Девятнадцатого января Бобу исполнялось пятьдесят лет. Поразмыслив, Патрисия выбрала себе фальшивое имя, продумала внешний вид и забронировала роскошный номер в том же курортном отеле. А затем перешла к самой интересной части: стала планировать, как убить Боба до того, как ему исполнится пятьдесят. За два дня до Рождества дом Сиси светился праздничными гирляндами огней. Настолько ярко, что в ясную ночь его можно было разглядеть с материка. На рождественской елке висели армии Санта-Клаусов, мифологических существ, богов, богинь и разрисованных вручную шаров. В камине весело трещал огонь. С наступлением сумерек Сиси зажгла десятки свечей в доме и в стеклянных фонарях снаружи. Люди из кейтеринговой службы устанавливали столы для ежегодного праздничного дня открытых дверей. Сочельник они провели вдвоем с Симоной, а рождественский день предназначался для семьи. Но сегодняшний вечер – один из ее самых любимых вечеров в году – был для всего острова. Праздничное настроение усилилось, когда приехала Ми. – Веселого, счастливого всего! – Сиси крепко обняла девушку, затем забрала у нее сумки. – Сиси, дом выглядит потрясающе. Прямо как ты. – Я очень рада тебя видеть. Давай свое пальто, сумки. Я налью тебе выпить. – В два часа дня? – Это же Рождество! Мы сделаем «Мимозу». Отнесешь одну Симоне и заманишь ее сюда. Думаю, она прячется в студии, чтобы я не доставала ее вопросами о том, что она сегодня наденет. Как твоя семья? – Все хорошо. – Ми сняла кепку, открыв короткое прямое «каре». – Нари помолвлена… ну, завтра вечером будет помолвлена. Все уже знают, кроме самой Нари. Джеймс по-старомодному просил ее руки у моего отца. Он сделает ей предложение в рождественский вечер. Мальчик из Бостона оказался стойким, подумала Сиси, замерев с бутылкой шампанского в руке. – Она его любит? – Она его любит. – Ну, тогда выпьем за ее счастье. – Сиси выпустила пробку с веселым хлопком. – А ты как? Присмотрела себе кого-нибудь? – Так, присматривала, но… – Она пожала плечами. – Никто не покорил мое сердце и разум. – Понимаю. Секс – это просто. А любовь сложна. Вот возьми бокал и отнеси его Симоне, посплетничайте немного, а потом заставь ее спуститься сюда. Мы втроем еще немного выпьем, поболтаем, затем будем прихорашиваться. Ми взбежала по двум лестничным пролетам наверх, держа по бокалу в каждой руке. Войдя в студию, под музыку, которая заглушила ее подъем по лестнице, она увидела, что подруга красит скульптуру чем-то красным. Обнаженная женщина изогнулась назад, образовав почти окружность от ступней до макушки. В руках она держала лук с зазубренной стрелой, направленной прямо вверх. «Сила и грация», – подумала Ми. И красота. Волосы – темно-каштановые с ярко-красными бликами – Симона заплела в короткую косу. Ее джинсы, рваные на коленях, были забрызганы глиной и краской, как и толстовка с обрезанными ножницами рукавами. Симона была босиком, поэтому Ми отметила ее темно-синий педикюр. Ми ощутила прилив любви, ощущение полного согласия с миром – и легкий укол зависти к непринужденному художественному стилю подруги. Симона отступила назад, склонив голову набок, чтобы оценить свою работу, и увидела Ми. Она взвизгнула (Сиси услышала это двумя этажами ниже и улыбнулась) и отбросила кисть, разметавшую красные брызги. – Ты приехала! – Я с «Мимозой». – Ты лучше дюжины «Мимоз»! Не могу тебя обнять. Я вся в краске. – Ой, да ну и что! – Ми поставила бокалы, схватила Симону в объятия и затанцевала с ней по комнате. – Я ужасно соскучилась по тебе. – А я еще больше! Вот теперь это Рождество! – Так давай за Рождество и выпьем. Или я могу выпить, пока ты заканчиваешь свою работу. – Она закончена. – Как назовешь? – «Лучница». Модель – продавщица, которую я видела в Седоне. В ней была такая… смелая безмятежность. – Удалось передать. – Ты думаешь? Хорошо. – Симона взяла бокал. – Какая красивая комната, – сказала Ми. – Похожа на тебя. И так отличается от