— Вы человек осторожный... Итак, вы назначили свидание Поножовщику в Сент-Уене для... После недолгого колебания Родольфу удалось придумать довольно правдоподобную историю, чтобы замять неловкость Поножовщика. — Вот в чем дело... — сказал он. — Операция, которую я предлагаю, хороша тем, что хозяин дома, о котором идет речь, уехал за город... но я очень опасался, как бы он не вернулся. Чтобы быть спокойным на этот счет, я сказал себе: остается только одно... — Убедиться воочию в присутствии хозяина дома в деревне. — Вы правы... Итак, я отправляюсь в Пьерфит, где находится его дача... моя двоюродная сестра работает у него прислугой... понимаете? — Прекрасно понимаю, парень. И что же? — Сестра сказала мне, что ее хозяин приедет в Париж только послезавтра. — Послезавтра? — Да. — Превосходно, но я возвращаюсь к своему вопросу... Зачем было назначать свидание Поножовщику в Сент-Уене? — Вы не только сообразительны... На каком расстоянии от Пьерфита находится Сент-Уен? — Приблизительно на расстоянии одного лье. — А сколько от Сент-Уена до Парижа? — Столько же. — Так вот, если бы я никого не нашел в Пьерфите, иначе говоря, если бы дача была пуста... там тоже можно было обделать выгодное дельце, не такое выгодное, как в Париже, но все же сносное... В этом случае я поспешил бы в Сент-Уен за Поножовщиком, который ждал меня в условленном месте. Мы вернулись бы в Пьерфит по известной мне проселочной дороге. — Понимаю. А если, напротив, дело ждало вас в Париже? — Мы добрались бы до заставы Этуаль по дороге Восстания и по аллее Вдов. — Да, это рядом. Из Сент-Уена вам было рукой подать до обеих операций... ловко придумано. Теперь мне ясно присутствие Поножовщика в Сент-Уене... Итак, мы говорили, что дом на аллее Вдов будет пустовать до послезавтра... — Да... за исключением привратника. — Само собою разумеется... И это выгодная операция? — Сестра говорила мне о шестидесяти тысячах франков золотом в кабинете хозяина дома. — И вам знакомо расположение комнат в доме? — Как нельзя лучше... сестра работает там уже год... И постоянно говорит об огромных суммах, которые хозяин берет из банка, чтобы вложить их в дело; вот я и надумал. Только сторож там человек здоровенный, и мне пришлось обратиться к Поножовщику... Он долго ломался, потом было согласился... но увильнул... Впрочем, он не такой человек, чтобы мог продать друга. — Да, в нем есть кое-что хорошее. Вот мы и пришли. Не знаю, как у вас, но у меня на воздухе разыгрался аппетит... Сычиха ждала их на пороге кабачка. — Вот сюда, сюда, — проговорила она, — проходите, пожалуйста! Я заказала завтрак. Родольф хотел пропустить разбойника перед собой: для этого у него были особые основания... но Грамотей так настойчиво отказывался от этого знака внимания, что Родольф прошел первым. Еще не садясь за стол, Грамотей тихонько постучал по обеим перегородкам, чтобы убедиться в их толщине и звуконепроницаемости. — Здесь не придется говорить слишком тихо, — сказал он, — перегородки не тонкие. Нам все подадут сразу, и никто не побеспокоит нас во время беседы. Служанка принесла все, что было заказано. Прежде нежели дверь за ней затворилась, Родольф заметил угольщика Мэрфа, степенно расположившегося в соседнем кабинете. Помещение, в котором происходила описываемая нами сцена, было длинное, узкое, с единственным окном, которое выходило на улицу и находилось как раз против двери. Сычиха села спиной к окну, Грамотей и Родольф поместились на двух противоположных концах стола. Как только служанка вышла, разбойник встал из-за стола, взял свой прибор и сел рядом с Родольфом так, чтобы скрыть от него дверь. — Беседовать так будет удобнее, — сказал он, — нам не придется повышать голос. — И кроме того, вы хотите отгородить меня от двери и помешать уйти... — холодно возразил Родольф. Грамотей утвердительно кивнул, затем наполовину вытащил из кармана своего редингота длинный, круглый стилет, толщиной с большое гусиное перо, деревянная ручка которого была зажата в его волосатой руке. — Видите? — Да. — Совет знатокам... И, насупив брови движением, от которого сморщился его лоб, широкий и плоский, как у тигра, он сделал