– А ты зачем к нему бросился? Хотел спасти? Бисила подняла с земли его пробковый шлем и держала в руках. Снова голос Хакобо: – Пусть Мануэль тебя осмотрит, а я разберусь с полицией. – Иди, Хакобо. Они придут и за тобой. – Что ты сказал? – Убирайся с острова! Глава 18 Дни скорби 1965–1971 годы Лоренцо Гарус подготовил все документы, чтобы Хакобо мог вернуться в Испанию. Его работник убил того, кто расправился с двумя европейцами. Дело закрыто. Для его же безопасности лучше, чтобы он уехал немедленно, без прощальной вечеринки – лишь пара хлопков по спине от друзей. Хулия подарила ему два легких поцелуя и краткое рукопожатие. Мануэль не попрощался. Килиан не пошел на похороны Моей – Хосе убедил его, что так будет лучше. Никто этого не поймет. Теперь Килиан – просто еще один белый. С братом в аэропорт он тоже не поехал. Со дня смерти Моей не переставая лил дождь. Килиан уже двадцать дней не видел Бисилы. Он спрашивал Хосе, но тот отказался говорить, где она, а заходить в барак было бы неразумно. Слушая шум дождя, Килиана вспоминать слова отца: «Жизнь похожа на торнадо. Покой, ярость и снова покой». Со временем он начал лучше понимать многое из того, что говорил Антон. За свои тридцать шесть Килиан видел мало покоя, ярости было больше. Покой могла ему подарить только Бисила. Когда же они увидятся? Однажды ночью, когда он уже лег, кто-то отворил дверь его комнаты. Испуганный, он сел в кровати и услышал голос, который невозможно было не узнать: – Ты все так же не закрываешь дверь. – Бисила! – Килиан бросился к ней. Голову Бисилы прикрывал шарф, глаза блестели в темноте. Килиан хотел сжать ее в объятиях, шептать ей на ухо о чувствах, переполняющих его, целовать ее лицо и тело… она должна понять, что ничего не изменилось… Но вместо этого он застыл на месте. – Мне надо поговорить с тобой, – тихо сказала она, подняла руки и сбросила шарф. Килиан задохнулся, потрясенный: голова была обрита. – Твои волосы, Бисила! Что случилось? Она взяла его за руку, подвела к кровати и села на край рядом с ним. Лунный свет наполнял комнату. Килиан поднес ее руку к губам и поцеловал. В этот миг к нему пришла надежда. – Мне так жаль… – Слова вырывались, опережая друг друга. – Я не должен был оставлять тебя…. Не должен был уезжать в Испанию, но… Моей умер… Теперь ты свободна, ты можешь быть со мной… Бисила приложила ладонь к его губам. – Помнишь, я говорила тебе, что это возможно, только если женщина до конца выполнит траурные обряды. Я никогда не отказывалась от веры своих предков. Наши отношения… мои чувства к тебе., на время сделали меня не той, что я есть, и я хочу разобраться. Килиан нахмурился. – Тебе нужно время, чтобы принять в душе, что я твой истинный муж по любви? Бисила грустно улыбнулась. – Перед людьми моим мужем был Моей. У моего народа принято соблюдать траур. Но есть кое-что еще. – Ее глаза наполнились слезами, голос задрожал. – Воспоминания о той ночи всегда здесь, в моей памяти. Я не могу избавиться от них. И их слова, Килиан… Они истерзали не только мое тело, но и разум. Они заставили меня почувствовать, что я не более, чем червь. Мартышка… Мне надо прийти в себя. Иначе я не освобожусь, чтобы любить тебя. Я не хочу сравнивать тебя с ними, Килиан, с белыми, которые так долго измывались над нами. Вот почему мне надо отдалиться. Он вскочил и прошелся по комнате. То, что перенесла Бисила, глубоко задело его, но то, что он сейчас испытывал, было невыносимо. – Завтра я отправлюсь в Бисаппо. Там я двадцать дней проведу в одиночестве, в хижине на краю деревни… – добавила она. – Почти месяц! – воскликнул Килиан. Бисила прикусила губу. – Потом я поселюсь рядом с хижиной своей матери. Одна, никто не сможет ко мне приходить. Ты тоже… Инико будет жить у мамы. У Моей не было семьи, так что никто не придет забрать моего сына. Я распишу тело глиняной мастикой и повяжу ленты