело постепенно. Только так он почувствует себя участником действа и втянется в мои игры. Якоб, кажется, не особенно в восторге от моего звонка. Но, главное, он соглашается на встречу, и через час я сижу в нашем кабачке, потягивая пиво из высокого бокала. Как обычно, я сегодня предпочел бы красное вино. Однако, насколько я знаю, Якоб пьет пиво. А в случаях, когда взаимопонимания с собеседником еще только предстоит достигнуть, разницу во вкусах лучше не подчеркивать. Якоб появляется с десятиминутным опозданием и грузно плюхается на стул. Я поднимаю палец, и Ян несет большую кружку пива, соответственно своей комплекции, мои гость предпочитает массивные и вместительные сосуды. Якоб достает пачку, Кэмел, закуривает и вопросительно поднимает брови: — Зачем я тебе понадобился? — Мне необходима информация по некоей организации в Амстердаме, которая называется Институт проблем развития. Помимо собственно семинара, я здесь должен установить контакты с заведениями примерно того же профиля, что и мой институт в Москве. Так вот, в частности, я был и в Институте проблем развития. И сама контора, и ее директор произвели на меня двойственное впечатление. С одной стороны, Ван Айхен, директор, — фигура вполне убедительная, и он, безусловно, в курсе вопросов, которыми его институт должен официально заниматься. Кроме того, он толи полномочный представительно ли еще кто, Финляндии. Это тоже добавляет ему солидности и вызывает доверие. С другой стороны, есть в этом заведении что-то неправильное. Если излагать коротко — это заведение не производит впечатления ни исследовательского центра, ни представительства. Понимаешь, когда из четырех сотрудников, которых я там видел, трое — подтянутые, тренированные и очень хорошо одетые молодые люди в возрасте около тридцати и еще одна — прелестная строго одетая секретарша, это заставляет задуматься. Понимаешь, о чем я говорю? — Понимаю. Чего тебе от меня-то надо? — Я хочу, чтобы ты навел справки об этой конторе по своим каналам. Если данных по институту нет и у газетчиков, то вряд ли поможет кто-нибудь еще. — Слушай, я плохо понимаю намеки. Я что, должен рассматривать всю эту затею как дружескую услугу? — Отчасти так. Хотя на дело можно посмотреть и с другой стороны. Если мои подозрения подтвердятся, ты можешь получить неплохой материал. Якоб вздыхает и задумывается, глядя на неровную дубовую поверхность стола. Потом молча делает знак официанту, чтобы тот принес еще пива. Практического склада человек: даже если наш разговор впустую, так он хоть пива попьет за мой счет. Отхлебнув из нового бокала, Якоб интересуется: — Зачем тебе вообще это нужно? — Я же тебе сказал, что, помимо всего прочего, начальство в Москве поручило мне установить контакты с заведениями, схожими по профилю с нашим. Будет нездорово, если я заведу здесь знакомство не с теми людьми, верно? — Ну хорошо, я попробую. По учти, если я нахожу что-либо у нас в компьютере — тебе повезло. Если нет — вопрос снимается. Больше я никуда лазить не буду. Не особенно приветливо кивнув мне на прощание, Якоб направляется к выходу. Мне тоже здесь делать нечего. Расплатившись с барменом, иду в гостиницу. * * * Обстановка в кабинете была точно такой же, как и вдень их первой встречи. Изменилась только атмосфера. Сейчас отчаяние и страх были ощутимы, они вторгались в разговор как равные участники, сбивали и рвали ритм, уводили мысли в сторону. Казалось, что двое мужчин, сидевших друг против друга, говорили каждый сам с собой. — Ну, вот и все. Произошло то, о чем я вас предупреждал. Соловьев вышел на ваше заведение. Мы на краю провала. Если уже не провалились. Ван Айхен никак не реагировал на слова Януса. Он молча смотрел перед собой, потом медленно повернулся к окну. Его слова прозвучали устало и неожиданно равнодушно: — Соловьев начал собирать информацию через местных журналистов. Напустить на нас журналистов — это умно. Насколько мне известно, пока он не успел от них ничего получить. Но это вопрос времени. Янус безразлично сказал: — Боюсь, это наша последняя встреча. Я это чувствую. Ван Айхен продолжал: — Это вопрос времени. Но несколько дней у нас есть. Мы можем использовать их по-разному. Впервые Янус проявил интерес к словам