— Все в порядке, запись идет. Только там какая-то баба бормотала, и скулил кто-то. — Это я скулил. От желания поработать за тебя. Дай послушать. Во втором наушнике слышен голос Ковальски: — Ваш шеф создал нам много проблем. Не хочу лишний раз напоминать, но в этом виноваты прежде всего вы. * * * Ковальски читал нотацию, недовольно поглядывая на сидящую рядом с ним собачку. Хелле, пытаясь подавить раздражение, крутил в руках свернутую пирамидкой салфетку. Заказ уже был сделан — Ковальски ждал семгу под соусом, Хелле же отказался от обеда и попросил только красного вина. В ответ на слова Ковальски он кивнул, оставил в покое салфетку и взял в руки бокал. — Я понимаю. Но возникающие проблемы я пока решаю сам. — Одновременно создавая новые. С Соловьевым мы до сих пор не смогли ничего сделать. Ну хорошо, оставим это. Кто-то должен возглавить фирму Гутманиса. Готовить замену просто нет времени. Есть предложения? Вместо ответа Хелле, плавно очертив подставкой бокала круг на скатерти, устремил колючий взгляд на Ковальски. Несколько секунд он молчал. Впервые за годы их знакомства они оказались у черты, за которой один должен был стать жертвой другого. Но кому именно достанется эта роль, в данный момент для Ковальски было далеко не ясно. На мгновение в его глазах мелькнула неуверенность, и в эти секунды Хелле с коротким ощущением холодного восторга понял, что может быть сильнее своего нанимателя. Преодолев это чувство, он опустил взгляд и снова принялся чертить подставкой бокала по скатерти. Голос его стал тягуче-бесцветным, отдавая в скрип. Тем весомей был подтекст: — Вы ведь предлагаете мне занять место моего покойного шефа? Хорошо, я готов, ведь мы должны завершить это дело. Теперь задача упрощается — никого не придется держать в неведении относительно наших планов. Главное не забыть, что теперь в конце операции нет необходимости ликвидировать основное действующее лицо. Не забудете? Ну и хорошо. Забавная была бы ошибка, правда? Глаза его снова стали внимательно-почтительными. Медленно кивнув, Ковальски несколько откинулся назад, позволяя поставить перед собой блюдо с рыбой. Дождавшись ухода официанта, он отложил вилку и подался к Хелле. — Не надо нервничать, давайте поговорим спокойно. Перевод денег через двадцать дней. Спутник к этому времени должен быть готов к отправке. Если все будет в порядке, остановить нас никто не сможет. Вскрывать спутник русским не позволят, а отказываться от запуска без неоспоримых доказательств они не рискнут. Хелле молча кивнул. Он по-прежнему выдерживал паузу — хотел, чтобы Ковальски понял серьезность его предупреждения. Между тем сам Ковальски делал вид, что ничего не произошло, и с аппетитом расправлялся с нежнейшей семгой. Оторвавшись от трапезы, он поинтересовался: — Вы надежно укрылись? — Насколько это возможно в городе таких размеров, как Париж. Соловьев встречался с изобретателем. Ковальски промокнул рот салфеткой и кивнул. — Я знаю. Пусть общаются. Чем дольше продлится их знакомство, тем безопасней мы себя будем чувствовать. Вы как следует проверили архивы вашего покойного шефа? Поймите правильно, он мог начать копать материалы по космическому проекту. Гутманис не пытался выяснить, кто инвесторы с нашей стороны? — Я застал его во время разговора с бухгалтером. Гутманис замолчал и увел меня к себе в кабинет, стал давать разные поручения. Потом я говорил с бухгалтером. Он уверяет, что шеф интересовался только делами Бортновского. В общем-то я верю. Зачем ему врать? — Никаких записей Гутманис не оставил? У него было время связаться с русскими. — Нет. Все произошло слишком быстро. Он не успел ничего сделать и ничего не узнал. Даже его попытка заказать мою ликвидацию была-такой поспешной, что я о ней узнал раньше, чем исполнитель принял заказ. Пожевав губами, Ковальски заключил: — Ну что ж, если так, тем лучше. Теперь главное — активизировать информационную кампанию. К запуску мы должны выйти на пике интереса к «Гермесу», иначе эффект от нашей акции будет смазан. Но этим я буду заниматься сам. Ваша задача — обеспечение, всей официальной