— Здравствуй…— Начала было Анна Степановна. — Здравствуйте. Извините за вторжение. Мы — коллеги Льва Ивановича. — Комарова перебила женщину, не дав ей договорить. Ой, какая сообразительная девочка. Вот прям отмазалась, так отмазалась. Услышав местоимение "мы", Анна Степановна, естественно, заглянула в комнату. А там, вот ведь сюрприз, я. — Здравствуйте… — Маслова растерялась. На мое присутствие она явно не рассчитывала. На Комарову, правда, тоже. Однако, ей она удивилась не так сильно. — Проходите, Анна Степановна. Поговорим. — Я сделал жест рукой, приглашая хозяйку в ее же собственный зал. Маслова дёрнулась в сторону двери. Одно еле заметное движение. — Ну нужно, Анна Степановна. Я же сказал, поговорим. Разве кроме нас двоих Вы видите здесь еще кого-то? Она замерла, а потом все-таки переступила порог комнаты. Прошла к тахте, где устроилась Комарова, и села рядом с ней. Просто две пионерки. — Сейчас Вы скажите мне, как найти ту самую дачу. — Я говорил тихо, спокойно, без нервов. А то супруга инженера на взводе. Еще хватит ума реально сбежать. Хотя, глупо, конечно, будет с ее стороны. Она подняла взгляд, посмотрела на меня внимательно, а потом опустила глаза вниз, уставившись на собственные руки. — Заметьте, я не спрашиваю Вас ни о чем. Потому что знаю наверняка. Лев Иванович не пропал. Он просто решил исчезнуть сам. Вот меня интересует, где именно находится эта дача, где наш главный инженер сейчас наслаждается природой. Причины, по которым товарищ Маслов так поступил, мы обсудим с ним лично. Говорить об этом с Вами, особо не вижу смысла. — Вы его арестуете? — Голос Анны Степановны дрогнул. Однако... радовало то, что она совсем не глупа. Не начала меня разубеждать, врать или пытаться выкружить из ситуации какой-то стоумовый итог. Вот это реально радовало. А то от спектакля, который каждый считает нужным передо мной разыграть, начало уже подташнивать. Особенно теперь. — Зачем мне его арестовывать? За что? За то, что он не выходит на работу? Или за то, что вынес бумаги с завода, которые нельзя было выносить? Да и функции у моей должности немного другие. Скажу честно, имеется огромное желание уладить всю ситуацию. А потом благополучно отчалить в Москву. Но Вы же понимаете, без помощи и сотрудничества со стороны Льва Ивановича я ничего не смогу сделать. Естественно, меня интересует, почему он поступил именно таким образом. Но еще раз говорю, эти вопросы я задам ему при встрече. — Зачем же Вы меня в милицию возили, если знали… — А я не знал. Вот утром еще не знал. А теперь знаю. Лев Иванович взял чертежи, вышел с завода и уехал, так понимаю, за город, по своему на то желанию. Он сбежал, опасаясь чего-то. Уверен, Лев Иванович не предатель и не диверсант. Наоборот. Поэтому, для нашего всеобщего блага, расскажите, как его найти. И мы уже с ним вместе будем решать возникшую проблему. Я не враг ему. Уверяю Вас. Маслова слушала меня молча. Однако в ее глазах появилось новая эмоция. Что-то похожее на надежду. Тем более, с моей стороны все было искренне. Я действительно не собирался хватать этого несчастного инженера и тащить его в застенки. На хрен он мне нужен. Меня интересует только, за каким чертом Маслов сбежал, потому что ответа я не знал. И что с этим делать дальше, тоже интересует. Факт добровольного побега, я заподозрил по одной простой причине. И это даже не связано с нахлынувшими воспоминаниями. Вернее, не совсем связано. Поведение его жены. Оно натолкнуло меня на подобную версию. Среди тех картинок, которые показала взбесившаяся память Максима Сергеевича, имелась одна. С участием полковника, который мне снился. Кстати, походу, я правильно тогда понял. Ни черта это был не сон. — Новый город? Шустрая особа… Скачет, как блоха на собаке. Думаю, там она однозначно свяжется с человеком, которому в свое время помог Виктор. Сильно помог. Не знаю, расскажет ли, кем приходится бывшему товарищу. Скорее всего, вряд ли. Представится либо дальней родственницей, либо ещё кем. Но в любом случае, девка эта появится рядом с инженером. Маслов фамилия. Его жену в свое время Виктор избавил от лагерей. Инженер был ему нужен. А с супругой у этого Маслова прямо, как в книгах, любовь. Когда ее арестовали…Вот черт…имя не могу вспомнить…То ли Маша, то ли Аня…что-то