– А я знаю. Это будет трудно. Но ты не один. Мы же с тобой. Ты будешь делать там много хорошего, и твоё отношение к этому месту изменится. Потому что это ведь будет ещё и место, где ты помогал очистить воду, чтобы люди и животные смогли вернуться. Это тоже будет твоя история, новая, другая. – Может быть, – ответил Питер. И пошёл вперёд, первым, чтобы они не видели его лица. 27 Шум перерос в рёв. Сквозь тростник Пакс видел лишь водную гладь, внешне спокойную. Жди здесь, велел он дочери. И вошёл в воду, чтобы разглядеть получше. Впереди река убыстрялась, а потом скрывалась из виду. Он выплыл на середину. И ощутил – слишком поздно, – как его потянуло за ноги, как потом та же сила обхватила грудь, бёдра и поволокла к грохочущей, падающей вниз воде. Пакс начал грести вбок, к берегу, – и удивился, что остаётся на месте, и стал грести сильнее, отчаяннее, и ему сделалось страшно. Он услышал крик и обернулся. Дочь. Она была в воде, у него за спиной, пыталась удержать голову над поверхностью, её быстро несло вперёд. Когда она поравнялась с ним, он рывком бросился к ней, вцепился в плечо, и река потянула их двоих ещё сильнее. Он крепче сжал зубы, для надёжности, и лиска взвизгнула. Он попытался перехватить поудобнее, и тут она вывернулась из отцовской пасти и её опять понесло течением. Пакс ринулся, щёлкнул зубами, но поймал одну лишь воду. Дочь закружило, глаза её закатились от ужаса, белки́ сверкнули, и она скрылась под водой. Ещё через мгновение Пакс услышал её вскрик и на краю несущейся воды мелькнуло что-то рыжее. И всё. Задыхаясь, он отдался течению. И, уже падая, успел увидеть, всего на один миг, как река, уступ за уступом, обрушивается вниз, вниз – в пропасть. И он обрушился вместе с ней. В бурлящей воде он больно ударился об уступ. Попытался найти точку опоры, нашёл, потерял, сумел упереться всеми четырьмя лапами в другой уступ, вцепился когтями в камень и стал высматривать дочь. Он искал её взглядом, но не находил, а потом стена воды ударила сбоку, и хлынула в пасть, и расплющила лёгкие. Лис проглотил реку. А река проглотила лиса. 28 Следующие два часа они шли в молчании. От быстрой ходьбы коробка с отцовским прахом сильнее стучала по спине. Дом уже близко, думал Питер, – ни о чём другом он сейчас не позволял себе думать. К завтрашнему утру он доберётся, это точно. Наконец они дошли до караульного поста. Джейд и Сэмюэл отперли будку и вошли внутрь – сгружать снаряжение. Питер остался снаружи. В прошлом году, когда он здесь проходил, его сурово окликнул часовой. Но когда Питер объяснил, что идёт искать своего питомца, солдат сразу отбросил суровость, стал рассказывать про своего пса, достал фотокарточку с истёртыми уголками. Лицо у него преобразилось – это был уже не солдат, а мальчик, который беспокоится о любимой собаке. И он пропустил Питера и пожелал ему найти Пакса… Питер вздрогнул: оказывается, Джейд с Сэмюэлом уже заперли будку и стояли рядом с ним. Джейд держала в руках всё, что осталось от их провианта. Мешочек кукурузной муки, три пачки галет, полпакетика сушёных яблок, маленькая банка тушёнки. – Нам это не понадобится, – сказала Джейд. – А тебе – да. Питер принял дары с благодарным кивком. Он вообще не подумал о еде, но теперь вспомнил, как отец перед их отъездом выбросил из дома всё съестное до последней крошки. Чтобы не оставлять приманок для мышей, сказал он. Сэмюэл ковырнул землю носком сапога. – Ну, прощаемся. – Но ненадолго, – добавила Джейд. – Мы же скоро встретимся. Через неделю или вроде того. У фабрики. – Конечно. – Питер отвернулся: так легче было врать. – Через неделю или вроде того. Они взвалили на плечи рюкзаки, и Питер проводил их до перекрёстка. Он увидел, как Джейд взяла Сэмюэла за руку, – и вот они уже они, а он совсем один. Но ведь я этого и хотел, напомнил он себе. И всё же ему вдруг стало по-настоящему холодно, как будто ледяной ветер задул за воротник. – Эй! – окликнул он их. – Весёлой свадьбы! Они обернулись и помахали ему. – Запомни! – крикнула Джейд. – Берегись лучика! 