Кроме того, реакции, а в первую очередь это движения глаз, позволяют установить, в каких образах преимущественно мыслит собеседник — слуховых, зрительных или в ощущениях. Это необходимо, чтобы подстроиться под объект, установить с ним контакт на подсознательном уровне и получить возможность воздействия. При всей сложности этот метод так называемого нейролингвистического программирования эффективен, если им, конечно, пользуется достаточно подготовленный специалист. И если ему противостоит недостаточно подготовленный объект. Один из возможных вариантов поведения в такой ситуации для самого объекта — постараться не давать вообще никаких реакций. Скажем, отвечая на все вопросы, избегать движений глазами и таращиться на собеседника, как младенец на погремушку. Что, кстати, совсем не просто. Более того, сбивая собеседника, можно при ответах переходить на те образы, которые не предусмотрены в вопросах. Например, тебя спрашивают о цвете глаз жены, а ты рассказываешь о скрипучем голосе соседки. — Шишкин? Вы многого от меня требуете. Я ведь пока профан в живописи. И потом, там был так душно, что я даже не смотрел на картины. Помолчав, Ковальски продолжает: — А меня все время отвлекала музыка. Моцарт — не для выставок. Не так ли? — Это полбеды. Сегодня хоть на картины можно было смотреть. В прошлый раз Завадская пригласила какого-то начинающего художника. От сочетания цветов на его картинах меня три дня мигрень мучила. — Теперь она вас будет мучить от теплого шампанского. — Скорее от голоса Завадской. Кроме нее никого не было слышно. Усмехнувшись, Ковальски оставляет свои вопросы. Нам обоим можно расслабиться — откинуться на стуле, закурить сигарету. Ситуация за столом резко изменилась — все акценты расставлены. Мы уже достаточно развлеклись, пора переходить к делу. Продолжая едва заметно улыбаться, Ковальски признается: — Конечно, это страшно непрофессионально — выходить на такой разговор без всякой подготовки. Но когда мне было готовиться? События развивались так быстро. Я даже не успел толком собрать о вас информацию. Я уж не говорю о каком-либо компромате. — В чем проблема? Спрашивайте, я сам все расскажу. Мы, профессионалы, должны помогать друг другу. Снова усмехнувшись, Ковальски заглядывает в свои стакан и задумчиво говорит: — Я американец во втором поколении. Мои родители из Польши. — Знаю. Ковальски кивает: — У вас было время навести справки. Я хотел сказать, что я недостаточно американец — не могу привыкнуть к виски со льдом. Лед убивает вкус и аромат. Как они могут пить это пойло? Да, так вот, моя область, прежде всего — подбор персонала. Не думали сменить место работы? У вас могут быть проблемы из-за последнего провала в тропиках. — Что называть провалом. Если я попал сюда, можно считать, что меня простили. Кивнув, Ковальски отпивает из стакана и мягко, без давления, продолжает гнуть свое: — Можно считать и так. И все-таки, хочу сделать вам предложение. Обдумайте его. Деньги и перспективу я вам гарантирую. — Знаете, перспектива всегда обманчива. А за большие деньги и поступаться приходится многим. Я видел таких людей. У них ужасная жизнь. Энергичным жестом Ковальски отметает возражения: — Она не ужасная, она другая. Со всех точек зрения. У вас не будет прошлого. — Так не бывает. Ковальски наклоняется вперед так, что наши лица разделяет не больше полуметра. — Бывает, дорогой мой, бывает. Все зависит только от количества денег. У вас их будет достаточно, и мы знаем, за что платим. Не вдаваясь в детали, буду откровенен и скажу: нас беспокоит ваша активность. Вы начинаете нам мешать. Более лого, создаете угрозу нашим интересам. — Что я должен сделать? — Ничего. Ближайшие три недели — ничего. Потеряйте все следы, связанные с проектом «Гермес». Такое может случиться с каждым, тем более при нехватке времени. За каждую неделю бездействия вы получите, скажем, полмиллиона долларов. Это вас устроит? Вот мы и дошли до дела. Ковальски смотрит с сочувственной усмешкой. Он понимает, что должен ошушать человек, которому предлагают полтора миллиона долларов. По любым меркам деньги не просто большие, а очень большие. Колоссальные. За такую сумму трудно не продаться. Просто невозможно. — Полтора миллиона, говорите? Новая жизнь, новая страна. Новая жена. Хотя почему именно новая. У меня пока никакой нету. Просто жена, дети. Кстати, дети вырастут, как им объяснить, за что деньги получены? Посоветуйте. Нет, от Ковальски совета на этот счет не получить. Он прищуривает темные глаза, как будто ему в лицо направили яркий свет. Затем поднимает палец и просит официанта принести ему счет. Во время вынужденной паузы он пристально разглядывает меня, как будто хочет запомнить перед долгой разлукой. Затем, не глядя в счет, достает бумажник и передает официанту пластиковую карточку. Прежде чем уйти, он слегка склоняется над столом: — Поверьте мне, я говорю искренне — вы делаете ошибку. * * * Наутро просыпаюсь в отвратительном настроении, какое бывает у всякого более или менее здравомыслящего человека, когда предстоящий день сулит ему нечто весьма неприятное, а тем более опасное. Хуже всего то, что неприятности отложены на послеобеденное время и ждать их придется еще полдня. Все это ненормально — как раз этим угром я должен быть на седьмом небе от восторга. Но помимо указанных причин для скверного настроения, еще предстоит объяснить Вере, что меня