простое…Так вот. Когда ее арестовали, они оба ни есть, ни пить не могли. Ну, супругу, то и не кормили слишком, не в санатории. А вот сам инженер… думали помрет от тоски. Вот как бывает. Поди ж ты…Столько лет вместе, а будто первый раз… — И что с его женой? Почему забрали? — Слушай, время такое было. Предатели везде мерещились. А у нее сестра оказалась замешана в не очень хорошем деле. Инженера, думаю, тоже забрали бы, не будь он так нужен с его умной головой. Как бы то ни было, Виктор помог этой…вот память …Анне, наверное…В общем, не важно. Помог.. Слова полковника отпечатались в сознании чётко. Особенно понимание, что не стала бы Анна Степановна к какой-то подруге за огурцами переться. Да и крутить огурцы тоже не стала бы. Для нее, пропади муж реально, это была бы самая настоящая трагедия. А тут — вроде есть показные переживания, а вроде, заготовки на зиму мутит. Бред. Поэтому, я решил, что инженер смылся сам и жена знает точно, где он. Теоретически, как раз, на какой-то даче. Явно не принадлежащей им. Или об этой даче просто никто не знает. Да что угодно. Но уехал Маслов самостоятельно. К сожалению, память Максима Сергеевича выкинула мне информацию частично. В большей мере, я все равно еще оставался мало осведомлён. Но хоть что-то. По крайней мере, есть понимание, куда двигаться. А с Александрой Сергеевной мы разберёмся чуть позже. Она к Маслову, а вернее, к его исчезновению, не имеет отношения. Там — другая история. Просто их связывают определенные вещи. И все. Но пока пусть находится рядом. Я, оказывается, за ней семь лет по Союзу прыгаю. Как дурак. Вернее, не я, а Максим Сергеевич. Но сейчас это уже касается именно меня. Не дай бог, пока отвернусь, она опять куда-то ускачет. Максима Сергеевича этот факт, кстати, сильно бесил. Он чуть ли не половину своей профессиональной деятельности занимался Комаровой. За что где-то в душе тихо ненавидел. Все люди, как люди, его коллеги, а у него — Александра Сергеевна. — Хорошо. Я Вам верю. — Анна Степановна поднялась с тахты, подошла к серванту, вытащила из ящика карандаш и листок. Через минуту у меня был адрес. Если это можно назвать адресом. Садовое товарищество "Звезда", номер улицы и номер дома. Так понимаю, типа дачного сектора. — Спасибо. — Я взял бумажку, а потом посмотрел на Комарову. Она сидела все с таким же бестолковым выражением лица. Ну, ладно…Пускай. — Идёмте, Александра Сергеевна. Вы же родились в этом городе. Всю жизнь прожили. Покажите мне, человеку приезжему, дорогу в садовый кооператив завода. Маслова и упертая, настырная девица быстро переглянулись. Очень быстро. Прям одну секунду. — Да это тут рядом. — Стараясь выглядеть естественно, пояснила мне супруга инженера. — Выезжаете в сторону завода, потом по главной дороге в сторону больницы едите. Все время прямо, никуда не сворачивая. Попадёте в село. Проезжаете его насквозь, потом начнётся дачи. Вот от края села третий поворот налево. Дом возле самого леса и кладбища. Синяя крыша. Возле забора — небольшая куча песка. Это моей старой приятельницы дача. — Мммм…Как подробно объяснили. Могли бы не беспокоиться. Что ж, Александра Сергеевна не разобралась бы? Я вышел из квартиры, на ходу улыбаясь своим мыслям. Ох, и бабы. Конспираторы хреновы. Комарова шла следом. Но опять молча. Ждет, наверное, чем все это закончится. До нужного места домчали буквально минут за сорок. Тем более, Анна Степановна действительно очень подробно описала дорогу. Третья улица имелась, дом с синей крышей и кучей песка тоже. — Мне Вас тут подождать? — Наконец подала голос Комарова впервые с момента, как мы покинули территорию завода. — Зачем же? Пойдемте со мной. Не хотите узнать причины, побудившее Льва Ивановича уйти в подполье? Я выбрался из машины. Покрутил головой, пытаясь оценить местность. Неплохо. Домик стоял вроде вместе с стальными участками, но при этом немного в стороне. Рядом — лес и кладбище. Хорошее расположение. Калитка была открыта. По дорожке прошёл вперед. Александра Сергеевна, соответственно, шуровала за мной. Говорить, по-прежнему, ничего не говорила, но не отставала. Дверь в маленький домик, похожий на теремок, тоже была открыта. Вот это мне не понравилось. Слишком безответственно для человека, который прячется неизвестно, от кого. В