29 Он её нашёл. Он не мог её увидеть из-за брызг. Он не мог её услышать из-за рёва воды. Он не мог её учуять из-за буйных, щедрых запахов вырвавшейся на волю реки. Он нашёл её чувством, которому не было названия, но оно было глубже остальных чувств, и оно говорило: Дочь. Там. «Там» означало дерево. Столетнее дерево, насквозь изъеденное червями-древоточцами. Буря вырвала его с корнями милей выше по течению, швырнула в воду, и оно проволоклось по гранитным порогам и застряло, полузатопленное, у их подножия. А теперь в путанице его корней застряла очень маленькая лиска. Пакс стоял на мелководье, в струях мчащейся воды. Его дочь свисала вниз головой, совсем близко – но не дотянуться. Он лаял и лаял, от радости и от страха за неё. Какое-то мгновение она висела безжизненно, словно пустая шкурка. А потом открыла глаза. Пакс снова залаял, теперь уже от чистой радости. Он скакал – брызги летели во все стороны, – крутился под дочерью, примеривался. Сразу за мелководьем поток опять ревел, разбиваясь о зазубренный камень. Если он промахнётся, вода унесёт их обоих. Он не промахнётся. Он прыгнул, повис в корнях – на один миг, ровно столько ему понадобилось, чтобы рывком выдернуть дочь. Спрыгнул на мелководье, держа её в зубах, и вытащил из воды. Он бережно опустил её на травяной холмик и сам улёгся, обвился вокруг, заверяя её, что всё хорошо, она в безопасности. И это была правда. Дочь насквозь промокла, обессилела, но крови нигде не было, и ноги, похоже, остались целы. Больше всего Паксу хотелось отвести её домой. В тёплом логове, с братьями и матерью, она бы сразу перестала дрожать. Игла бы яростно заботилась о ней, давала бы ей своё молоко и свою силу. И сам Пакс сразу бы успокоился рядом с Иглой. Он стремился к ней; это была самая долгая их разлука с тех пор, как они встретились. Но путь домой чреват опасностями – и даже если удастся их избежать, всё равно для ослабевшего измученного щенка он непреодолим. Нет, домой пока нельзя. Он должен найти безопасное укрытие для дочери – здесь и сейчас. И он знал одно подходящее место. Почти у берега – меньше двадцати прыжков отсюда. Там росла древняя пихта с длинными, стелющимися по земле лапами, такими разлапистыми, что под ними образовалось что-то вроде грота. Пакс однажды укрывался в нём вместе со старым лисом, Серым. Там темно, но просторно, а пряный запах многолетних слоёв хвои спрячет их собственные запахи от хищников. Прежде чем устроить дочь в гроте, Пакс досуха вылизал её и оставил греться на солнышке. А сам принялся ходить кругами вокруг пихты, носом в землю, вынюхивая опасности. Их не обнаружилось, зато он заметил кое-что другое: впервые с тех пор, как они вышли к реке, он не учуял запах своего мальчика. У берега, над последним уступом, след Питера резко обрывался. Пакс поспешил к дочери и отнёс её под пихту. И уложил в глубине, возле ствола, и сам улёгся рядом, чутко ловя каждое её движение. Даже когда маленькая лиска уже уснула, он следил за её дыханием, пока глаза его не закрылись, а голова не опустилась на лискину головку. Только сейчас он ощутил собственные травмы: тупую боль в плече, в бедре, острую – в боку, при глубоком вдохе. Дочь жалобно заскулила во сне, напряглась, упёрлась ногами в его грудь. И Пакс снова понял: для неё он сделает всё. Всё, что понадобится. 30 Питер нашёл ключ на обычном месте и вошёл. Отдёрнул занавески в гостиной, постоял перед окном, щурясь и моргая. В доме всё было в точности как раньше, не считая годового слоя пыли. Но при этом всё почему-то казалось незнакомым. Даже нереальным. Он шагнул в кухню – может, там будет по-другому? Но нет, и в кухне его охватило то же тревожное ощущение. Как будто кто-то попытался создать точную копию его старого дома, но получилось чуточку не так. Он обеими руками ухватился за край стола, чтобы не потерять равновесие, и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Это просто вещи, сказал он себе. Просто шкафчики, кастрюли, сковородки. Диваны и стулья. Просто вещи. Да, родители пользовались ими, пока были живы, и да, ему от этого жутковато. Может, он больше и не чувствует здесь себя дома, может, это место не так ему подходит, как хижина, которую он сам построил, – но теперь это его дом. Точка. Он вышел из кухни. Дверь в отцовскую комнату дальше по коридору была полуоткрыта. Он захлопнул её, не заглядывая.