стороны сделки по проекту. * * * После короткой паузы голос Ковальски продолжил: — Что же касается информационного обеспечения, то… В наушнике раздается страшный треск, от которого мы подскакиваем на месте. — Чертова собака! Чешется наверное, сволочь. Лапой по ошейнику бьет. Вынув наушник, сидящий рядом коллега любознательно интересуется: — Какая собака? — Ладно, неважно. В дверях ресторана появляется дама с собачкой на руках. Неторопливо выйдя на улицу, она спускает свою любимицу на тротуар и направляется прочь. Собачка резво семенит следом, удаляясь от нас. Вообще говоря, правила требуют обязательного изъятия оборудования с места прослушивания. Но контора от потери одного микрофона не обеднеет, а пожилая дама вряд ли поймет, где именно ее собака подцепила на ошейник этот непонятный предмет. — Все, сеанс окончен. Вон наш микрофон пошел. Поехали отсюда. Быстрей! Коллега удивленно пожимает плечами и включает зажигание. Ему не понять того, что мы только что узнали. Его счастье. От услышанного волосы встают дыбом. Все обстоит еще хуже, чем мы с Гореловым предполагали во время последней встречи. Прежде всего, как я и думал, Тьери действительно подставная фигура. Мы потратили на него время, организовали наблюдение, отвлекли людей. Вся эта работа идет в отвал. В принципе, к такому повороту событий я отчасти был готов. С самого начала в появлении фигуры Тьери многое смущало. Во-первых, его подставили Вере после моего появления, причем подставили довольно прямолинейно, потому что Тьери действительно не особенно интересен для телевидения. Во-вторых, этого изобретателя Ковальски никак не прикрывал, что было совершенно непонятно. Если уж Тьери играл ключевую роль в операции, он должен был быть укрыт будьте-нате. В-третьих, реакция Тьери на вопросы о его работе, в том числе и о системах управления ракет, не соответствовала его предполагаемой роли. Когда я в его мастерской взял в руки папку с материалами о российских носителях, он лучезарно улыбнулся и сообщил, что советская, а затем — российская космонавтика для него являются мерилом технического прогресса и противовесом американскому влиянию в современном мире. Иначе говоря, было похоже, что Тьери нам предложили как отвлекающую фигуру. Так оно в итоге и оказалось. Далее, у Ковальски есть главный вариант, о котором мы до сих пор ничего не знаем. Ясно только то, что он не связан с Тьери. Если бы речь действительно шла об устройстве, которое блокирует системы управления носителя, никакая информационная кампания не была бы нужна. Падение ракеты на территорию другой страны событие само по себе настолько шумное, что способно заглушить что угодно и не требует дополнительной рекламы. Еще одне. По-видимому, речь идет о чем-то, связанным скорее с политикой, чем технологиями. Поэтому единственный путь для нас — установить всех лиц, причастных к контракту на покупки запусков «Гермеса». Мысль сама по себе хорошая, неясно только, как ее реализовать. Главная и единственная нить — упоминание инвесторов, участвующих в проекте. Последнее. Хорошо, что Горелов сам узнает все от своего сотрудника. Мне не хотелось бы сейчас находиться рядом с ним. * * * Бар авиасалона почти не отличается от любого другого аналогичного заведения. Разница только в том, что он заполнен людьми с пластиковыми карточками-аккредитациями аэрокосмического салона на груди, и говорят они все на абсолютно непонятные для обычных граждан темы, пользуясь диковинными словами. В этом смысле все специалисты в точных и естественных науках похожи на сумасшедших — они могут часами обсуждать темы, о которых средний человек не задумывается ни разу за всю жизнь, и способны дико хохотать над ситуацией, которую можно описать только цифрами и формулами. Это, впрочем, в равной степени относится и к представителям других отраслей знания. Помню одного субъекта — сотрудника научно-исследовательского института, где мне пришлось побывать по делам, — который свалился от смеха со стула, прочтя статью в толстом научном журнале. Пока его отливали водой, я поднял этот журнал. Самое смешное из того, что я