– Хватит. – Одно слово, но звучит так, будто наковальню уронили на пол. – Я устал позволять тебе вести себя так, словно ты всегда права. С меня хватит, Кара. – Еще несколько голов с любопытством смотрят на нас. Я не хочу устраивать сцен, но Кара, очевидно, по этому изголодалась. Я понижаю голос. – Ты выше этого. Допустим, я такой дерьмовый отец. Но тогда почему, стоило тебе прийти, ты сразу набросилась на меня? Если все было бы наоборот и я был бы на твоем месте, первым делом я спросил бы: «Где Либби?» Но ты так не сделала, верно? Сначала ты накидываешься. Ты бросаешь мне вызов, потому что не хочешь притормозить и дать мне слово. А я бы сказал тебе, что Либби сейчас делают рентген. Моя бывшая громко сглатывает, пытаясь удержать равновесие. Только сейчас я смотрю на нее и чувствую, что мои глаза наконец-то полностью открыты. – Знаешь, в чем дело? Ты не паршивая родительница, хотя сейчас ведешь себя именно так. Ты так давно играешь в эту игру, что сама в ней потерялась. Винить Мэтта. Демонизировать Мэтта. Попробуй хорошенько подумать, почему ты хотела развестись. В ее глазах нарастает ужас, а на щеках – краска. – Да, я знаю. Совсем скоро мы докопаемся до истины. Дантист Дэн чувствует, что ожидаются неприятности, и подходит ближе. Он прищуривается и говорит: – Что, если ты попридержишь свои угрозы до следующего раза? Прямо сейчас я не могу выносить его вид, поэтому я практически рявкаю на него. – А ты умеешь держаться? – спрашиваю я холодно. Он часто моргает, не понимая, к чему я веду. Но Кара понимает. Она всегда хорошо соображала. Она стоит и хлопает ртом, как рыбка. – Скажи мне вот что, – давлю я. – Сколько раз ты водил мою жену на обед в шикарные рестораны, когда я даже не знал, что она захочет развода. Теперь и Дэн раскрывает рот. Блейк бы сказал, что они как близняшки. Но если Кара краснеет, то он бледнеет. – Я… Я… Э… – Он даже двух слов связать не может. Я улыбаюсь, но в моей улыбке нет и капли расположения. – Так я и думал. Ты изменяла мне? – Я направляю этот вопрос Каре. – Если хочешь перечислить все мои недостатки прямо здесь, в комнате ожидания, не забудь вспомнить и про свои. – Нет! – ошарашенно отвечает она. – Серьезно? – Мой голос звучит слишком высоко. – Не уверен, что я тебе верю. Кто месяцами ходит обедать с другим мужчиной и даже не упоминает об этом? Ты врала, Кара. Пятницы для бабушки и дедушки. – Я… – В ее голосе слышатся слезы. – Я врала. Но все было не так. – А как это было? – обрываю я. Я вижу, как Хейли берет Джун на руки и уносит ее к лифтам. Она кивает мне, чтобы сказать, что с дочкой все хорошо. Я смотрю им вслед, и мне становится легче. – Это был… обед, – шепотом отвечает Кара. – Мы поговорим об этом позже. – Позже? Уже позже. Я полтора года считал, что виноват в нашем разводе. Что я паршивый парень, которого никто никогда не захочет. Ты это со мной сделала. Она зажимает рот рукой, и по ее лицу стекают две крупные слезинки. – Тем временем ты просто чувствовала себя виноватой за то, что влюбилась в другого… – Я вперяю гневный взгляд в ее дантиста. – И ты продолжаешь сваливать на меня всякое дерьмо. Потому что, если перестанешь, ты не будешь знать, куда девать свое чувство вины. – Мне так жаль. – Ее слезы уже текут рекой. – Я не хотела тебя ранить. – Ты выбрала неудачный способ это доказать, – говорю я, но уже не со злости. Внезапно у меня заканчивается гнев, как в машине заканчивается бензин. Тут она уверенно едет, и тут же начинает кашлять и останавливается. – Между нами ничего не было, – подает голос Дэн. – Я хочу, чтобы ты знал, я не трогал… – Оставь это, – бормочу