выразительный жест. — И можете мне поверить. Я сама наточила ножичек моего муженька. С поразительной непринужденностью Родольф вынул из-под блузы двуствольный пистолет и, показав его, снова спрятал в карман. — Прекрасно... Мы оценили друг друга. Но вы недооценили меня... Давайте предположим невозможное: если за мной явится полиция, я вас убью вне зависимости от того, кто устроил мне эту ловушку. И он бросил свирепый взгляд на Родольфа. — А я тут же накинусь на него, чтобы помочь тебе, чертушка, — воскликнула Сычиха. Родольф ничего не ответил; пожав плечами, он налил стакан вина и осушил его. Хладнокровие Родольфа произвело впечатление на Грамотея. — Я только хотел предупредить вас... — Ладно, ладно, спрячьте в карман вашу шпиговальную иглу, здесь нет цыпленка для шпиговки. Я старый петух, и у меня острые шпоры, приятель, — сказал Родольф. — А теперь поговорим о делах. — Хорошо, поговорим о делах. Но не отзывайтесь дурно о моей шпиговальной игле: она не производит шума и не привлекает внимания. — И свое дело делает чисто, правда, Чертушка? — добавила Сычиха. — Кстати, — обратился Родольф к Сычихе, — правда ли, что вам известны родители Певуньи? Мой муж положил в бумажник высокого господина в черном два письма, в которых говорится об этом, но девчонка их не увидит... Скорее я собственноручно вырву у нее глаза... О, когда она появится в кабаке, ее песенка будет спета... — Да полно тебе, Хитруша! Говорим мы, говорим, а дела наши не двигаются. — Можно бакулить[59] при ней? — спросил Р од ольф. — Да, и вполне откровенно; она человек испытанный и может нам очень пригодиться стоять на страже, собирать сведения и даже прятать, перепродавать краденое и т. д.; она обладает всеми качествами превосходной домашней хозяйки... Славная хитруша! — сказал разбойник, протягивая руку отвратительной старухе. — Вы не представляете себе, сколько услуг она мне оказала... Ты бы сняла свою шаль, Хитруша, не то озябнешь на улице... Положи ее на стул рядом со своей корзинкой... Сычиха сняла шаль. Несмотря на все свое самообладание, Родольф вздрогнул от удивления при виде маленького изображения святого духа из лазурита, висящего на цепочке из поддельного золота, которую носила старуха, изображения, в точности соответствующего описанию той реликвии, которая, по словам г-жи Жорж, была на шее ее сына в день его исчезновения. При этом открытии внезапная мысль блеснула в голове Родольфа. Со слов Поножовщика, Грамотей, бежавший с каторги полгода назад, сбил со следа полицию, обезобразив себя... и как раз полгода назад муж г-жи Жорж исчез с каторги и как в воду канул. Сопоставив эти два факта, Родольф подумал, что Грамотей вполне мог быть супругом этой несчастной женщины. Ее недостойный муж принадлежал некогда к зажиточному слою общества... а Грамотей употреблял иной раз изысканные обороты речи. Одно воспоминание влечет за собой другое: Родольф вспомнил, кроме того, что, рассказывая ему с дрожью в голосе об аресте своего мужа, г-жа Жорж упомянула об отчаянном сопротивлении этого мерзавца, которому едва не удалось вырваться от полицейских благодаря своей геркулесовой силе. Если этот злодей был мужем г-жи Жорж, он знает, конечно, об участи своего сына. Кроме того, в бумажнике, украденном ям у иностранца, известного под именем Том, имелись какие-то бумаги, относящиеся к рождению Певуньи. Итак, у Родольфа появились новые, и серьезные, причины продолжать начатое дело. К счастью, его озабоченность ускользнула от внимания разбойника, усердно потчевавшего Сычиху. — Черт возьми!.. Какая у вас красивая цепочка... — обратился Родольф к одноглазой. — Красивая... и недорогая... — ответила, смеясь, старуха. — Это поддельное золото, ношу ее, пока муженек не купит мне золотую... — Все зависит от господина Родольфа, Хитруша... Если наше дельце выгорит, будь покойна... — Поразительная подделка, нипочем не отличишь от золотой, — продолжал Родольф, — а что это за голубая штучка висит на ней? — Это подарок муженька взамен бимбера[60], который он обещал мне... правда, Чертушка? Родольф отметил, что его подозрения наполовину подтвердились. Он с беспокойством ожидал ответа Грамотея.