моей лаборатории, похожей на меня. Но нам это не мешает. – Она сжала руку Симоны, потом прошлась по комнате. – Эти работы вдохновлены твоей поездкой на запад? – Большинство из них. Я отправила пару штук своему агенту, чтобы она посмотрела, в каком направлении я двигаюсь… – Она выглядит знакомой… – пораженно начала Ми. – Тиффани? Я не вспоминала о ней много лет. – Да. Заинтригованная, Ми подошла ближе и присмотрелась. – На другой стороне тоже лицо? – Можешь взять в руки. Она завершена. Ми подняла статуэтку, осторожно повернула. – О. Понятно. – Одно лицо – прежнее, второе – нынешнее. Мне следовало ее убрать. Не хочу, чтобы ее видели раньше времени. – А почему? Почему Тиффани? – Столкнулась с ней несколько недель назад. – Симона пожала плечами. – Так странно. Теперь все наоборот. Когда-то я была совершенно уверена, что эта девушка… – Она провела пальцем по гладкому лбу и гладкой щеке. – … что эта девушка разрушила мою жизнь. Она украла парня, в которого я была так влюблена, что мечтала выйти за него замуж. Я винила ее за мои страдания. Боже, Ми. Шестнадцать лет. – Шестнадцать лет. – Ми обняла подругу за талию. – Тиффани все равно была подлой, коварной шлюхой. – Верно. – «Все наоборот»? Значит, теперь она считает, что это ты разрушила ее жизнь? Винит тебя? Каким образом? – Я осталась невредимой. – Симона провела пальцами по второму лицу. – А она нет. – В этом виноват Джей-Джей Хобарт. Что она тебе сказала, Сим? – Ты видишь это лицо? Не только шрамы. – Ты имеешь в виду гнев и злобу? Конечно, вижу. У тебя талант показать, что у человека внутри. – Ми сделала глоток «Мимозы». – Выходит, она так и осталась подлой, коварной шлюхой? Рассмеявшись, Симона почувствовала, как на душе становится легче. – Да. Осталась. – Беда не обязательно изменяет людей. Чаще она выносит на поверхность то, кто мы есть или кем были всегда. – Ми поставила скульптуру на полку, нарочно отвернув озлобленное лицо к стене, и подняла бокал, салютуя Симоне. – Возможно, Тиффани не так красива, как могла бы быть – снаружи. Но она жива, а многие – нет. И, вероятно, жива она только благодаря тебе. Как и я. Не качай головой и не спорь с доктором Юнгом. Как насчет потери крови? Еще десять-пятнадцать минут, и я бы не выкарабкалась. – Давай не будем об этом говорить. – Нет, давай минутку поговорим, потому что мне есть что сказать. То, что ты сделала с Тиффани… не помню ее фамилии. – Брайс. – Вот, ты помнишь, а я нет. Это тоже что-то значит. То, что ты сделала своим искусством… Тебе это было нужно. – Думаешь? – Уверена. Дело не только в том, кто она, но и в том, кто ты. Мы выжили и стали теми, кем являемся сейчас. Твои чувства, которые создали ее из глины, всегда были внутри тебя. Шестнадцатилетняя девушка, думавшая, что ее мир рухнул из-за какого-то похотливого придурка, который не стоил ее мизинца… Да, может, я попаду в ад за то, что плохо отзываюсь о мертвых, но он и правда был похотливым придурком… Та девушка могла погрязнуть в страданиях и злобе и отвергнуть свой дар. – Ми снова повернулась к скульптуре. – Я вижу здесь человека, который отвергает свой дар жизни в обмен на обвинения и злобу. Мы потеряли подругу, Сим, и мы все еще испытываем боль. Всегда будем испытывать. Но ты вернула нашу подругу к жизни, ты запечатлела ее жизнь, даже ту жизнь, которую она могла бы прожить, в этой удивительной скульптуре, которая стоит внизу, и в других тоже. – Не знаю… – Симона судорожно вздохнула. – Не знаю, как бы я обошлась без тебя в моей жизни. – И никогда не узнаешь. А я направила свое мастерство, свое искусство на поиски способов облегчить боль, физические страдания. Это не делает нас особенными, но делает нас такими, какие мы есть. Мы лучше, чем Тиффани, Сим. Мы всегда были лучше ее. Симона снова взволнованно вздохнула. – Да, наверное… – Я говорю серьезно. И каждый раз, когда ты смотришь на эти два лица, ты должна вспомнить мои слова. Забудь эту стерву.