принципе, неверное, уже на ступеньках, присобаченных к этому строению, я понял, что увижу. Мы вошли в дом. Лев Иванович сидел за столом, откинувшись на спинку стула. Перед ним лежали стопкой бумаги и какая-то фотография. Круто. Вот только ответить Маслов на мои вопросы уже не мог. Люди с ножом, воткнутым в сердце, как-то, не склонны к разговорам. По причине своей скоропостижной смерти. — Сука... Не успели... — Выругался я вслух и подошел ближе. Ничего не трогал, только оценивал ситуацию. Со снимка, который лежал поверх бумаг, на меня смотрела с улыбкой Александра Сергеевна Комарова. Я хотел было повернуться, чтоб увидеть реакцию своей спутницы. По шагам слышал, она подошла близко. Но в этот момент раздался грохот. Александра Сергеевна совершенно бессовестным образом предпочла потерять сознание. Глава 16. В которой я размышляю о превратностях судьбы и нагло пользуюсь памятью Максима Сергеевича. Не то, чтоб меня это удивило. Имею в виду смерть Маслова. Тут как раз ничего удивительного. Труп, как труп. Даже вполне ожидаемо. Если инженер сбежал, значит, на то были причины. У него нет диагноза шизофрения, чтоб он от выдуманных людей бегал. Но, если честно, искренне верил, успею вперед тех, от кого он прятался. Не успел. Александру Сергеевну пришлось с пола поднять. Хотя, минут пять смотрел на нее сверху вниз, размышляя, не бросить ли упрямую девицу в доме. Чтоб в следующий раз она не вела себя, как идиотка, тем самым делая идиота из меня. Сознание девушка реально потеряла. Так натурально притворятся вряд ли у нее получилось бы. В итоге, отнес Комарову в машину, уложил на заднее сиденье. Метаться по дачному домику в поисках нашатыря или чего-то подобного, не видел смысла. Придет в себя без посторонней помощи. Скорее всего, реально стресс. Так-то, Маслов, может ей и не родня, но и не совсем посторонний. А тут — просто ни с хрена, нож в сердце. Да еще это фото. На снимке отчетливо было видно, что изображена именно Александра Сергеевна. Ошибка исключена. Обычное фото, сделанное в специальном ателье. Видимо, на какой-то праздник. В Советском союзе всегда фотографировались на праздник в фотоателье. Это был определенный ритуал. Собирались семьёй, наряжались и шли делать снимок на память. Единственное отличие от оригинала, валяющегося на полу без сознания, здесь Комарова была гораздо моложе. Лет восемнадцать, не больше. И еще она выглядела счастливой. Будто проблем нет вообще никаких. Но то, что на снимке именно она, можно было не сомневаться. Естественно, так как Александра Сергеевна подошла к столу следом за мной, то фотографию она вполне четко рассмотрела. Ясен хрен, упадешь в обморок. Мало того труп, так еще и фото твое у него в руке. Ну, не совсем в руке, конечно. Однако, ладонь Маслова лежала поверх снимка. С краю. Буквально, прикрывая уголок. Он будто хотел взять фото и убрать его, но не успел. Помешал нож в сердце. Обычный, кухонный, с деревянной ручкой. Кстати, вот это меня смутило сильнее всего. Что, блин, за театральщина? Способов разделаться с человеком более, чем достаточно. Особенно, к примеру, у тех, кого могли интересовать эти чертовы чертежи. Понятно же, как белый день, в любом подобном мероприятии подвязана разведка буржуйской страны из списка недружественных Союзу государств. А список там огромный. Просто больше никому это не надо. И вдруг, труп в лучших традициях бредового убийства, которое на работу спецслужб не похоже вообще никак. Спецслужбы поэтому так и называются. В них работают спецы. А тут на лицо пошлость и привитимизм. Розочка на торте — те самые секретные сведения. В данный момент они совершенно спокойно лежали на столе, вообще никому не нужные. Не знаю, конечно, все или нет. Так как не знаю, сколько их изначально было. Однако, пропажа теперь нашлась, что сильно радовало. Но вопросов лично у меня стало больше, что сильно огорчало. Не люблю вот такие непонятки. А вернее, вопрос был один. Что за бред? Устроить все это ради определенной информации, и потом информацию оставить на столе. Напрягаться, выйти на инженера, пугать его, заставить вынести чертежи с завода, чтоб в итоге очень тупо бросить их в дачном домике. А главное, на кой черт Маслов прятался вместе с бумагами? Типа, шел, нес, но передумал? Или проблема в другом? Например, история