несколько дней не будет в Париже. Вернее, как раз об этом рассказывать нельзя, и необходимо срочно придумать что-то более или менее убедительное. Рогалик, апельсиновый сок, масло, джем, копченая колбаса. И еще кофе. Вера не знала, что едят в России на завтрак, и сделала выбор в пользу международного стандарта. Когда мне в последний раз приносили в постель завтрак? Если память не изменяет, то никогда. Никогда и никто не припо-сил мне в постель завтрак. Кофе у Веры отличный, крепкий и очень горячий. Так что говорить Вере? Если срочно не придумать… — Зачем ты ставил колпачок от зубной пасты на полочку в ванной? И зачем ты вообще чистил зубы? Я же тебе принесла завтрак в постель! Сердитый голос доносится из ванной. Вот ведь человек: торопится на работу, мечется, собирая вещи, а все равно будет задавать пустяковые вопросы. Теперь мы станем перекликаться через всю квартиру, как будто накануне расставания нет ничего важнее на свете. Громко, но без сварливости, отвечаю: — Я не могу завтракать, не почистив зубы! А колпачок на полочку никто не ставил! — Ставил! Следы остались! — Неправда, я его вытер! — Чем? — Полотенцем! — С ума сошел? Кто вытирает подзеркальник полотенцем? Да что же это такое! Как это можно вытерпеть? Поставив поднос с завтраком на стул, несусь в коридор, откуда доносится голос Веры. Она уже стоит у двери с сумочкой в руках. — Ну, чего еще? — Хочу тебя поцеловать. * * * Я так и не смог придумать, как объяснить Вере свое отсутствие в ближайшие дни. А если быть честным, просто не решился ничего сказать. Покинув ее квартиру, иду на встречу с одним из лиц, порекомендованных коллегами из ФСБ. Сложность задачи заключается в том, что от этого человека мне потребуется профессиональный совет по щекотливому вопросу, суть которого я не могу полностью ему раскрывать. В нашей телефонной беседе он был немногословен, и теперь ждет от меня изложения дела. А дело заключается в том, что вчера в разговоре с Бортновским я сказал неправду, уверяя, что у меня есть изготовитель коллекции. Человек, с которым я сегодня встречаюсь, должен мне в этом помочь. Моему собеседнику около пятидесяти лет. Коротко стриженые седые волосы, правильные черты лица, внимательные серые глаза, тихий голос. Он в равной степени может сойти за профессора университета, за управляющего крупной конторы или писателя. На самом деле он искусствовед, коллекционер и торговец картинами. По его предложению мы встречаемся у входа в собор Сакре-Кер на Монмартре. Выбор места может показаться странным, но он легко объясним. По телефону я прошу о консультации, не вдаваясь в детали дела и не рассказывая, кто я такой и, тем болеее, по чьей рекомендации обращаюсь. Поэтому, естественно, мой собеседник не захотел приглашать меня к себе в контору. Вместо этого он сказал, что хотел бы побродить по художественным магазинам Монмартра и предпочел бы встретиться именно там. Мы здороваемся, и искусствовед молча ждет, пока я заговорю. — Прежде всего, о тех, кто вас рекомендовал. Это были мои коллеги из Федеральной службы безопасности Росии. Они говорили, что вы один из самых серьезных специалистов в своей области. Мой собеседник молча оглядывает неохватную панораму Парижа, которая открывается от собора на Монмартрском холме. Затем медленно произносит: — Значит, эта контора меня не забыла. Я уже несколько лет как уехал, а обо мне все еще помнят. — Там ничего не забывают. Но поймите меня правильно. Я сослался на наше заведение исключительно для того, чтобы стало понятно, как я на вас вышел. Никаких претензий собственно к вам у нас нет. Поверьте, я только хотел просить о консультации. Мужчина с сомнением смотрит на меня, но не возражает. Это позволяет мне продолжить: — Мне нужна встреча с человеком, который бы серьезно разбирался в технологии изготовления фальшивых картин. Вступление сразу вызывает у моего собеседника ряд возражений: — Если речь идет о высокопрофесиональной экспертизе, то для этого не нужно было ехать в Европу. В Москве и Ленинграде, простите, Петербурге, есть масса блестящих специалистов своего дела. Наконец, если работы находятся здесь, в Париже, то я мог бы их посмотреть. Такой оборот разговора легко было предвидеть, и он меня не устраивает. Поэтому эти соображения приходится отмести: — Я бы предпочел не излагать вам суть дела. Вы, конечно, понимаете, что, скорее всего, речь пойдет о таком человеке, который сам так или иначе занимался изготовлением фальшивок. По ряду причин нам нужен тот, кто никоим образом не был замешан в российских делах. Прежде чем мы продолжим разговор, хотел бы вас просить вот еще о чем. Когда я обращусь к этому вашему специалисту, он, естественно, свяжется с вами для подтверждения рекомендации. Дело щекотливое, и такая осторожность понятна. Но вот к вам у меня настоятельная просьба ограничиться этим подтверждением. Не пытайтесь выяснить суть моего дела, и тем более не надо рассказывать о том, кто я и откуда. Я просто один из тех, с кем вам пришлось столкнуться по делам и кому нужен контакт. Мужчина кивает, глядя в сторону. Я, между тем, продолжаю: — Говорю потому, что мои коллеги всегда ценили именно ваше благоразумие и способность воздерживаться от попыток влезать в чужие проблемы и тем самым создавать проблемы для себя. В свою очередь могу обещать: ничего, что может нанести даже малейший ущерб интересам, вашим или вашего знакомого, я не сделаю.