собеседника. Он вопросительно посмотрел на Ван Айхена, и тот неторопливо пояснил: — Есть только один способ решить наши проблемы. И я вам говорил о нём с самого начала. Он замолчал, предоставляя Янусу возможность остановить его, возразить, заставить изменить решение. Но тот соединил кончики пальцев и, застыв, ждал продолжения. Ван Айхен был достаточно опытным человеком, чтобы поставить деловой интерес выше удовлетворения от доказанной правоты. Он понимал: сейчас рушились пути, по которым Янус еще мог надеяться вернуться в тот прежний мир, где он не был предателем. Каждая секунда молчания была наполнена отчаянием безнадежности, уносила Януса в иную реальность. И в каждую секунду можно было ждать срыва. Поэтому Ван Айхен не стал больше ни в чем убеждать собеседника. Он только сказал: — Собственно, обсуждать теперь нечего, механизм запущен. Я отдал приказ о ликвидации Соловьева. * * * Тем не менее главное, что я на правильном пути. Пути, ведущем прямиком в пекло. Радует одно: я знаю тех, кто дружески ведет меня по нему под руки. Как мне кажется, знаю. Прежде всего следует сделать то, до чего в последние дни не доходили руки, — еще раз внимательно осмотреть номер. Я окружен любопытными людьми, а со времени моего приезда в Гаагу многие могли попытаться удовлетворить свою любознательность. Поэтому прежде всего занимаюсь тщательной проверкой секреток, которые установил после приезда из Амстердама и с тех пор сохранял со всем тщанием. Результаты осмотра самые обескураживающие: кто-то совершенно очевидно копался в моих вещах. Волоски на ящиках письменного стола и шкафа сорваны, свернутые особым образом деньги в нагрудном кармане пиджака теперь уложены немного по-другому. Однако ничего не пропало. Фотоаппарат со сменными объективами и пластиковые банковские карточки на месте. Осмотр розеток и ламп показывает, что они по-прежнему пусты. Итак, теперь искомое — микрофон с автономным источником питания. Он больше по размерам, зато может быть прикреплен к чему угодно, но наиболее вероятные места относительно нетрудно вычислить. Задумчиво оглядываю свое скромное прибежище. Кровать, нижнюю сторону столешницы письменного стола, раковину и подоконник стоит отвергнуть с самого начала: слишком велика вероятность того, что хозяин номера сунется туда за чем-нибудь конкретным или просто при уборке. А вот дно шкафа заслуживает внимания. Поэтому ложусь на пол и просовываю руку под шкаф. Приятно чувствовать себя умным. Почти сразу рука натыкается на коробочку размером с пачку сигарет, прикрепленную снизу к днищу шкафа. Я пытаюсь разглядеть прибор, который по-научному называется «устройством для снятия звуковой информации», но расстояние до пола слишком мало. И в тот момент, когда я подсунул нос почти к самому подслушивающему устройству, ладонь срывается и скользит по нижнему краю шкафа, собирая мелкие и крупные занозы. — Ах, чтоб тебя!.. Вскакиваю на ноги и зажигаю лампу у раковины, чтобы обработать руку. Вытаскивая третью и четвертую занозу, снова чертыхаюсь. Надо же! И что бы мне не остановиться после того, как я нашел это проклятое устройство! Так нет, полез разглядывать, идиот! В тот момент, когда я чертыхался, мое лицо только что не было прижато к микрофону. Между тем это устройство поставлено не для красоты. Оно передает снимаемую информацию на магнитофон, который должен быть расположен где-нибудь по соседству. В зависимости от мощности сии мающего устройства, это расстояние может достигать несколько десятков метров. Обычно магнитофон включается автоматически при первом звуке в помещении. Нужно быть идиотом, чтобы не понять по характеру звука, что первое мое восклицание было вызвано обнаружением микрофона и в непосредственной близости от него. А может быть, более того, в этот момент там еще сидел оператор, который проверял, действует ли подслушивающее устройство. То-то он удивился моей ругани в микрофон! Н-да, легко ловить на ошибках других. Трудно самому избежать просчетов. Ладно, что сделано, то сделано. Кроме того, вполне вероятно, такая односторонняя связь с теми, кто установил технику в номере, может оказаться весьма полезной в самый неожиданный момент. А уж если хорошо подготовиться и отнестись к делу с фантазией…