из эспарто[10]. Для нас это как траурные одежды… – Она умолкла. – И сколько ты будешь жить одна? – Год, – прошептала Бисила, поднимаясь. Килиан застыл. – Но это невозможно, – в отчаянии прошептал он. – Что я стану делать здесь один? Ты не сможешь помешать мне прийти к тебе в Бисаппо! Она спокойно взглянула ему в глаза. – Если придешь, я никогда не вернусь. Ты должен мне обещать! – Но я не смогу обещать этого, Бисила. – Голос звучал жалобно. – Быть так близко к тебе и не иметь возможности увидеть тебя… – Однажды я уже говорила, Килиан… Я всегда буду рядом с тобой, – Бисила подошла, коснулась его щеки и поцеловала так нежно, что он вздрогнул. – Даже если ты не сможешь меня увидеть, я буду с тобой. Время между маем 1965 года и апрелем 1966-го стало самым невыносимым в жизни Килиана. Он спасался работой. На его счастье, урожай выдался самым богатым за десять лет. Сон и работа: это и была его жизнь. Марсиал и Матео каждый день уезжали в город к свои женам. Все время Хулии занимали ее сыновья, Исмаэль и Франсиско. Но Килиан и не нуждался в обществе друзей. Он считал дни, часы, минуты до окончания траура Бисилы – и его собственного. И совсем не обращал внимания на события, менявшие историю вокруг него. Велась подрезка деревьев. Килиан и Хосе ходили между рядами деревьев, наблюдая за рабочими. Симон тоже был здесь – занимался подрезкой вместе с нигерийцами. Слышалось пение, без которого Килиан уже не представлял своей жизни. Раньше он подпевал, но теперь – нет. Прошло одиннадцать месяцев и одна неделя с тех пор, как они виделись с Бисилой, и ему ни разу не захотелось запеть. – Ты все молчишь, – сказал Хосе. – О чем думаешь? Килиан несколько раз вонзил в землю мачете. – Знаешь, Хосе… Я здесь много лет, и никогда не чувствовал себя чужаком. Я делал то же, что вы все. Работал, веселился вместе с вами, любил, страдал. Здесь умер мой отец… – Он помолчал. – Я думаю, Хосе, разница между белыми и черными в том, что черные позволяют дереву какао расти самостоятельно, а белые делают прививки, чтобы получить все, что они хотят, и как можно больше. Хосе кивнул. Во время роста шоколадные деревья выбрасывают множество побегов, которые нужно подрезать, чтобы растения не теряли жизненных сил. Если обрезать слишком много ветвей, дерево засохнет. Если оставить лишние боковые побеги, солнце не сможет добраться до ствола, и дерево сгниет. Немного погодя, он сказал: – Есть черные, которые хотят, чтобы деревья росли, как им растется. Есть белые, которые продолжают обрезать деревья, и белые, которые оставляют плантации. Скажи, Килиан, кто из них ты? Килиан обдумал вопрос. – Я горец, Хосе. – Он посмотрел буби прямо в глаза. – Горец, который провел тринадцать лет своей жизни под жарким солнцем и проливными дождями… Знаешь, я уверен только в одном: природу нельзя принудить. Деревья какао подрезают, но они продолжают выбрасывать побеги, и иногда мы не успеваем отсечь их. Это так же, как с реками. Во время бурь реки выходят из берегов. – Но есть испанская поговорка, что реки всегда возвращаются в свои берега, – возразил Хосе. Килиан слегка улыбнулся. – Скажи, друг мой, а знаешь ли ты поговорку, которая описала бы, как чувствует себя вода, пока свободна? Хосе задумался. Потом ответил: – Разве не большой белый вождь сказал: «Свобода, когда она укореняется, вырастает очень быстро»? Рабочий день подходил к концу, когда Вальдо, спавший на груде пустых мешков, застонал: приснился кошмар. – Никто не обращался с Йобассой плохо. Лес запретен для тех, кто не родился здесь. Он только наш. Великий дух Йобасса благодарит тебя, таинственный лесной человек, но… – бормотал он. – Проснись, Вальдо! Разбуженный окриком Килиана, парень подскочил. – Не знаю, что происходит в последнее время между тобой и Симоном, но ты чем-то огорчен. – Кто-то кашлянул за его спиной, и Килиан обернулся. – А вот и он.