эта коснулась не только его. Например, кто-то находится, как и Лев Иванович, в отделе. Имеет доступ к секретным сведениям. В этом свете убийство инженера вообще выглядело глупым и бестолковым. Да, можно предположить, что, к примеру, враг каким-то образом шантажировал Маслова. Хотя, что там каким-то. Далеко ходить не надо. Имеется супруга, в свое время арестованная за сотрудничество и связи с врагами народа. То, что это ее родная сестра и связи были неизбежны, мало кого интересует. При устройстве на завод, однако, данная сомнительная информация никак не фигурировала. Почему? В воспоминаниях Максима Сергеевича ответ имелся. Через год после окончания войны и счастливого дня Победы, наш инженер Маслов, которому тогда исполнилось где-то около двадцати пяти, оказался замешан в так называемом “Авиационном деле”. Не лично сам. Упаси боже. Он действительно был всегда помешан на работе и предосудительного ничего сделать не мог априори. Дело это расследовал руководитель главного управления контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов. Лично. Ему доверили разобраться в ситуации, которая интересовала сильно вождя. Абакумову удалось найти конкретные факты, указывающие на использование недоработанной авиатехники в годы войны. Казалось, быть такого не может. А нет. Было. Или было, но не совсем так. А может, вообще не было. Как правильно сказал полковник в моем видении, времена такие. Я старался воспоминания Максима Сергеевича фильтровать. Воспринимать их как информацию к сведению. Тем не менее, официально факты были найдены. И доказательства тоже. В частности, после окончания испытаний самолета «Як-9у» нарком авиапромышленности Шахурин доложил правительству о том, что модель отработана и может запускаться в серию. Мол, все хорошо, и даже отлично. Однако позднее были обнаружены существенные неполадки. Истребитель не мог выходить на скорость, требуемую для боевого использования. Так как всю эту информацию я знал через призму восприятия Максима Сергеевича, тот был уверен, что основным инициатором «Авиационного дела» являлся Василий Сталин, который, пытался реабилитироваться перед отцом за своё поведение. Там тоже все не слава богу. Он письменно доложил, что в авиационных строевых частях «бьётся много лётчиков», а происходит это потому, что командование ВВС принимает от авиапромышленности дефектные истребители Як-9. Именно этот сигнал Сталин расценил, как проявление бдительности со стороны остепенившегося сына, и дал отмашку, разобраться с проблемой. Потому что это не просто проблема, эта, выходит, самое настоящее вредительство. Ну, а дальше, что говорится, понеслась. Выяснилось, в 1944 году член военного совета ВВС Шиманов и начальник главного управления заказов ВВС Селезнев побывали на предприятии, где оказалось забраковано порядка ста единиц «Як-9у». Сто штук! Количество впечатляющее. И по-хорошему, о проблеме надо было немедленно доложить. Однако, несмотря на такой итог проверки, командующий ВВС Новиков дал добро на продолжение выпуска проблемного самолета. Сознательно. Почти половина машин, отправленных в военный части, оказались не готовы к полноценному использованию. Подобные факты сотрудники «смерш», которые работали под руководством Абакумова, выявили применимо к еще одному самолету. Истребителю «Як-3». Большое количество единиц техники этой модели попадали в аварии, причиной которых оказались задиры верхнего сегмента обшивки крыла при передвижении на высоких скоростях. Аналогичную проблему выявили у штурмовиков «Ил-2». Слабым местом этих самолетов оказались стыковые узлы. Были зафиксированы факты, когда во время полета отваливались крылья, что приводило к неминуемой гибели летчиков. В общем, ситуация получалась "аховая". Особенно на фоне того, что о всех этих проблемах не было сказано ни слова теми, кто, как бы, должен был данными обстоятельствами озадачиться. Следствие было уверено, что подсудимые по делу авиаторов сознательно искажали информацию о происшествиях, имевших трагические последствия. Причины большинства нештатных ситуаций интерпретировались как ошибки летчиков и их недостаточный профессионализм. Разбирательство получило такой размах, что пострадавшим в деле авиаторов оказался даже сам Маленков, курировавший во