– Почему ты спрашиваешь? Что ты задумал? – Завтра я веду девочек на Си-Эн Тауэр. – Меня передергивает от этих слов. – Мне бы не помешала моральная поддержка. Хейли вопросительно изгибает бровь. – Моральная поддержка? Но ты отлично ладишь с детьми. Ты их любишь. – О, конечно, я люблю их, – соглашаюсь я. – Мне нужна поддержка по другой причине. Ее глаза горят от любопытства. – О-о-о-о, расскажи мне все. – Нет. – Я сажусь и скрещиваю руки на груди. И тут я осознаю, что так и остался в свитере. Как и Красотка. То есть у нас сейчас был страстный секс, но мы оба остались в кофтах. У меня вылетает смешок. – Что тебя веселит? – спрашивает она. – Ничего. – Я снова перевожу внимание на насущный вопрос. – Ты хочешь присоединиться? Хейли не отрывает от меня взгляда. – Ты серьезно не собираешься никак объяснять, зачем тебе моральная поддержка? – Не-а, – снова говорю я и широко улыбаюсь. – Почему? – канючит она. – Потому что это стыдно, – честно отвечаю я. Кончики ее губ поднимаются в скромной улыбке. – Могучий Мэттью Эриксон стыдится чего-то? Допустим. Тогда я ни за что не оставлю эту тайну неразгаданной. – Ее улыбочка превращается в настоящую ухмылку. – Я с вами. Больше тысячи футов Хейли – Держись подальше от окна, Джун! Я не шучу! О боже. На моих глазах происходит невозможное. Мэтт Эриксон… один из самых больших и могучих хоккеистов в лиге, мужчина, который может сразить меня одной кривоватой улыбкой и заставить меня стать на колени одним хриплым словом… трус. Ладно, он не трус. Но, видимо, мой бог хоккея – человек. Человек, который до смерти боится высоты. – Но здесь так красиво! – хнычет дочка Мэтта. – Я хочу посмотреть! – Я тоже! – подает голос Либби и бросается за своей близняшкой к огромному стеклу. Мэтт смотрит на них так, словно у него сейчас случится инфаркт. Его лицо бледнее пушистых облаков, которые у нас сейчас на уровне глаз. Да, мы прямо в облаках. Эта башня реально высокая. Больше тысячи футов, если верить брошюре в моих руках. И странно ли, что я живу в Торонто всю жизнь, но никогда раньше не бывала в самом популярном туристическом центре? – Ребята, послушайте, – окликаю их я и зачитываю из хрустящего буклета: – Уровнем ниже здесь есть что-то под названием «Открытая небесная терраса». Мэтт фыркает, и, когда он разворачивается ко мне, я вижу боль в его глазах. – Они разрешают выходить на открытую площадку? На такой высоте! Господи Иисусе! Я звоню своему адвокату. У меня вырывается смех. – Твоему адвокату? – Ага. – Он дуется. – Чтобы подать упреждающий иск на это место за все убийства, к которым они будут причастны. Я вздыхаю и подхожу к нему, касаюсь его большой руки. На нем сейчас серый свитер, под которым прослеживаются все великолепные линии его торса, и тускло-голубые джинсы, невероятно обтягивающие его зад. Я даже видела, как несколько женщин пожирали его взглядом. Но я не могу сейчас смотреть на него так, не тогда, когда он настолько расстроен. – Мэттью, – мягко говорю я, и у него дергаются губы от полного имени из моих уст. Я глажу его по руке и скольжу вверх к подбородку. Потом я уверенно смотрю в его глаза. – Дыши. Сначала он никак не реагирует, но вскоре я слышу слабый вдох. – Этой башне не один десяток лет, и она все еще стоит. Люди летят сюда со всего мира, чтобы посмотреть на нее. Лифты поднимают наверх невообразимое количество людей каждый день. – Я тайком поглядываю на девочек и убеждаюсь, что вид из окна интересует их больше, чем мы. Тогда я глажу четкую линию его подбородка. – Мы здесь в полной безопасности. Веришь? Он медленно выдыхает. – Верю. – Какой хороший мальчик. – Я театрально треплю его за щечку. – А теперь давай пойдем поближе к окнам. Либби хочет узнать, видно ли отсюда твой дом. Мэтт уперто складывает перед собой руки. – Иди. Мне и здесь неплохо. Меня снова распирает от смеха, но я не даю ему выхода. Честно говоря, его страх высоты делает меня немного увереннее. Это опускает его на фут или два ниже с пьедестала, на который я его возвела. К тому же сейчас тот редкий случай, когда я чувствую, что ситуация в моих руках, – обычно рядом с Мэттом все совершенно наоборот. – Хейли, иди сюда, посмотри! – кричит Джун. – Мне кажется, я вижу там песика! – С такой высоты она бы никогда в жизни не рассмотрела ни одного несчастного песика. Но я все равно делаю то, что хочет малышка: склоняюсь рядом с ней и прищуриваюсь так сильно, как только могу, и да, согласна, та крошечная точечка в сотнях футов под нами – без сомнений, собака. – Папа весь вспотел, – шепчет мне Либби. Я оборачиваюсь на него, а потом смотрю в широкие глаза Либби. – Похоже на то, – говорю я. – Здесь так душно и так много людей. – Я показываю на толпы туристов вокруг. Все, кроме Мэтта, охают и ахают от того, какой захватывающий вид их окружает. – Это потому, что он трусишка, – заявляет Либби. Я хрюкаю. – Ну. Даже папочки иногда могут быть трусишками. Джун отрывается от окна и внимательно присматривается ко мне. – Ты красивая, как моя мама, – честно говорит она. Мои щеки начинают гореть, и в животе чувствуется дискомфорт. Мне не нравится это сравнение с бывшей женой Мэтта, в частности потому, что она не просто красивая, она сногсшибательная. – Спасибо, – выговариваю я. – Ты тоже. И ты, – добавляю я, улыбаясь второй близняшке. – У тебя блестит носик, – отвечает Либби. Я не сразу понимаю, что она говорит о моей серьге. Джун решает, что ей нужно ее потрогать, и вот уже два пухленьких пальчика пробуют на ощупь маленький серебряный гвоздик, а я не знаю, смеяться мне или смущаться. – Тебе больно? – с любопытством спрашивает Джун. – Нет. Чаще всего я его даже не замечаю. – У тебя есть собака? – спрашивает Либби. – Тебе нравится мороженое? – летит вдогонку вопрос Джун. У меня начинает кружиться голова от потока случайных, как мне кажется, вопросов. Но уже после десятого ответа подряд я понимаю, что они спрашивают меня, люблю ли я вещи, которые им нравятся. Они допрашивают меня, чтобы понять, достойна ли я быть их подругой – или, даже вероятнее, достойна ли я быть подругой их отца. Я отвечаю на все вопросы честно, и, думаю, они это ценят. Хоть Либби и задирает нос, когда я признаю, что ненавижу жевательных мишек, она серьезно кивает, когда я объясняю свою позицию: – Мне не нравятся скользкие вещи во рту. Мэтт громко смеется, когда слышит это. Он медленно продвигался к нам все это время – не слишком близко к окнам, но достаточно близко, чтобы подслушивать. – Если вы понимаете, о чем она, – скрывает он кашлем. Джун замечает папу и верещит: – Папочка!