я. – Вы оба трусы. Если бы вы признались, мы бы избежали стольких бед. – Мне так жаль. Мне так жаль, – мямлит Кара. Тут неожиданно открываются двустворчатые двери, которые я все это время охранял, и медсестра во врачебном костюме с мишками толкает вперед кресло-каталку с Либби. – Мамочка! – кричит Либби. – Не плачь! У меня будет розовый гипс. Люди смогут писать на нем своими «Шарпи». У нас есть «Шарпи»? Что такое «Шарпи»? Я наблюдаю за тем, как моя бывшая жена берет себя в руки каким-то неописуемо быстрым образом, как мамам иногда приходится. Она широко улыбается и прикладывает к щекам тыльную сторону ладони. – Какой оттенок розового? – спрашивает она. – «Шарпи» – это маркер, и мы можем купить несколько таких по дороге домой! – Им пришлось разрезать мне кофту! – восклицает Либби. – Я вела себя очень храбро. – О, я думаю, ты самая храбрая, – говорит Кара, и по ее лицу текут уже новые потоки слез. – Можно я пойду с тобой, когда тебе будут накладывать гипс? – Конечно, – говорит Либби. – Папа ходил со мной, но ему не разрешили остаться в том месте с лучами из-за радиаторов. – Радиации, – подсказывает медсестра, пытаясь сохранить серьезное лицо. – Идемте за мной, миссис Эриксон. – Я побуду с Джун, – говорю я. Кара оборачивается кругом. – Где она? – С Хейли. К которой тебе следует быть добрее, – говорю я, хоть и понимаю, что выбрал неподходящее время. Но я наконец-то чувствую, что тоже что-то могу. У этой женщины была слишком сильная власть над мной, слишком долго. – Мы закончим и найдем вас, – робко говорит Кара. Медсестра, Либби и Кара снова исчезают за двустворчатой дверью, а я остаюсь с дантистом. – Я только хочу сказать… – делает он еще одну попытку. – Оставь это, – снова говорю я. – Мне нужно найти свою дочку и свою девушку. Я ухожу, и меня не заботит, что подумают остальные. Я иду искать своих девочек. Хейли – Он реально лысый, – говорит Джун, показывая на последнего ребенка в ряду. – Она, – говорю я. – Там написано, что это девочка. Как мы ее назовем? Твоя очередь придумывать. – Хм-м, – задумчиво говорит Джун, а я слегка подвигаю ее, чтобы дать ноге передохнуть. Мне приходится держать ее на руках, чтобы ей было видно отделение новорожденных и мы могли играть дальше. – Дженни. – Ты уже кого-то называла Дженни, – напоминаю я. – Ее. – Я указываю на ребенка в заднем ряду. – Тогда пусть у нас будет две Дженни, – решает Джун. – У меня в школе две Эшли. – Я тебя услышала. Но давай придумаем что-то другое. Она не похожа на Дженни. – Нет? – Маленькие бровки Джун хмурятся от напряжения, когда она рассматривает ту крошку. – Ты права. Она не Дженни. – Вот именно. Давай назовем ее Джордж, – предлагаю я. – Что? – вскрикивает Джун в недоумении. – Это же имя для мальчика. – Джорджия – имя для девочки. – В Джорджии нет хоккейной команды, – говорит Джун с некоторым отвращением, и я начинаю хохотать. Иногда девочки Мэтта звучат как он, и это меня убивает. Каждый раз. Кстати о Мэтте. Он появляется в коридоре с телефоном в руках. Я писала ему, что мы будем здесь, чтобы он не волновался. Теперь он идет к нам и улыбается, и я таю внутри. Не потому, что он красивый, хотя он и горячее преисподней. Но из-за того, как он на меня смотрит, – будто у нас есть какая-то общая шутка и только мы одни на всей Земле знаем, чем она заканчивается. Он смотрит на меня так, будто любит. Мне требуется нечеловеческое усилие, чтобы вспомнить, что, вообще-то, я замолчала посреди разговора с Джун. – Как тебе Генриетта? – предлагаю я. – Не-а. Слишком похоже на Генри. – Анна Мари? – Бе. – Бизлбаб? – Хейли! – хохочет она. – Гепзиба? Зибиди?