время войны данное направление в деятельности наркомата авиапрома. Казалось бы, все ясно. И, в принципе, даже понятно. В тех условиях, которые имелись, самолеты были нужны и важны. Шла война так-то. Может, руководство ВВС понадеялось на наше обычное русское “авось”. Типа, пронесет. Как-то само уладится. Хотя, как? Представить не могу. Максим Сергеевич тоже, кстати, не мог и искренне считал, все получили по заслугам. Я его мнение никак не оценивал, потому что оно не было моим. А думать может кто угодно и что угодно. Я сам своими глазами ничего не видел. Но вот зачем надо было скрывать то, что в любом случае выплыло бы, не понимал. Может, тупо побоялись. Не знаю. Не для кого не являлось секретом, что, опять же, в то время не сильно стали бы разбираться, почему нет нужного количества летной техники. Головы поснимали бы, да и все. Причем, скорее всего, даже не в переносном смысле. Особо это было актуально на фоне постановления Государственного комитета обороны, имевшего место быть в 1941 году. Ввиду того, что нарком авиационной промышленности стал работать из рук вон плохо, провалил все планы производства и выдачи самолётов и моторов, и таким образом подвёл страну и Красную Армию, Государственный комитет обороны решил поставить Наркомат авиационной промышленности под контроль Берия и Маленкова. Обязать этих товарищей принять все необходимые срочные меры для развёртывания производства самолётов. А так же, обязать наркома авиационной промышленности и его заместителей беспрекословно выполнять все указания Берия и Маленкова. То есть по сути, стояли за спиной, дышали в затылок. Торопили. Мол, надо, надо, надо... Был еще один момент, который мог повлиять на ситуацию. Во время приема Черчилля в Кремле, вождь подвел его к Шахурину. — Вот наш нарком авиационной промышленности, он отвечает за обеспечение фронта боевыми самолётами, и, если он этого не сделает, мы его повесим... Максим Сергеевич знал эту историю благодаря тому, что по своим причинам, гораздо позже, спустя почти двадцать лет, получил доступ к материалам того дела и видел некоторые документы, включая запись допроса наркома, лично. Фраза содержательная. Возможно, Шахурин реально боялся. Мне судить сложно. Я в данном случае могу лишь отталкиваться от информации, имевшейся в голове Максима Сергеевича. Но помимо данных, очевидных вещей, имелось еще кое-что. В авиационном деле незримо присутствовала фигура заместителя наркома Шахурина — того самого авиаконструктора Александра Яковлева. Его конструкторское бюро выпустило более двухсот модификаций летательных аппаратов, половина из которых серийные. Яковлева считали любимцем вождя и в целом непростым человеком с большими амбициями. И вот, как раз насчет амбиций, Максим Сергеевич был согласен. Их у Яковлева — выше крыши. Тем более, Яковлев имел немало разногласий с двумя основными участниками авиационного дела — Новиковым и Шахуриным. В основном противоречия были связаны с активным продвижением своего конструкторского бюро Яковлевым. На этом фоне он неоднократно критиковал нежелание оппонентов развивать реактивное самолетостроение. Он предлагал свою модель реактивного аппарата, а Шахурин поддерживал идею копирования разработок у немцев с целью экономии времени и денег. В общем, столкнулись интересы двух далеко не последних людей. Учитывая особое расположение Сталина к Яковлеву, не исключено, что последний мог воспользоваться этим для устранения оппонентов, тем более объективные поводы существовали. Осенью 1945 года он отправил Сталину записку, где выразил озабоченность отставанием нашей страны от Соединенных Штатов в сфере реактивной и дальней авиации. Вина за происходящее возлагалась на Шахурина. Об этом Яковлев сказал открыто, не стесняясь в выражениях. Спустя несколько месяцев оба были приглашены к вождю на встречу в Кремль. Вождь поддержал идею развития своей реактивной авиации. Это означало карт-бланш проектам Яковлева и предрешило отставку Шахурина. Вскоре на пост руководителя авиапрома был назначен другой человек. Сформировали комиссию по передаче дел, председателем которой стал Маленков. И вот наиболее резкий тон в выступлениях был именно у Яковлева, который в основном забивал гвозди на могильной плите Шахурина, а не переживал за общен дело.