увидел, звучало примерно так: «Использование двойной модуляции частоты, когда информация сначала модулируется на довольно низкой частоте, а затем на заметно более высокой частоте, порождает сигнал, не расшифровываемый ни приемником, настроенным на высокую, ни приемником, ориентированным на низкую частоту». Мы с Гореловым и руководителем проекта «Гермес» сидим за столиком в углу и безуспешно пытаемся найти общий язык. Отчасти этому мешает нервозность Горелова — он не привык, нарушая правила, появляться на людях со своими коллегами. Но представитель космической отрасли наотрез отказался ехать куда-либо, намекнув, что нам встреча нужна гораздо больше, чем ему. После десяти ми нудных телефонных переговоров Горелов шваркнул трубкой по аппарату и буркнул: «Черт с ней, с конспирацией! Придется ехать. Хорошо ты хоть аккредитован на аэрокосмическом салоне, сойдешь за их человека». Руководитель проекта в четвертый раз излагает нам свою позицию, каждый раз пользуясь одними и теми же выражениями: — А факты? Безусловно, мы на орбиту ничего сомнительного не запустим. Но и без реальных оснований от контракта не откажемся. Вы что, хотите, чтобы я заплатил несколько миллионов неустойки? В сказанном нет ничего нового для нас, а выплата неустойки действительно не является нашей целью. Горелов безнадежно отвечает: — Факты мы ищем. Но мы абсолютно уверены, что против проекта проводится операция. — И что мне делать с этой вашей уверенностью? Конечно, конкуренты очень недовольны нашим проектом. У нас своя служба безопасности, и мы представляем общую ситуацию. Но пока нет конкретики, я просто не могу ничего поделать. После паузы, которую мы заполняем кофе и коньяком, Горелов спрашивает: — Когда вы должны получить последнюю проплату за спутники? Руководитель проекта пожимает плечами: — Прежде всего, не за спутники — за первую серию запусков. То есть за места на носителе. Посмотрев на нас и решив, что требуются пояснения, наш собеседник терпеливо говорит: — Грубо говоря, билет на поезд и сам пассажир — разные вещи. Сейчас мы продаем билеты. Тс, о ком вы мне рассказали, в некотором роде посредники в продаже билетов. Они перепродают места на нашем носителе и на этом делают деньги. А срок оплаты — через неделю. Если деньги не приходят, запуск откладывается до появления нового поку-. пателя. А если приходят, простите, мы отправляем спутники на орбиту. Покрутив в руках пустую чашку, Горелов задумчиво спрашивает: — И вам все равно, что вы отправляете? Отставив чашку, руководитель проекта жестом показывает официанту, что нам требуется еще три порции коньяка, и отвечает: — Вы знаете, нам действительно практически все равно. По международным соглашениям, мы не несем ответственности за то, какого характера спутник выводится на орбиту. Наша задача — только вывести его в космос. И ни при каких обстоятельствах мы не имеем права его вскрывать. Так что если деньги приходят вовремя и все условия контракта соблюдены, у нас не будет оснований для переноса запуска. Если вопросов больше нет, позвольте откланяться. Встав и коротко кивнув нам, руководитель проекта уходит, и Горелов спрашивает: — Улавливаешь мысль? Не понять её трудно. Гутманис хотел зарабатывать деньги на перепродаже мест на носителе «Гермес». Но он никогда не вникал в то, какие спутники будут размешены на ракете. По его словам, этим занимался Ковальски, как имеющий больший опыт и связи в этом бизнесе. — Улавливаю. За спутник несет ответственность его владелец, а не тот, кто запускает его на орбиту. Но это если владелец добросовестный. А если выясняется, что с данным владельцем спутника мы вообще сотрудничать не должны? Горелов кивает: — Вот это в принципе меняет ситуацию. Если «Гермес» выведет на орбиту оборонный спутник какого-нибудь государства, скажем, ближневосточного, находящегося под международными санкциями, будет скандал. И в этом скандале главным вопросом станет не что было запущено на орбиту, а кому принадлежал спутник. А Гутманис отследить владельца спутника не мог, особенно если Ковальски использовал цепочку подставных фирм и людей.